Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть
Например, сейчас буржуи и кулаки обвиняют нас в произошедшей революции. «Бей жидов, спасай Россию!» – кричат они. И действительно бьют, да еще как! А если бы революция не удалась, то тогда бы, наверное, кричали: «Бей жидов, спасай революцию!» Неважно, кого спасают – важно, что бьют при этом одних и тех же – евреев. О, Господи, доколе? Мы должны, наконец, научиться оказывать сопротивление, собраться в надежном месте и начать новую жизнь…
Все это Миша Зильбер-Каспи в который уже раз нашептывает своей подруге в ночном саду, снова и снова рассказывая ей о нашей заброшенной стране, тысячелетиями ожидающей возрождения. Он читает ей свое новое стихотворение… – остается лишь сожалеть, что стихи Миши Каспи не дошли до нас через последующие смутные годы. И девушка знает, что пойдет за ним, куда угодно, – оставит мать, отца, брата – сделает все, что потребуется. Его мечты – ее мечты, его работа – ее работа, его жизнь – ее жизнь. Она готова отдать этому человеку все, что принадлежит ей. И это не пустые слова – хоть и мала ростом Лея Цирлина, но вся она – как сгусток пламени – так говорит о ней ее старший брат Натан.
Но хватит о личных делах Миши Каспи – на нем лежит еще и огромная общественная нагрузка. Постепенно в его руки перешла вся организационная работа, связанная с деятельностью халуцников местечка. Они регулярно собираются в доме одного из членов группы, изучают иврит, занимаются спортом, слушают лекции. Зяма Штейнберг снова включился в работу – он обучает ивриту начинающих. Понятно, что все это происходит потихоньку, втайне: Аба Коган по-прежнему полон злобной энергии, по-прежнему готов бить и уничтожать ивритскую культуру в любых ее проявлениях. А ведь есть еще и Исаак Сапир, всесильный работник ЧК! Оба ненавидят сионизм и иврит, который в их глазах не что иное как контрреволюция, язык духовенства и буржуазии. Не дремлют строители нового мира, повсюду их внимательные глаза и чуткие уши, поэтому надо соблюдать максимальную осторожность.
Шоэль руководит спортивными занятиями. Известный лозунг – в здоровом теле здоровый дух – остается в силе и с развалом старого строя. Заниматься физкультурой и спортом пока не запрещено. Рана на ноге давно уже не беспокоит Шоэля, не забыты и спортивные навыки, приобретенные когда-то в «Маккаби» и в гимназии «Герцлия». Находится работа и для девушек. Они получают задание сшить для спортсменов тренировочные костюмы – синие брюки и белые трикотажные рубашки.
Вскоре к халуцианской группе присоединяется и Мирьям. Она учит иврит, занимается спортом, и шьет вместе с другими девушками. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, и хотя нельзя назвать Мирьям первой красавицей, но в ней море живого обаяния и неподдельной симпатии. Обратил на это особой внимание и старший брат Леи, Натан Цирлин. Этот парень тоже из тех, на ком можно остановить взгляд – например, взгляд нашей Мирьям. Когда-то мы уже упоминали о Натане – помните, он исполнял главную роль ребе Алтера в спектакле «Мазал тов»?
Теперь это двадцатидвухлетний парень, который любит пошутить, сохраняя при этом подчеркнуто мрачный вид. Артист, одним словом! Знакомиться с ним небезопасно – Натан умеет мгновенно изобразить кого угодно, мастерски перенимая выражение лица, осанку, движения, манеру говорить. Он делает это так смешно, что помирают с хохоту все – даже сам предмет насмешки. Внешне же Натан ничем особо не выделяется. Для профессионального обучения он выбрал ремесло жестянщика Ерухама, – того самого, в доме которого несколько лет назад действовал сионистский клуб. Ерухам, кстати говоря, еще и столярничает, так что Натану поистине повезло, у него будет отличная и подходящая специальность.
Хана еще очень слаба после болезни, и потому не принимает пока самостоятельного участия в работе халуцников, но разве она может отпустить от себя Шоэля? По-прежнему на посту наш старый знакомый граммофон – он тоже выполняет свою важную халуцианскую миссию: в случае опасности хрипло завывает, приглашая танцевать. В такие моменты Шоэль тоже принимает участие в танцевальном маскараде – а это значит, что он должен пригласить кого-то на танец. Хане пока танцевать трудно. Сестричку Мирьям в последнее время не отпускает от себя ни на минуту шутник Натан Цирлин. Поэтому, хочешь не хочешь, а приходится идти по кругу с Этеле Зильбер, тем более, что она почти такого же баскетбольного роста, как и Шоэль.
И все бы хорошо, но когда эта пара в обнимку вальсирует или танцует краковяк, Хане делается заметно не по себе. Ей постоянно кажется, что танцующие обнимаются за пределами дозволенного. Но если бы дело было только в танцевальном объятии! Эта каланча, как Хана называет про себя Этеле Зильбер, то и дело улыбается Шоэлю, а в последнее время еще и взяла себе моду класть нахальную голову на плечо ханиного мужа! Эй, подруга, это тебе не подушка!
Впрочем, Ханеле не настолько глупа, чтобы досаждать Шоэлю ревнивыми упреками. И только по ночам, которые очень кстати становились в августе все длиннее и длиннее, – она шепчет, прижимаясь щекой к широкой мужниной груди:
– Наверное, я тебе уже надоела!
И замирает от счастья, когда он шутливо отвечает в такт, крепко обнимая ее и поглаживая ладонью по остриженной голове:
– Еще бы! Ну что это за прическа? Кому нужна такая уродина?.. – и тут же опровергает сказанное неподдельно жарким поцелуем.
Весточки из Одессы приходят редко. Софья Марковна никогда не была большой любительницей писем. Ицхак-Меир поначалу еще писал, а потом замолк и он. Но вот, после длительного перерыва, в самом конце августа пришло короткое письмо, написанное крупным корявым почерком Софьи Марковны. Мать извещала Хану, что Ицхак-Меир болен, и его состояние вызывает беспокойство. А в связи с этим крайне желательно присутствие Ханеле и Шоэля. Не могли бы дети ускорить свое возвращение в Одессу?
Только эти несколько фраз – и все, больше ничего, даже Ицхак-Меир не добавил ни строчки. Последнее особенно напугало Хану. Между нею и отцом всегда были самые нежные отношения, они буквально обожали друг друга. И хотя занятия в мединституте начинались лишь в октябре, Хана и Шоэль решили безотлагательно выехать в Одессу – тем более что работа по восстановлению столовой подошла к концу. Кончалось и лето, пора двигаться домой.
Зато Фейга и Йоэль делают все, чтобы задержать молодых или хотя бы оттянуть отъезд. Хана еще слаба, говорят они, а дорога тяжелая. Шоэлю тоже не грех еще немного поправиться. Зачем же уезжать из деревенского края в самый конец сезона – именно тогда, когда здесь так много дешевых фруктов? А погода? – Нет, вы только гляньте, какая стоит прекрасная погода! Но на сей раз Хана заупрямилась. Она серьезно беспокоится за отца: неспроста ведь он сам не написал ни слова, и даже не передал привета!
После долгих уговоров и волнений было решено выехать через неделю, в начале сентября. Это уже последние дни пребывания Шоэля в родном местечке, поэтому он старается как можно больше времени проводить со своим другом Мишей. Из-за заикания Миша не может ни читать лекций, ни руководить спортивными занятиями. Вечерами они сидят вчетвером – Хана и Шоэль, Лея и Миша, и говорят, говорят. За окном темнеет, угасающий день плавно переходит в ночь, сердце щемит из-за близости разлуки, и хочется наговориться на всю жизнь вперед.
Миша планирует отъезд первой халуцианской группы в Эрец Исраэль. Нужно делать это именно сейчас, пока еще есть такая возможность, ибо неизвестно, что может быть через год. Жить в местечке стало трудно, большинство евреев здесь потеряли источник заработка. Особенно страдает молодежь – она живет в полной неизвестности, мучаясь сомнениями относительно выбора жизненного пути. Кто-то уходит в комсомол, кто-то старается получить высшее образование, другие выбиваются в нэпманы, третьи, так ни на что и не решившись, пытаются продолжать в местечке свое сонное существование. Но он, Миша, призывает молодых людей попытать счастья и попробовать уехать еще в этом году. Можно сделать это через Одессу, можно перебраться в Румынию или через Кавказ – в Турцию и Иран, можно поискать удачи на западной границе. Нельзя просто сидеть на месте!
– Отчего бы, – взволнованно говорит Зильбер. – Отчего бы Шоэлю и Хане тоже не присоединиться?
Этот вопрос звучит так неожиданно и резко, что Шоэль чувствует сильное смятение. Меняется в лице и Хана:
– Сейчас нам надо срочно ехать в Одессу, мой отец очень болен!
Шоэль качает головой:
– Мы подумаем, – рассудительно отвечает он. – Вы ведь все равно поедете через Одессу, остановитесь у меня, там все и решим.
– Шоэль, ты увиливаешь от ответа! – расстраивается Зильбер.
– Пойми же, Миша, – урезонивает его друг. – Это непростое решение, его необходимо обдумать во всех деталях. С бухты-барахты такие дела не делаются.
Вопрос и в самом деле серьезен, даже мучителен, но он стоит в эти дни перед многими молодыми людьми в нашем местечке. Вот пришли Натан Цирлин и Мирьям Горовец. В последние недели нет вечера, чтобы они не встречались. Шоэль уверен, что они уже тайком целуются при каждом удобном случае в каком-нибудь тихом уголке. Сестра совсем повзрослела. На ней пока все то же старое летнее платьице, но зато как весела и хороша собой его хозяйка, как кипит и бурлит в ней молодая жизнь!
