Евгений Лукин - Разбойничья злая луна
Спрыгнув из бортового люка и чуть не подвернув при этом ногу, Ар-Шарлахи взбежал на бархан и остановился над телом судьи. Досточтимый страдальчески скалился в пылающее небо, медленно остывая на солнцепёке. Край балахона был уже слегка припорошен песчинками. Точно так же, как в прошлый раз, Ар-Шарлахи сделал над собой усилие и закрыл повязкой тяжёлое, землистого цвета лицо с серебристой щетиной, лежащей кольчужными складками. Медленно выпрямился.
— Прости… — с трудом разомкнув спёкшиеся губы, хрипло шепнул он. — Так уж вышло…
Поднял глаза и увидел, что вокруг столпилась добрая половина команды с «Самума». Люди стояли молча, обратив к главарю напряжённые, встревоженные лица.
— Где?.. — отрывисто спросил Ар-Шарлахи и принялся озираться.
Алият оказалась в двух шагах; странно, как это он не заметил её сразу же. Тёмные прищуренные глаза смотрели с вызовом. С вызовом?.. Да нет, не просто с вызовом. С лёгким презрением, отчасти с жалостью. Так, во всяком случае, ему показалось.
— Ты… — прерывистым грудным голосом бросил он и умолк.
«Ты набросила на меня удавку… Ты втравила меня в эту подлую игру… Ты не отпустила меня в Туркле… Ты моими руками хочешь поджечь Пальмовую Дорогу, ты хочешь сделать из меня такого же подонка, как Улькар… А теперь ты убила Ар-Мауру… Ты! Ты! Ты…»
— А Рийбру помнишь? — прозвучал её ленивый, с хрипотцой мальчишеский голос и отозвался в костях дрожью ненависти. — Не укради он у тебя тот кувшин, лежал бы ты сам синенький в своей каюте…
«Синенький… Чёрненький…» Вспомнился, ужаснул треск обугливающейся плоти, и сжигаемый в уголь мертвец дёрнулся, словно ещё пытаясь приподняться… «Хватит, — сказала тогда Алият. — Пусть подымит…» А дальше память пошла оползнем. Бунт на «Самуме», хрустящий удар тесака, предсмертная отчаянная хватка вцепившихся в рукав пальцев, оборвавшийся заячий вопль: «Шарлах! Шарлах! Шарлах!..» И вот уже взревело, поднялось светлое пламя над портом Зибры, и вжавшийся в переборку разбойничек с жалкой шалой улыбкой полоснул тонким лезвием себя по горлу… «Это он тебя испугался. Дурачок…»
Судья Ар-Маура с затаённой насмешкой неподвижно глядел в тёмное от зноя небо.
— Взять, — хрипло выговорил Ар-Шарлахи. — Обезоружить…
В толпе произошло движение, ветер подхватил вздымаемый ногами песок, бархан задымил. Ард-Гев и ещё несколько человек выхватили ножи и стали спиной к спине, кажется, собираясь защищать Алият. Остальная толпа заворчала, надвинулась на Ард-Гева и его людей, тоже потянула из-за поясов кинжалы и тесаки.
— Убрать клинки! — услышал Ар-Шарлахи свой собственный, звенящий от бешенства голос.
Сталь задрожала подобно ряби на воде, прячась в широкие складки белых балахонов. Со страхом глядя на шагнувшего вперёд главаря, люди Ард-Гева отступили, и Алият была схвачена. Тёмные прищуренные глаза смотрели теперь на Ар-Шарлахи с тревожным изумлением, и это вызвало в нём новый приступ ненависти.
— Всё из-за тебя! — задыхаясь, бросил он. — Кобра!..
— Из-за меня! — бросила она в ответ. — Кем бы ты был сейчас, а? Скарабеем?.. Не глупи! Пропадёшь. Без меня все пропадают…
— Это с тобой все пропадают! — прохрипел он. Судорожно дёрнув головой, снова взглянул на Ар-Мауру. — Завернуть в ковёр и взять на борт. Похороним в Ар-Аяфе.
— А с ней что? — хмуро спросил Айча, не решаясь поднять глаза ни на главаря, ни на Алият.
— В песок! По горло!..
Все замерли. Стало слышно, как шуршит ветер, перетекая через гребни барханов.
— Сказать? — с тихой угрозой спросила Алият, глядя в упор на Ар-Шарлахи.
Тот запнулся, даже не уразумев сразу, о чём это она. Алият осклабилась под повязкой и с торжеством оглядела напряжённые застывшие лица.
— Это не Шарлах! — нервно смеясь, объявила она. — Это Ар-Шарлахи. А настоящий Шарлах только что удрал от вас на почтовой каторге… Дурачки вы, дурачки! Тоже мне нашли главаря!.. Да он и разбойником-то никогда не был!..
Затем смех её замер, и Алият принялась озираться уже со страхом. Кругом недоумённо наморщенные тяжёлые лбы, сурово сдвинутые брови, в глазах — недоверие и тлеющий, медленно разгорающийся гнев.
— Это как же? — выговорил наконец Горха. — А Зибру кто спалил?.. Этот, что ли, твой ублюдок на почтовике?..
Толпа шевельнулась, приглушённо загомонила.
— Да придушить её повязкой — и всё! — резанул звонкий злой голос.
— Я те придушу! — Испуганный бас. — Тоже, что ли, в песок по горло захотел?..
Все смотрели на Ар-Шарлахи. Он молча повернулся и, стиснув зубы, сделал шаг к «Самуму». Розово-золотая кора внезапно дрогнула и начала расплываться. Дальше пошла борьба с накатывающим обмороком. Возможно, ему что-то кричали вслед. Он не слышал. Он шёл сквозь нарастающий звон, из последних сил вынимая ступни из вязкого как смола, песка. Всё обессмыслилось, осталось одно: добраться до «Самума» и не упасть… Добраться до «Самума»…
Каким образом он очутился на борту, Ар-Шарлахи так и не вспомнил. То ли по верёвочной лестнице, то ли через кормовой люк. Придя в себя, понял, что стоит посреди своей каюты, в ужасе глядя на приоткрытую дверцу шкафчика, и что накидка на лбу мокра от пота.
Что он сейчас сделал?.. Они же в самом деле её зароют!.. Ар-Шарлахи заставил себя повернуться к двери, и это усилие его доконало. Блестящие стальные засовы вильнули перед глазами, и Ар-Шарлахи вдруг оказался лежащим на полу. Узор кимирского ковра у самой щеки прояснялся медленно, словно бы нехотя.
Сколько времени он провалялся в обмороке? Наверное, недолго — пол каюты был неподвижен. Да и как бы мог «Самум» двинуться в обратный путь без приказа?.. Значит, ещё не поздно… Ар-Шарлахи приподнялся через силу, дыша мелко и часто. Кое-как перебрался на ложе, сел, нашарил непочатый кувшин. Вино пилось, как вода.
Потом в памяти возникло мёртвое лицо судьи, и ненависть обрушилась вновь. Ар-Маура… Эта кобра убила Ар-Мауру… Проклятый Рийбра!.. Уж лучше было самому хлебнуть тогда этой отравы…
В каюту постучался Айча.
— Ну? — хрипло, со страхом спросил Ар-Шарлахи. То ли померещилось, то ли Айча в самом деле смотрел на него с упрёком.
— Просит, чтобы ты к ней подошёл… — пряча глаза, сказал он.
Ар-Шарлахи облизнул пересохшие губы.
— Зачем?..
— Не знаю… Говорит, хочет сказать что-то очень важное.
* * *Вот звери! Они в самом деле зарыли её в песок по горло. Да ещё и лицом к ветру. Приказал… Да мало ли что приказал!..
Осторожно ставя ноги, чтобы не запорошить ей глаза. Ар-Шарлахи приблизился к закопанной. Увидев перед собой носки мягких сапожек, Алият через силу подняла голову.
— Сними повязку… — приказала она, запрокинув, насколько это было возможно, осыпанное песчинками лицо.
Ар-Шарлахи опустился на корточки. Концы повязки уходили в песок, поэтому он просто сдвинул материю вниз. Смуглое лицо Алият обнажилось — неподвижное, словно отлитое из бронзы.
— Да?.. — сказал он и сам не услышал собственного голоса.
Она молчала. Тёмные, широко раскрытые глаза были устремлены на него то ли с мольбой, то ли с ненавистью.
— Что ты хотела мне сказать?..
— Ближе, — отрывисто велела она, и Ар-Шарлах придвинулся вплотную, чувствуя, что ещё мгновение — и он сломается, взвоет и сам начнёт разрывать руками этот проклятый бархан.
— Я люблю тебя… — хрипло сказала она. — Вот и всё… А теперь — иди, если сможешь…
Глава 29
Владыка пальмовой дороги
— Погубит… Погубит… — Не в силах заснуть, Ар-Шарлах ворочался на расстеленных поверх ковра одеялах и бормотал, бормотал…
«Поверил, что любит?.. Да нет же, нет! Просто искал и нашёл ей оправдание… Не могу! Даже чужими руками — не могу… А вот она может! Она может… Ар-Маура… Ах, досточтимый, как всё нелепо, неправильно…»
Ар-Шарлахи всхлипнул и, стиснув зубы, уткнулся лицом в плоскую подушку. За низким окошком бродила листва, опылённая слабым светом молодой луны, и доносилась перекличка ночной стражи, изредка звякало оружие. Мятежная тень дремала чутко, вполглаза.
«Да что я говорю: погубит? Уже погубила!.. Прикажи я тогда чуть по-другому, вели я им задушить её на том бархане… Ведь задушили бы… Сорвали бы повязку — и взахлёст по горлу, дело привычное… Вот так, премудрый Гоен! Ты учил меня несколько лет, ты говорил, что убийство — недостойное деяние, что, убивая человека, ты убиваешь себя… А ей потребовалось двадцать дней, чтобы сделать из меня убийцу… Двадцать дней?.. Да нет, меньше… Убийцей я стал ещё в ту ночь на „Самуме“…»
Слышно было, как по узкой извилистой улочке прошёл, судя по приглушённому гомону и бряцанию металла, довольно большой отряд. Несколько раз почудилось слово «Шарлах…».
«Теперь ещё и взбунтовавшаяся Ар-Аяфа… Уйти — значит предать. Предать людей, поверивших в тебя… Или даже не в тебя. В некоего Шарлаха, которого просто нет и никогда не было… А остаться — это снова кровь… и скорее всего смерть… Между прочим, твоя смерть, Ар-Шарлахи, не чья-нибудь…»
