Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток
Со своей стороны рабочие-оружейники не привыкли и не собирались работать на новую власть только за еду по талонам и лозунги, а не за деньги и паек, как раньше. Огороды отобрали без компенсации, зарплата заводчан снизилась, даже товаров не везли для обмена на их продукцию. То, что этих товаров взять в достаточном количестве уже негде, заводчан волновало мало. Отгородившись в своем маленьком мирке, они не видели необходимости что-то делать для каких-то большевиков, тем более, бесплатно. Ижевский Совет же постановил — оружие просто так не давать? Вот и не давали. На общем фоне босяков-пролетариев зажиточные оружейники оказались по-своему правы. Люди искренне не понимали, по какой причине они должны бесплатно делиться плодами своих трудов с какой-то пришлой голытьбой. В крупных городах, да и вообще в стране, ситуация с работой, хлебом, жалованием оказалась много хуже, чем для уральских оружейников, но понимание происходящего вокруг заводов у этих людей отсутствовало напрочь. С другой стороны, люди справедливо полагали, что большевики не вечны, а их приход — не конец Света, поэтому и начали готовить восстание, начавшееся сразу после падения Казани.
Основные силы большевиков и эсеров-максималистов как раз ушли из Ижевского на фронт, и в городе остались всего несколько десятков красноармейцев и милиционеров. Для борьбы с чехословаками власти объявили мобилизацию, и именно этот момент и выбрали организаторы восстания. Начались митинги против мобилизации, во время которых убили несколько милиционеров, что послужило сигналом к началу выступления ижевцев. Офицеры из «Союза фронтовиков» начали формировать из повстанцев организованные подразделения: отделения, взводы, роты — которые и атаковали немногочисленные части красноармейцев. К исходу 8 августа 1918 года Ижевский полностью контролировался восставшими. Крестьяне окрестных деревень поддержали выступление, так как были связаны с заводчанами очень крепкими узами, зачастую родственными.
С ижевцами держали непрерывную связь и воткинские фронтовики. В день восстания от них прибыли представители, доставившие просьбу помочь с оружием. В Заводе решили послать на помощь воткинцам роту из двухсот пятидесяти человек, причем каждый боец должен был взять с собой по две винтовки. В восемь утра 17 августа раздался оружейный залп, и цепи ижевцев вошли в Воткинск с запада, со стороны Сарапульского тракта. Численность красного гарнизона в городе составляла восемьсот бойцов, но они оказались застигнуты врасплох. Среди солдат поначалу началась паника. Тем не менее, красным удалось сгруппировать ядро сопротивления, и завязать бой с ижевской ротой. В это время воткинцы захватили местный ревком, вооружились взятыми там винтовками и бросились на помощь ижевцам, заходя красноармейцам в тыл. В начавшихся уличных боях гарнизон быстро разбили. Красногвардейцы разбегались, бросая оружие. Коммунисты и чекисты, попавшие в руки рабочим, безжалостно уничтожались. В течение часа город очистили от большевиков. На подконтрольной территории восставшие организовали собственное правительство — Прикамский КОМуч, и сформировали свою повстанческую армию.
Через три месяца, после взятия Казани, большевики вернулись в Ижевский. Предпринятые красными до этого момента несколько попыток захвата города оказались безуспешными из-за недостатка сил, но как только появилась такая возможность, высвободившиеся после взятия Казани войска бросили на подавление ижевско-воткинского восстания. Бои под Ижевским велись очень ожесточенные, и стороны несли серьезные потери. В начале ноября руководство восстания, посчитав, что удержать город не удастся, приняло решение отступать к Воткинску. В ночь на 8 ноября город покинуло около пятнадцати тысяч жителей. Ушло примерно десять тысяч боеспособных мужчин, остальные — семьи повстанцев. Всего же с Прикамской Народной армией ушли сорок-пятьдесят тысяч крестьян, рабочих, членов их семей и других жителей Ижевского и Воткинска.
Утром 8 ноября части Красной армии заняли Ижевский и начали расправляться с восставшими. В первый же день овладения Заводом уничтожили около восьми сотен рабочих. Говорили, что на площади Михайловского собора расстреляли еще четыреста повстанцев, из числа оставшихся в городе.
Столяров рассказывал о том, как они отступали к Воткинску, а потом и дальше, за Каму, о том, как ижевцы сбежали в Уфимский корпус, о солдатах и командирах.
Селиванов вполуха слушал молодого солдата, а сам думал о том, что ему, еще в Вятке, рассказывал один из солдат, который волей судьбы, оказался очевидцем ижевских событий. Обманывать Антипа тому крестьянину, никакой нужды не было, а придумать такое на потеху — это надо очень постараться. Да и зачем?
Очевидец сам принимал участие в ижевском восстании, но разочарованный и возмущенный режимом террора, установленным властью правых эсеров, ушел из Прикамской Народной армии. Мужик перешел на сторону большевиков, и воевал за них уже как идейный. Солдат, чью фамилию Селиванов не помнил, рассказывал, что с началом восстания повстанцы сразу начали жестоко уничтожать не только большевистское руководство Ижевского, но и вообще всех представителей и сторонников прежней власти. Издевательствам подвергались даже тела убитых. Например, убитому председателю ревкома Холмогорову один из участников погрома вставил в рот огурец и пнул труп со словами: «Жри, собака, не жалко теперь». Такая же картина наблюдалась позже и в Воткинске, а также в других заводских посёлках и деревнях Прикамья, где власть брали повстанцы. Арестам подвергались большевики, милиционеры, красноармейцы, а также их родственники и сочувствующие вообще.
«Что бы, где ни сказали, или ни сделали, в пользу арестованных, даже за передачу или посылку табаку, и те лица привлекались за сочувствие», — рассказывал очевидец.
Зачастую, вместе с большевиками, расстреливали членов их семей и других родственников. Постепенно репрессии падали на все более широкие слои населения. За недостатком тюремных помещений под временные тюрьмы приспособили баржи. У пристани Гольяны на этих плавучих тюрьмах содержалось около трех тысяч заключённых, примерно столько же заключенных оказалось и в Воткинске, где для их содержания использовался, например, Дом Чайковского. Примерно тысяча арестованных находилась на баржах в Сарапуле. Заключённые содержались в нестерпимо тяжёлых условиях, в условиях грубого произвола со стороны охранников. Собственно тот солдат ушел к большевикам после того, как стал свидетелем одной из экзекуций, регулярно проводившихся тюремщиками. Солдаты доставили партию арестованных. Надсмотрщики позвали солдат посмотреть на то, как они развлекаются по вечерам. Очевидец рассказывал:
«В камеру врывается с десяток тюремщиков. — Встать! Смирно! — Раздается зычный голос тюремщика. — На первый, второй рассчитайсь! — Пришибленные заключенные торопливо исполняют грозную команду, выстраиваясь в две шеренги, и с замиранием сердца ожидая дальнейших издевательств пьяных палачей. — За что арестован? — Грозно обращается к кому-либо из арестованных старший тюремщик по фамилии Солдатов. — А, молчишь, собака! — Рычит, не ожидая ответа, озверевший хам и со всего размаха ударяет несчастного заключенного револьвером по лицу. — Бей его мерзавца, ребята! — Командует Солдатов и на глазах остальных заключенных начинается зверское истязание несчастной жертвы. Насытившись расправой, палачи удаляются из камеры, а за ними уносится окровавленный, истерзанный человек. Вытаскивают его на двор, где и приканчивают».
Другой свидетель тех событий рассказывал, что одну из барж с заключёнными, стоявшую у пристани Гольяны, приготовили к затоплению на случай прорыва красных. Освободить этих людей позволил дерзкий рейд большевистских миноносцев «Прыткий», «Прочный» и «Ретивый». Командовал операцией Федор Раскольников. По его приказу при подходе к Гольянам на кораблях подняли Андреевские флаги вместо красных. Обманув, таким образом, охранников, Раскольников увел «баржу смерти» и спас почти четыреста сорок человек. Уже по их свидетельствам, перед приходом красных матросов, тюремщики успели расстрелять триста заключённых, часть из них хоронили еще живыми. В ответ на рейд Раскольникова Главнокомандующий Прикамской Народной армией выпустил приказ, в котором говорилось:
«Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных, если красные приблизятся к городу ближе, чем на три версты, то арестантские помещения будут закиданы бомбами».
После всех этих событий многие ушли к большевикам.
Массовые казни в Прикамском КОМуче проводились часто и говорили об этом много. Ижевцы и воткинцы таким образом расправлялись с пришлыми, очищая рабочие места, которые считали своими. Борьба с большевиками стала только поводом для массового террора в отношении «чужаков». Кроме того, Прикамский КОМуч тоже нуждался в хлебе, солдатах и средствах, поэтому ни одно из постановлений предыдущей власти, которые касались мобилизации, контрибуции или продразверстки они не отменили. Кроме одного — постановление большевиков об отмене смертной казни утратило свою силу. Эта власть ничем не отличалась от любой другой, но считалось, что заводчане и крестьяне окрестных деревень стараются для себя. Просто теперь у рабочих нет времени на собственные огороды.
