Алексей Кулаков - Тихие шаги РОКа
— Рад вас видеть господа.
Господа же с легко читаемой завистью и изумлением пялились на золотую рукоять офицерской шашки, дополненную Анненским темляком-"клюквой". Кое-как оторвав глаза от чужих наград, два офицера стали наперебой расспрашивать Александра о житье-бытье, главным образом интересуясь историей получения такого достаточно редкого в мирное время знака отличия. Анну четвертой степени давали многим и не только за боевые заслуги (хотя и старались сильно не наглеть), а вот золотую или золоченую (если награждаемый брал деньгами) рукоять на оружие получал один из тысячи, вернее тысяч. Не так-то просто совершить героическое деяние в бою и быть при этом отмеченным командованием. И вдвойне непросто это сделать, когда империя ни с кем не воюет. А князь смотрел на молодчиков в форме лейб-гвардии Павловского, и пытался понять — неужели все это время он опасался столь пустоголовых личностей? Мальчишки, с одной извилиной-следом от фуражки и необоснованно высоким самомнением, в сравнении с которыми он сам чувствовал себя столетним стариком и просто-таки гигантом мысли.
"Что же это за служба, когда через пять лет от её начала офицеры интересуются, как им получить БОЕВУЮ награду? Убивать врагов своей родины и умирать за нее — другого правила нет, и быть не может"
— Так что, расскажешь старым приятелям, как получить такую же шашку?
— Нет ничего проще, господа. Пристрелите в бою человек двадцать-тридцать контрабандистов, а лучше с полсотни, получите ранение — и вас непременно наградят.
— Ээ… изволите шутить, Александр?
— Конечно. На самом деле я и сам был изрядно удивлен, когда мои весьма скромные заслуги отметили такой наградой.
"А уж как радовался, что выжил в первой же стычке! Да и потом без улыбки Фортуны не обходилось"
Барон жизнерадостно хмыкнул, и к нему тут же присоединился Михаил, а вот третий собеседник поддержать намечающееся веселье не спешил и проявлял поистине ледяную вежливость, лучше всяких слов заставляющую держать с ним дистанцию. Видимо, чтобы сгладить неловкость момента, Фольбаум начал вспоминать славное прошлое — в частности веселое житье-бытье юнкеров, и особенно в младшем классе, когда они только-только осваивались с суровыми порядками Павловского военного училища.
— Да-да, конечно же я помню все наши невинные шалости. Особенно те из них, что касались меня. Помните, как кто-то совершенно случайно опрокинул чернильницу на мои штаны и записи по тактике? Право же, очень смешно получилось… не так ли, Павлуша?
— Кхе… ээ… да, юношеские забавы, золотое время.
Продолжение дружеских воспоминаний пришлось отложить — так как к троице "павлонов" подошел знакомый Александру адъютант Ванновского.
— Александр Яковлевич, позвольте вас поприветствовать и напомнить, что его высокопревосходительство ждет вас после стрельб.
— Благодарю и всенепременно буду, Сергей Илларионович. Ну что же, господа, рад был вас увидеть. Я думаю, мы продолжим нашу беседу в следующий раз?
Легкий властный жест и за князем Агреневым потянулись его спутники, причем даже постороннему человеку было видно, кто в этой четверке главный, а кто подчиненный. У конкурсанта руки были свободны, и шел он впереди, а его помощники несли длинные и узкие чемоданчики, затянутые в брезентовые чехлы и негромко переговаривались между собой, делясь впечатлениями от увиденного.
***
Затея Александра — организовать небольшую рекламную акцию, путем вручения царственному тезке небольших (и очень красиво изукрашенных) оружейных сувениров, оказалась не такой простой в исполнении, как он думал поначалу. Оказалось, такие подарки от "простого дворянского народа" полагалось сдавать начальнику царской охраны и как минимум за три дня — на предмет проверки наличия всяких гадостей, вроде адской машинки и тому подобных до крайности неполезных для августейшего здоровья вещей. Так что пришлось немало поработать языком, уговаривая генерал-адъютанта Черевина пойти навстречу пожеланиям рабочих Сестрорецкой оружейной фабрики — типа, старались мастера, дни и ночи над верстаками и станками просиживали, глаза портили да мозоли набивали. Уговорил, конечно. Но дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как князь предложил (на безвозмездных началах, естественно) Петру Александровичу для его подчиненных небольшую партию Рокотов — как оказалось, именно этот пистолет запал в душу главному начальнику императорских телохранителей (а вот где он его увидел и попробовал, для конкурсанта так и осталось тайной). В результате, кейсы с оружием быстро и квалифицированно осмотрели, после чего тут же опечатали и вернули. А чтобы печати никто не сломал, приставили к троице дарителей надсмотрщика, с очень "добрым и приветливым" лицом, и глазами, в глубине которых светилось пламя служебного рвения и всемерной готовности "ташшить и не пущать". Сам же конкурсант после встречи с Черевиным нешуточно озаботился покупкой и пересылкой по назначению "букетика" цветов, достойного самой императрицы — ее участие в финальных конкурсных испытаниях (как, впрочем, и младшего сына императора) оказалось для него сюрпризом. Приятным. Неприятный тоже был, отсутствие капитана Мосина, вот только спросить на этот счет штабс-ротмистр так и не успел. Сами стрельбы прошли на диво скучно и напоминали небольшое театрализованное представление — солдаты-стрелки двигались до невозможности четко и лаконично, напоминая несуществующих еще роботов, а лица всех присутствующих были серьезны до изумления. Так же, почти все генералы и царедворцы страдали косоглазием, ну или усиленно его зарабатывали, стараясь одновременно наблюдать и за испытаниями, и не выпускать из виду августейшую семью. Так что когда Александр Третий покинул насиженное место и прошествовал поближе к станку, с которого как раз извлекали конкурсные винтовки, весь сановный люд облегченно вздохнул и потихоньку задвигался, разминаясь после долгой недвижимости или стояния на одном месте. Князь оглянулся на своих спутников и едва заметно улыбнулся — у всех троих были стеклянные глаза. Полностью отрешившись от окружающего, они безотрывно отслеживали любое движение императора и впитывали в себя его образ. Да и вообще, даже дышали через раз, до того их захлестывали эмоции. А конкурсант наоборот, успокаивался все больше, готовясь к неизбежной беседе с самодержцем. Вернее, не так, он заставлял себя успокаиваться, поначалу нырнув в транс и постепенно выходя из него — сохраняя при этом малую частичку холода в душе, недостаточную для давления на человека, но позволяющую сохранять равновесие и душевный покой при любых обстоятельствах.
"Ванновский умудряется суетиться, не суетясь. Что значит опытный человек, даже прогибается перед начальством с особым изяществом, и не теряя при этом собственного достоинства. Жалко не слышно, что он говорит царю… опа, а вот и Мосин показался на заднем плане. Что-то очень уж в сторонке, да еще и не в первых рядах. Никак, затирают соавтора моего? Или сам стесняется? Так, ну а это определенно за мной…"
Полагающуюся в таком случае торжественность и официоз сломал и скомкал сам император — не дослушав до конца все положенные в таком случае слова и приветствия, Александр третий с привычной властностью в голосе поинтересовался аргентинским заказом. Учитывая то, что в руках он держал как раз Агрень, только что извлеченную из зажимов станка (на фоне высокой и квадратно-кряжистой фигуры хозяина земли русской, далеко не маленькая винтовка смотрелась изящной и очень хрупкой игрушкой), отвечать конкурсант приготовился совсем на другие темы… но все равно заминка вышла очень небольшой. Повторив практически без изменений всю ту "лапшу", которую он уже навесил разок на уши Мосину, в конце короткого монолога фабрикант ввернул фразу насчет того, что сей заказ безусловно послужит на пользу стране и к ее вящей славе. Речь была прослушана вполне благосклонно, и верноподданнический прогиб был явно засчитан, так что следующий вопрос был как раз на тему творческих мук, сопровождавших проектирование и изготовление Агрени. И в этот раз язык не подвел аристократа-промышленника, позволив упомянуть по ходу короткого повествования неоценимую поддержку главы комиссии генерала Чагина, и заострить внимание венценосного собеседника на всемерной помощи от присутствующего при разговоре военного министра. Напоследок и скорее всего в качестве поощрения за проявленное красноречие, у отставного штабс-ротмистра без особого интереса спросили:
— Скажите, князь, так какая же из винтовок по вашему мнению заслуживает победы?
— С позволения Вашего императорского величества, это винтовка системы капитана Мосина.
Оба собеседника князя удивились, но если самодержец сделал это практически незаметно, то военный министр отчетливо дернул бровью.
