Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Князь Воротынский, потрясенный до глубины души картиной гибели большей части русского войска, хотел уже было спуститься с колокольни и поспешить к своим бойцам, ободрить и воодушевить их перед предстоящей тяжелейшей неравной битвой, как вдруг заметил сквозь клубы дыма, закрывавшие обзор, что на краю поля, там, где должен был находиться центр наших боевых порядков, произошло какое-то движение. Воевода поудобнее пристроил окуляр подзорной трубы, чуть отодвинув его от глаза, и невольное восклицание сорвалось с его уст:
— Боже мой, там ведь наши ополченцы, сторожевой полк!
Действительно, забытый высоким начальством сторожевой полк, выдвинутый вперед, в боевое охранение, и по суровым военным законам заранее списанный на боевые потери, сейчас оказался меж двух огней. Сзади полыхали московские посады, а впереди грохотали турецкие пушки и стояли несметные полчища ордынцев. Если в других обстоятельствах сторожевой полк, отступая под давлением превосходящих сил противника, все-таки мог бы рассчитывать на поддержку большого полка, то сейчас у ополченцев не оставалось никакого шанса на спасение. К тому же вражеские батареи, которые уже зажгли предместье, перестали посылать каленые ядра и гранаты в и без того неудержимо распространявшееся пожарище и сосредоточили огонь на единственной находившейся перед ними боеспособной части русского войска. Видно было, как эта жестокая бомбардировка выкашивала целые ряды ополченцев. И воеводы сторожевого полка, правильно оценив обстановку, решили вывести полк из-под обстрела, переместить его на левое крыло, туда, где не было огня и дыма и куда не могли долететь ядра вражеских пушек. Ратники, подчиняясь приказу, повернулись, преобразовав шеренги в колонны, и двинулись влево, унося раненых. Но этим маневром они неизбежно оголяли свой фланг, подставляли его под атаку ордынской конницы, которая все еще опасалась нападать с фронта и дожидалась, когда турецкие пушки окончательно уничтожат русских. Если немедленно не прийти им на выручку, то ополченцы будут полностью уничтожены в течение получаса.
Не мешкая ни мгновения, князь Воротынский бросился вниз по крутой лестнице, скатившись по ней чуть ли не кубарем. С разбега вскочив в седло, он бешеным галопом помчался на позиции вверенных ему войск, нещадно нахлестывая коня плетью. На его месте большинство воевод в первую очередь были бы озабочены исключительно сохранением своих собственных полков, но Михаил Воротынский думал лишь об одном: как прикрыть, спасти от бессмысленной гибели русских ополченцев, плохо обученных, слабо вооруженных, но вставших по зову сердца на защиту Родины.
Увидев скачущего во весь опор воеводу, князь Татев, находившийся в строю полка, поспешил ему навстречу. Воротынский в нескольких словах обрисовал ему обстановку и произнес решительно:
— Я беру свою конницу и постараюсь выручить ополченцев. А ты с основными силами полка изготовься прикрыть наш отход.
Князь Татев слегка побледнел, нахмурился, но не стал возражать, лишь молча кивнув в ответ, поскакал в центр боевого порядка, чтобы сделать необходимые приготовления. Воротынский повернулся к конному отряду, находившемуся прямо перед ним, на правом фланге полка. Это были боярские дети из личных поместий князя, являвшиеся «конны и оружны» на ратную службу по приказу государя. Они никогда не «сказывались в нетях» при объявлении военных сборов. Более того, даже в мирное время, в недолгих перерывах между боями и походами, согласно повелению своего князя, они постоянно совершенствовали воинское мастерство. Далеко не каждый отряд поместной боярской конницы государства Российского мог гордиться такой подготовкой, снаряжением и вооружением, как ратники князя Михайлы Ивановича Воротынского. Конечно, во всех странах и во все времена многое зависело и будет зависеть от личных качеств властей предержащих. Но на Руси эта зависимость всегда была и до сей поры остается особенно сильной.
Князь выхватил саблю из ножен, поднял ее высоко над головой.
— Други мои! — зычным голосом обратился он к ратникам, в которых был уверен, как в самом себе. — Там, впереди, на поле, погибает сторожевой полк. Ополченцы пытаются прорваться сквозь вражеский огонь в нашем направлении, но с минуты на минуту на них обрушится ордынская конница. Чтобы выручить наших братьев, мы должны принять удар на себя, сойтись с ордой в лобовой атаке. Готовы ли вы следовать за мной в эту битву?!
Три тысячи голосов слились в один:
— Готовы, князь!
— Сабли к бою! С места — вскачь... Впере-е-е-д!!!
Дрогнула земля под копытами могучих богатырских коней, взвились подвысь ослепительно сверкнувшие клинки. Весь отряд в едином порыве плотным ровным строем устремился вслед за своим князем, скакавшим далеко впереди в развевающемся на плечах алом плаще русских воевод.
Воевода сторожевого полка был убит первым же турецким ядром. Старый сотник, начальник монастырского ополчения, приняв командование на себя, под непрерывным огнем сумел перестроить полк, взять раненых и начать отход, вернее — фланговый маневр. Там, слева, лежал Таганский луг, на котором, как точно знал сотник, стояли войска князя Воротынского. Сзади и справа сплошной стеной клубился дым, сквозь который мелькали языки пламени пылавшего московского предместья. Отступать туда было равносильно самоубийству.
— Братцы, главное — соблюдать равнение, держать строй! — напрягая изо всех сил уже сорванный голос, обращался к ополченцам седой сотник. — Как налетит на нас конная лава вражеская — не робеть! Повернуться дружно, враз, по моей команде, копье наклонить, древком в землю упереть и стоять как вкопанный. Нет ничего неприятнее для конской морды, чем наконечник копья, в нее направленный. Коль не дрогнем — отобьем наскок басурманский! А тут недалече князь Михайло Иванович Воротынский со своим полком стоит, так он непременно придет к нам на выручку!
Приободряя своих ратников, старый мужественный сотник прекрасно понимал, что у них очень мало шансов прорваться сквозь ордынские тумены. Даже если ополченцам и удастся отбить прямой наскок, то все равно им придется остановиться, занять круговую оборону в чистом поде. А степняки тут же применят свою обычную тактику: начнут кружить перед строем полка, засыпать ратников беспощадно-меткими стрелами, выжидая удобного момента для того, чтобы навалиться на ослабленный строй и завершить дело сабельными ударами. А придет ли им помощь — сотник не знал, да и не мог знать. Он мог только лишь надеяться и верить и до конца исполнять свой воинский долг даже в такой безнадежной ситуации. Мертвые сраму не имут, а живые не сдаются! Полк продолжал идти ускоренным шагом, сохраняя равнение, неся в середине строя раненых товарищей.
И вот началось. От темной плотной массы вражеской конницы, занимавшей, на сколько хватало глаз, весь противоположный край огромного поля, отделилась изрядная часть и понеслась на ополченцев.
«Наверняка — целый тумен, а то и два, то есть десять или двадцать тысяч, — оценил силы атаковавшего их неприятеля сотник. — А у нас в строю и две-то тысячи сейчас вряд ли наберется!»
Полк продолжал свое движение. Старый сотник не спешил давать команду на остановку для отражения атаки. Он понимал, что чем дальше они сместятся на левый фланг, тем вероятнее будет получить поддержку от полка левой руки, пока все еще невидимого из-за складок местности и дыма пожаров, закрывающего обзор.
Пора!
— По-олк... Стой! Напра-во! Копья — на врага! Стрельцы — в третью шеренгу! Первый залп — по моему приказу, потом палить самостоятельно в ответ на обстрел, выцеливать наверняка!
Седой сотник сам встал в первую шеренгу, ваял копье из рук совсем молоденького паренька, ласково, но решительно затолкнув того в глубь строя.
Топот копыт и дикий вой всадников заглушили все остальные звуки. Конная лава накатывалась стремительно и неудержимо, и, казалось, ничто на свете не могло ее остановить.
— Стрельцы... Пали!!! — набрав полную грудь воздуха, перекрывая вражеский гвалт, выкрикнул сотник.
Вслед за этим «пали» прогремел не очень дружный залп из немногих разнокалиберных самопалов, имевшихся в арсенале ополченцев. И конная лава, казавшаяся могучей и несокрушимой, распалась, раздвоилась, уходя от прямого столкновения с русской ратью, обтекая ее с двух сторон. Конечно же, не этот слабый залп нескольких десятков стареньких ручниц заставил отпрянуть степную конницу, а стойкость ополченцев. Стойкость именно в самом прямом, изначальном смысле этого слова. Ни один из них не дрогнул, не опустил копья, не отвернулся, не сделал ни шагу назад, ломая строй. Они стояли как вкопанные, плечом к плечу, побелевшими пальцами сжав древки охотничьих рогатин и копий, переделанных из обычных вил и кос. И ордынцы не смогли врубиться в этот строй, их кони поворачивали на всем скаку, огибая непреодолимое препятствие.
