Алексей Волков - Флаг Командора
Испанцы старались зайти с обеих сторон. Было бы у меня побольше людей, я попытался бы дать им достойный ответ, но после понесенных потерь…
Не бросать же доставшийся с таким трудом трофей! Да и стыдно показывать корму, почти одержав победу.
– Жан-Жак, давай на фрегат! Подпустишь испанца поближе и попробуешь устроить из него факел. А я тем временем угощу его приятеля.
Гранье молчаливо кивнул. Он полностью разделял мои чувства и тоже не хотел ретироваться без отчаянного боя.
Хорошо, что парусники ходят медленно. С оставшимися на галионе флибустьерами мы успели зарядить не меньше половины орудий, когда испанский фрегат наконец стал сходиться с нами вплотную.
К нам спешила подмога. Заметив затруднительное положение «Вепря», Сорокин бросил погоню и теперь двигался в нашу сторону. Жаль лишь, что до «Лани» было значительно дальше, чем до испанских фрегатов…
– Пли!
Галион с десятка метров плюнул картечью в своего недавнего собрата. Это не могло остановить испанцев, но хоть немного проредило их ряды.
Корабли сошлись в абордаже. Теперь по морю дрейфовало уже три корабля, и нашей задачей было задержать противника на палубе галиона, не дать ему перехлестнуться на «Вепрь». А там Гранье пусть достойно угостит еще одного явно лишнего противника.
И Гранье угостил. Пушки нижней батареи всадили в борт испанца порцию ядер, верхней – полили его палубы картечью, а мортирки переслали врагу свой пламенный привет.
Этого оказалось для испанцев слишком много. Они проскочили мимо цели – побитые, горящие. Существовал шанс, что их капитан сообразит: лучше в таком положении перебраться на сцепленные корабли, свой же бросить. Только для этого еще требовалось проделать достаточно сложный маневр…
Для меня же все вновь кружилось в карусели боя. Я лишь мельком подмечал ход сражения с другой стороны галиона, залп Гранье, отход фрегата…
Мы бы не продержались. Превосходство испанцев было минимум четырехкратным, да только с «Вепря» на помощь бросились все, кроме дежурных у пушек, и даже Петрович с каким-то диким криком размахивал саблей.
Испанцы отхлынули, не выдержали натиска нашей немногочисленной подмоги, однако опомнились и устремились в повторную атаку.
И снова нам пришлось тяжело. До того самого момента, когда горящий фрегат разлетелся в грохоте взрыва. Это подействовало на противника отрезвляюще, они потеряли боевой задор, а тут наконец-то подошла «Лань»…
29
Флейшман. Пьяный Кабанов
Я человек не воинственный. Даже в детстве в войну почти не играл. Просто жизнь повернулась так, что добывать себе капиталы приходится по старинной пиратской формуле «ножом и пистолетом». Да и то на правах шкипера на абордаж я не лезу, предпочитаю оставаться на корабле.
Но в этот день настроение у меня было иное.
Вид фрегатов, готовящихся атаковать нашего «Вепря», поневоле пробудил желание показать наглецам, где зимуют карибские раки. Под угрозой оказались Командор, Валера, Гриша, остальные ребята, волею судьбы самые дорогие для меня люди.
«Лань» неслась к месту схватки на всех парусах, нам же хотелось, чтобы она летела.
Флибустьеры не бросают своих в беде. Если ты хоть раз не придешь на помощь, то когда-нибудь не придут на помощь тебе. Поэтому дружба среди скитальцев морей ценится выше остальных чувств, даже выше любви.
Мы пристали к испанцу так, что борта обиженно затрещали. С фока полетел обломившийся кусок реи. От столкновения едва удалось удержаться на ногах, но в следующее мгновение люди неудержимой лавиной бросились на чужую палубу.
Я не отстал. Напротив, оказался на испанце в числе первых. Словно речь шла о соревнованиях по скоростному перебрасыванию с корабля на корабль, и победитель должен был получить роскошный приз. Хотелось рубить, колоть, рвать на части каждого, кто окажется на пути. Внутри проснулся зверь, причем зверь страшный, из доисторических эпох, когда когти и зубы были главным условием для существования.
Боя не получилось. Наш натиск оказался легендарной соломинкой, сломившей спину верблюда. Испанцы побросали оружие на палубу, застыли в покорности судьбе и нам.
Я бегом пересек палубу фрегата и оказался на галионе.
Кабанов был там. Правая щека Командора была в крови, камзол разорван и тоже окровавлен, но держался наш предводитель бодро, только глаза были несколько очумелыми.
– Ранен? – Мы порывисто обнялись.
– Где? – не понял Командор.
В горячке боя он даже не заметил прикосновений чужой стали. Да и были то, как оказалось, не раны, а царапины.
Чуть в сторонке Петрович торопливо перевязывал Ширяеву левую руку, а тот матерился и все пытался вырваться, драться дальше, не понимая, что бой уже закончен.
Бой, но не дела.
Какое-то время на четырех сцепившихся кораблях царила лихорадочная деятельность. Осматривались полученные повреждения, что-то спешно латалось, большая часть оставлялась на потом. Свои убитые складывались на палубу «Вепря», чужие – обыскивались и отправлялись за борт. Раненые наскоро перебинтовывались. Заряжалось оружие. И все это без распределений на работы и без команд. Опытные моряки прекрасно знали свое дело и не нуждались ни в указаниях, ни в понуканиях.
Прошло от силы полчаса, как суета стихла. Команда «Вепря» потеряла убитыми полсотни человек, раненых было в три раза больше, однако наш флагман остался на плаву, и были захвачены два испанских корабля.
Бой на море закончился убедительной победой. Фрегаты Жерве после артиллерийского боя захватили избитых противников, флибустьерские бригантины овладели фрегатом, и только на берегу была слышна ружейная перестрелка.
– Расцепляемся и идем на помощь! – громогласно провозгласил Кабанов.
Правая половина лица Командора была покрыта застывшей кровяной коркой, но он не обращал внимания на подобную ерунду.
Решение было встречено криками энтузиазма. Разгромив одного противника, флибустьеры были полны решимости разгромить другого. На палубе «Вепря», на которой лужи крови были присыпаны песком, отчего она стала похожа на филиал пустыни, в четыре глотки горланили Ширяев, Кротких, Ярцев и Гранье.
Женя Кротких, с перебинтованной головой, старательно молотил по струнам гитары, Валера опирался на мушкет, как на костыль, Ширяев размахивал здоровой рукой, и точно так же размахивал оставшийся невредимым Жан-Жак.
Наш славный канонир пел по-русски, с акцентом, но азартно, стараясь не уступать приятелям:
Когда звучит сигнал «Вперед!»,
В бою никто не отстает.
Нам только жизнь свою продать бы подороже.
От нас была бы без ума
Вся королевская тюрьма.
Пошли удачу нам в бою, Веселый Роджер!
Большинство флибустьеров не понимали слов, однако бодрый ритм заражал, заставлял мобилизоваться, и кое-кто пытался подхватить хотя бы мелодию.
Так, под залихватскую песню, мы и тронулись в бухту.
Две команды для четырех кораблей было маловато. Пока мы втянулись в родной порт, пока высадились на берег, там все уже было кончено. Подошедший сушей испанский отряд был частью разбит, частью – пленен, и на нашу долю не осталось ничего.
Ничего, кроме почестей. Дю Кас первым радостно приветствовал нас, а уж восторгу жителей вообще не было предела. Нас обнимали знакомые и незнакомые, родные едва могли пробиться сквозь густую толпу, а Командора какие-то обыватели подхватили на руки и торжественно понесли к губернаторскому дворцу.
Прием был выше всяких похвал. На импровизированном банкете присутствовали герои дня. Офицерский состав эскадры во главе с Жерве, мы, капитаны и штурмана пиратских бригантин, командиры гарнизона, только что предотвратившие штурм… Не успевшие толком нарядиться женщины и разгоряченные боем мужчины.
Пили за победу, за Командора, за Жерве, за флибустьеров с бригантин, за славную пехоту, отбившую нападение на сухопутье… Потом во дворец доставили испанского адмирала. Тому удалось спастись на шлюпке, и теперь он некоторое время был среди нас, утративший важность, но не манеры.
Испанец витиевато отдал дань победителям, как перед тем отдал шпагу.
Петрович успел обработать раны Командора. Порез на щеке больше не кровоточил и был чем-то типа ордена, полученного за спасение города. Камзол же по-прежнему зиял дырами, да только сейчас никто не обращал на нарушение протокола никакого внимания.
Жерве, в противовес Кабанову, был одет франтовато. К нашему предводителю он подошел сразу, благодарил, ни словом не поминал о глупой дуэли с Ростиньяком. Точно так же держались и остальные морские офицеры. Если кто когда относился к нам со смесью зависти и высокомерия, то теперь, после совместного боя, мы превратились в боевых побратимов, в людей, пришедших на помощь в самую роковую минуту существования колонии.
Никаких излишеств не было. Их просто не успели приготовить. Да в них никто и не нуждался. Ром и вино лились рекой, импровизированная закуска была получше надоевшей солонины. А больше ничего и не требовалось.
