Валерий Большаков - Корниловец
Генерал Марков, в своей куртке и папахе, стоял перед многотысячной толпою вооружённых, очень опасных людей и постукивал плетью по голенищу. Авинов, одной рукою сжимая винтовку, другой — ракетницу, настороженно оглядывал солдат, готовясь крикнуть своим: «Огонь!» — и понимая, что даже сотня винтовок вряд ли задержит озверелую солдатню. Если нижние чины попрут всею своей серою массой, добровольцев просто сметёт в море. Эх, скорее бы подкрепление…
Сергей Леонидович легко вскочил на повозку, стоявшую на пристани, шагнул с неё повыше, на штабель серых, трухлявых досок, и вскинул руку, требуя тишины. Елманов дотянулся до него и передал мятый рупор. И вот резкий голос генерала разнёсся над пристанью:
— Мы посланы Верховным правителем России генералом Корниловым, чтобы удержать землю, отвоёванную у турок! Генерал-губернатором Трапезундской области назначен Эльснер Евгений Феликсович!
Авинов помог генералу Эльснеру влезть на телегу. Тот с достоинством поклонился, не выказывая испуга, — старая школа.
— Я — генерал Марков! — продолжал Сергей Леонидович. — Моя задача заключается в том, чтобы сколотить из вас нормальную Отдельную Кавказскую армию и удержать эти горы, эти долины, эти порты и крепости!
Потрясённая, мало что разумеющая толпа молчала, с трудом переваривая новости. А потом послышался злобный, визгливый голос:
— Долой!
— Долой! Долой! — зароптала, загомонила, засвистела толпа.
Первые ряды, ощетинясь винтовками, русскими и трофейными, двинулись на горстку белогвардейцев, сжимая невеликий полукруг. Марков оскалился и кивнул Авинову. Кирилл торопливо пальнул из сигнального пистолета Вэри[136] — ракета с шипением ушла вверх, оставляя дымный хвост, и лопнула бледно-зелёной искрою. Секунду спустя носовая орудийная башня «Катюши» плавно развернулась к берегу. Один из её стволов приподнялся повыше и выстрелил — сначала Авинов увидал, как рванули клубы белого дыма, потом донёсся гром. Снаряд угодил в старенькое двухэтажное здание таможни — брошенное, с окнами, заколоченными досками крест-накрест, — и разорвался внутри. Грохнуло так, что у всех посносило шапки и фуражки. Дом исчез в круговерти взрыва, сверху на обнажённые головы посыпалась земля и чёрный песок, а когда дым отнесло ветром с гор, на месте таможни курилась глубокая воронка.
Приободрившийся Марков напялил тельпек и прокричал в рупор:
— У меня за спиной двадцать четыре орудия главного калибра! Если надо будет, они весь этот паршивый городишко перекопают и унавозят землю вашим дерьмом и кровью! Короче, так: кто готов остаться и отстоять завоёванное, милости просим в Белую армию. Кому неохота, пускай проваливает!
Тут из толпы выбрался кряжистый солдат, приодевшийся в офицерскую шинель.
— Хватит нас агитировать! — яростно забасил он. — Наслушалися уже! Мы тут три года турку били, довольно! Нам до дому надоть!
— Вер-рна! — заволновалась, ходуном заходила толпа.
— Мёрзли сколько! Руки-ноги поотмораживали!
— Ишаков жрали! Собак, прости господи!
— Кошек всех переловили!
— Бульоны варили из лошадиных хвостов! Это вам не марципаны кушать!
— А от тифа слегло сколько?!
— И шо, опять?!
— Домой!
— Домо-ой!
— До-омо-о-ой!
И тут Кирилл не выдержал. Двумя скачками он взлетел на «трибуну» к генералу Маркову и заорал бешено, растрачивая давно копившийся гнев:
— Куда — домой?! Да вы хоть знаете, что у вас дома творится? Там бойня идёт! Большевики всех со свету сживают! Вышли рабочие с Обуховского завода, с Путиловского требовать Учредительного собрания, так их в упор расстреляли! Или вы думаете, у вас в деревнях лучше, чем в Питере? Ошибаетесь! Землю они делить будут! А кто вам её даст? Большевики имения помещичьи себе заграбастали, в совхозы их превратили! «Совхоз»[137] значит — советское хозяйство, это такое государственное поместье, где мужики будут горбатиться как крепостные! И это вы ещё не все словечки знаете. Слыхали про комбеды? Комбед — это комитет бедноты. Бедняки нынче всем в деревнях заправляют! Да-да, те самые лодыри и пьянчуги, что у вас картошку тырили, нынче — власть! Понравится комбедовцу твоя изба — отберёт! Глянется ему твоя дочка или жена — отобьёт! А будешь вякать, на тебя же и нашлют чоновцев — это такие каратели из ЧОН,[138] частей особого назначения. Поставят они тебя к стенке как кулака-мироеда и пустят в расход! Что вы этих сраных агитаторов слушаете? Думайте своей башкой, а потом уже орите! Землю им! А вам известно, что большевики все банки себе взяли и все деньги, всё золото у народа отобрали? А торговать запретили! Всё! И что вы тогда делать станете на своей земле? — Подуспокоившись, Кирилл продолжил вещать в рупор, переданный Марковым: — Ну, допустим, явитесь вы к себе в деревню с пулемётом, огородите себе большую делянку, и что? Думаете, соседи вас в покое оставят? Не будут жечь вашу избу, ваши сараи, коровники, амбары? Будут! А если и соберёте урожай, то его у вас отберут! Прибудет к вам продотряд с матросами и выметет всё — зерно, муку, сало, картошку — всё! Не верите? Такой декрет подписан — об изъятии продовольствия у «деревенской буржуазии»!
— Мы не буржуазия! — откликнулся одинокий голос из толпы.
— Это по-вашему! — парировал Авинов. — А по-большевистски если, то всякий, кто не пьянствует, а пашет, у кого есть хоть одна коровёнка — буржуй! «Красные» же не могут ничего создавать, им бы только отнять да поделить, как разбойникам! И кому вы тогда пожалуетесь, если, конечно, уцелеете и не подохнете с голоду? Полиции-то нет, а всю власть вы сами же отдали Советам, где нынче засели одни большевики! С кем им советоваться? Они ж как те кукушата, всех птенцов поскидывали из гнезда — и эсеров, и меньшевиков, и анархистов. Клюв раззявили пошире — и корми их! Думаете, зря они так нас ненавидят, «белых»? Не зря! Потому что мы хотим навести порядок! Хотим всех крестьян наделить землёй и оберегать их хозяйства, мир и покой! Не верите?!
Авинов сделал широкий жест, указывая на Эльснера:
— Вот, пусть его превосходительство генерал-губернатор скажет!
Евгений Феликсович, кряхтя, взобрался на доски и величественно сказал:
— Верховный правитель России генерал Корнилов подписал «Закон о земле». Вот здесь, — Эльснер потряс толстой пачкой документов, — дарственные на землю! Это государственные бумаги, по которым каждому из вас будет передано по тридцать десятин пашни! Мы не хотим никого из вас подкупать, у нас иные намерения — вселить в вас спокойствие и уверенность. Вам, как бойцам Отдельной Кавказской армии, при делёжке отойдут лучшие земли, и это будет ваша полная собственность, священная и неприкосновенная! Никто её у вас не отберёт! Но, повторяю, дарственные будут вручены по окончании службы бойцам. Бойцам, а не дезертирам!
Пока Эльснер говорил, Авинов с беспокойством наблюдал за оживлением в толпе — кто-то толкался среди моря голов, перекрикивая генерал-губернатора, и вот взвился клич:
— Не слухай контру! Бей «белых», братва! Долой войну и да здравствует советская власть! Коли генералов!
И толпу словно прорвало — народ расступился, пропуская отряд солдат и матросов с винтовками наперевес. «Ещё немного, и конец…» — мелькнуло у Кирилла. Но тут свой ход сделал генерал Марков. Он слетел вниз, навстречу наступавшим, и закричал:
— Генералов колоть?! Да если бы тут был хоть кто-нибудь из моих «железных»[139] стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!
— Я служил в 13-м полку, — неожиданно отозвался какой-то солдат, невысокий и плотный, светлоглазый и очень спокойный — типичный чалдон-сибиряк.
— Ты?!
Марков с силой оттолкнул несколько окружавших его нижних чинов в красных фесках, быстро подошёл к чалдону и схватил его за ворот шинели.
— Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка!
Толпа заволновалась ещё больше, но гул шёл уже восторженный. На дороге у отряда, науськанного большевистскими агитаторами, встали крепкие мужики в шинелях и заорали:
— Осади назад! Чего прёте, как с цепи сорвались? Стоять! Пущай народ сам разберётся!
Захлопали выстрелы, толпа зашаталась, заколобродила, пошла стенка на стенку.
К Маркову подскочил давешний сибиряк и неуверенно, отвыкнув козырять, отдал честь.
— Ефрейтор Селезнёв, ваше превосходительство!
— Собирайте своих, унтер Селезнёв, — моментально отреагировал генерал, — всех, кто с башкою дружен!
— Есть! — осклабился чалдон и пропал в толпе.
Между тем к пристани подошли катера с подкреплением, а затем причалила самоходная баржа, «оприходованная» в порту смекалистым Елмановым. На берег высадились сотни три корниловцев во главе с Митрофаном Осиповичем. Кирилл сразу почувствовал облегчение. «Отобьёмся!»
