Сергей Шкенёв - Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»
ГЛАВА 23
Высадка Наполеона прошла с большой помпой. Неизвестно, каким образом французы узнали о прибытии своего императора, но встречать его собралось не менее пятидесяти тысяч человек, причем большую часть восторженной толпы составляли вооруженные люди. Пусть древними и плохонькими, но ружьями…
— И чем Бонапартий собирается кормить этакую ораву? — Генерал-майор Тучков сделал глоток кофею и поставил кружку на стол. — Не думаю, Михаил Илларионович, что капитан Нечихаев успел заготовить достаточное количество продовольствия.
Фельдмаршал Кутузов предпочитал пить чай, считая привычку к кофею блажью и проявлением космополитизма, но на отношение к командиру Красногвардейской дивизии подобные убеждения не сказывались.
— Напрасно сомневаетесь в способностях Михаила Касьяновича. Этот юноша умеет делать невозможное сразу, а для совершения чуда ему требуется всего лишь немного времени на подготовку. Не удивлюсь, если он все же успел устроить магазины.
— Ваши бы слова, да Богу в уши.
— Знаете, Господь скорее всего обойдется без моих подсказок. И почему-то думается, что и Наполеон тоже. Он мнит себя величайшим из полководцев, лишь по несчастливой случайности потерпевшим неудачу. Разумеется, временную неудачу.
— Но какое это отношение имеет к собравшейся толпе? Он же не Христос, чтобы накормить всех пятью хлебами.
— Может и накормить. — Кутузов хмыкнул: — Оставшихся в живых накормить. Сейчас как двинет сей сброд на англичан…
— Думаете?
— Надеюсь. Зачем нам в тылу вооруженная толпа?
— Резонно. — Благодаря большому опыту генерал-майор давно расстался с заблуждениями относительно благородных и гуманных методах ведения войны, потому любые боевые действия рассматривал с точки зрения сбережения личного состава. — Англичане расстреляют остатки боезапаса, и тогда моя дивизия…
— Забудьте, — фельдмаршал с укоризной покачал головой. — Давайте не будем лишать французского императора лавров победителя.
— Победитель хренов… — едва слышно проворчал Тучков.
И его недовольство имело под собой основание — высадке сопутствовал успех лишь потому, что англичанам стало совсем не до Бонапарта. Присоединившиеся к русской эскадре датчане в данный момент отвлекали Королевский флот попыткой отомстить за сожженный Копенгаген и небезуспешно штурмовали устье Темзы, не позабыв о прочих прибрежных городах. По словам командира встретившегося в море «Забияки», зарево пожаров видно верст с пятидесяти, если не дальше.
— При Наполеоне такого не ляпните, — предупредил разобравший ворчание Кутузов. — Не стоит портить человеку праздник.
Светлейший князь Михаил Илларионович ошибался — уже ничто не могло испортить французскому императору праздник. Торжество от осознания собственной нужности, силы, народного обожания… Да, народ еще помнил кровь и неустроенность революции, когда любая голова могла слететь с плеч по прихоти дорвавшегося до власти мерзавца, и соскучился по сильной руке. Той, что навела бы порядок в стране, заставив французов жить достойно и богато.
Вид сходящей с кораблей армии привел толпу в совершеннейший энтузиазм. Железная дисциплина, новые добротные мундиры… Кстати, если с установлением первой русские союзники помогли безвозмездно, то за второе придется еще долго расплачиваться. Но зачем ликующему народу знать о наделанных от его имени долгах? Пусть занимаются своим делом — преклонением перед императором и поставкой пополнения в поредевшие полки. С этим, кажется, проблем не предвидится? Ну держитесь, проклятые англичане!
Была, конечно, мысль направить оружие против союзников — честность в политике приравнивается к глупости, и лишь наивный простак не попытается хоть как-то облегчить ярмо по сути своей кабальных договоров. И финансовых обязательств, разумеется. По ним Франция будет платить лет тридцать, если не все пятьдесят.
Мысль промелькнула и исчезла. Политика политикой, но император в первую очередь должен стать реалистом, а настоящие реалии таковы, что в случае нарушения договоренностей Французская империя перестанет существовать. Не стоит обманываться многочисленностью собственной армии — дивизия этого русского генерал-майора пройдет от северного побережья до Тулона и Марселя, не заметив сопротивления. Да и численность… При пересечении границы с Россией в Великой Армии насчитывалось свыше шестисот тысяч человек, а теперь где они? В лучшем случае выжил каждый десятый. Пусть немного больше — царь Павел Петрович с охотой использует пленных в строительстве дорог и бережет их здоровье из меркантильных соображений.
— Ваше Императорское Величество! — Вопль секретаря прервал размышления принимающего парад Наполеона. — Срочные новости из Парижа!
— Потише, Леклерк, — поморщился император. — Поднимитесь сюда.
По примеру русского царя Наполеон приветствовал войска с высокого сооружения, именуемого трибуной. Хорошая, кстати, задумка, позволяющая компенсировать малый рост. Да и смотреть сверху гораздо удобнее, чем сидеть на спотыкающемся после долгого морского перехода коне.
Запыхавшийся Леклерк взлетел по ступенькам и выдохнул:
— В Париже восстание, сир!
— Против кого?
— В поддержку Вашего Императорского Величества.
— Так не бывает. Все восстания направлены против кого-то или чего-то, но никак не могут быть за…
— И тем не менее, сир! Парижане чудесным образом узнали о прибытии своего императора во Францию и единодушно выступили на защиту империи.
— И в чем же заключается эта защита, Леклерк?
Тот по подхваченной у русских привычке пожал плечами:
— Не знаю, сир, пока только слухи.
— Говори!
— Рассказывают, будто Тюильри взят штурмом, и…
— Ну?
— Ее Императорское Величество Жозефина была обнаружена в компании трех подозрительных англичан.
— Они предавались разврату?
— Хуже, сир! Они составляли письмо к принцу-регенту. Подробности оного не сообщаются, но все четверо покончили жизнь самоубийством путем повешения в дворцовом парке.
— Вот как?
— Да, Ваше Величество. А потом к восставшим присоединились войска парижского гарнизона, перебившие заподозренных в сношениях с Англией командиров, и сейчас около ста тысяч человек идут к нам на помощь.
Наполеон с досадой поморщился. Черт побери, как же все не вовремя! С одной стороны, приятное известие о внезапном избавлении от бесплодной супруги, но с другой? В том, что английский десант обречен, можно не сомневаться, а дальше что? Просить у Кутузова флот для вторжения на туманный Альбион? Светлейший князь не откажет и, судя по скорости прибытия новостей в Париж, этой просьбы ожидает. Не его ли уши торчат из нелепой истории с восстанием? Если не он, то Бенкендорф точно руку приложил. Канальи!
— Леклерк…
— Да, сир?
— Немедленно отправляйтесь к фельдмаршалу и сообщите, что я хочу его видеть. Прямо сейчас.
— Кутузову явиться сюда?
— Я сам приду, болван! Мы не в том положении, чтобы диктовать условия или соблюдать правила приличия.
— Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!
Вечер того же дня.
— Благодать-то какая, Миша! — Майор Толстой втянул носом аромат доспевающего на углях поросенка и восхищенно прикрыл глаза. — А помнишь, как под Брест-Литовском встретились? Вот так же костер горел, мясо на вертеле шипело, трофейное вино согревало и радовало душу, свежий воздух…
— Угу, хорошо помню, — кивнул Нечихаев. — Даже про то, как Иван Михайлович с телеги свалился. В единственную во всей деревне лужу.
— И не стыдно всякие гадости вспоминать? — нисколько не смущенный, капитан Лопухин хлопнул Мишку по плечу. — Лучше расскажи, как ты тут без нас управлялся. Не обижал ли супостат?
Толстой жизнерадостно рассмеялся:
— Такого, пожалуй, обидишь! Он, друг мой Иоганн, по чинам тебя вот-вот перегонит.
— Буду только рад. Ну расскажи, Миша, а?
Нечихаев вздохнул. Не любил он хвалиться, а как ни скромничай и ни преуменьшай достижения отдельного отряда, все равно его действия похожи на бред воспаленного сознания досужего романиста-шелкопера. Ведь только в их книгах две с небольшим сотни гусар одной левой побивают целую армию.
— Да спокойно у нас тут, Иван Михайлович. Не без приключений, конечно, но и ничего выдающегося. Обычная военная рутина без всякого героизма.
— Изрядно сказано, — одобрил Лопухин. — Но что же, по твоему мнению, является героизмом?
Мишка повернул поросенка к жарким углям другим боком и ответил:
— Да черт его знает… Обычно подвигом в его привычном понимании называют исправление чужих ошибок ценой собственной жизни.
— А если нет иного выхода? — прищурился Толстой. — Читал в газетах, как во время бунта в Южно-Каспийской губернии сержант Нарышкин взорвал пороховой склад вместе с собой и прорвавшимися мятежниками? Подвиг?
