По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич

— Даже не знаю, что ответить, — сказал Максим. — Давай так. Сначала сон — устал я, ночь выдалась трудной. Потом горячий душ и еда, а потом уже будем думать. И запусти дронов-разведчиков. Пусть следят за дорогой из Лугин и вообще следят. Если появится немецкая военная колонна от роты и больше, идущая в нашу сторону, поднимай меня немедленно.

— Будет сделано.

Максим разделся, повалился на кровать и мгновенно заснул.

Спал без сновидений и проснулся, когда часы показывали два часа дня. Поднялся, принял душ, побрился и поел.

— КИР, — позвал.

— Я здесь, — раздался голос из динамиков.

— Доложи о техническом состоянии корабля.

— Готовность — сорок процентов. Всё идёт по плану.

— Скажи, ты по-прежнему уверен, что критический перегрев реактора возможен в любой момент?

— Да.

— А взрыв?

— Вы хотите превратить реактор в кварковую бомбу?

— Допустим.

— Это будет сложнее.

— Но можно?

— Не сию секунду. Перегрев — да, хоть сейчас. Как я уже говорил, десяти тысячи градусов по Цельсию достаточно, чтобы биопластик испарился, углерит распался, металлы сплавились. Корабль превратится в бессмысленный оплавленный кусок непонятно чего. Ну, вы поняли.

— Понял. А при взрыве?

— Взрыв кваркового реактора нашего типа эквивалентен взрыву ядерной бомбы в десять килотонн. Это не много, учитывая что мощность бомбы «Малыш», которую американцы сбросили на Хиросиму, равнялась пятнадцати килотоннам, а «Толстяк», которая уничтожила Нагасаки, имела двадцать одну килотонну.

— Последствия какие будут?

— Болото, в котором мы сидим, просто испарится. На его месте возникнет воронка диаметром в десятки метров. Всё живое в радиусе полутора километров погибнет. Лес будет испепелён. Корабль… От корабля, как ты понимаешь, ничего не останется. Одно хорошо — никакой радиации, поскольку реактор кварковый. Могу я задать вопрос?

— Конечно.

— Ты хочешь уничтожить корабль?

— Пока не знаю. Но что-то мнеподсказывает, что это, возможно, придётся сделать. Сколько, говоришь, нужно ещё времени, чтобы быть уверенным?

— Я пока не говорил. Сорок восемь часов. Плюс минус час. Через двое суток я смогу взорвать реактор.

— Понял, спасибо. А теперь давай-ка подумаем, что полезного можно вынести из корабля и спрятать так, чтобы никто не нашёл…

Новый схрон Максим устроил глубоко в лесу, примерно в трёх километрах от болота. Перенёс туда все три пластиковые ёмкости, вкопал в землю, замаскировал.

Оказалось, что забрать из корабля он может не так много, как думал вначале. К примеру, тот же, незаменимый молекулярный синтезатор остался на корабле. Просто потому, что его использование требовало слишком много энергии, а сам он был слишком невероятной и опасной вещью, чтобы допустить его попадание в руки людей этого времени хотя бы теоретически. То же касалось почти всех устройств и материалов на корабле.

Поэтому Максим ограничился некоторыми инструментами, продуктами и медикаментами, шестью с половиной килограммами золота в монетах, которые сотворил молекулярный синтезатор (немецкие марки и николаевские золотые червонцы), бумажными деньгами (рейхсмарки и советские рубли — тоже работа синтезатора), а так же НАЗом, в который, кроме прочего, входила компактная радиостанция.

Был большой соблазн использовать её у партизан для связи с советским командованием, выдав за секретную разработку, но он не поддался соблазну. Какая, к чёрту, секретная разработка! Любому мало-мальски сведущему в радиоделе человеку с первого взгляда стало бы понятно, что таких радиостанций просто не бывает. Однако вот она — есть и работает. Нет, на фиг. Радиостанцию он оставил на корабле. Как и многое, многое другое.

На всю эту работу у него ушла оставшаяся часть дня до самой темноты.

Переночевал Максим неподалёку от нового схрона, возле костра, нарезав себе на постель еловых веток. Утром, как только поднялось солнце, проснулся, позавтракал, выпил чаю и, уничтожив следы стоянки, ушёл. На сердце было тревожно. Он чувствовал, что надвигается большая опасность, но что это за опасность и как ей противостоять, пока не знал.

Глава двадцать третья

Совещание у генерал-лейтенанта Вальтера Кайнера, командира шестьдесят второй пехотной дивизии вермахта, было коротким.

По сути это было не совещанием, а доведением до командиров полков и подразделений, начальников штабов и других старших офицеров дивизии, приказа командира шестой армии генерала-фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау о выдвижении дивизии на фронт.

— Прямо сейчас, — вещал командир дивизии, водя указкой по большой карте Украины, которая висела на стене, — вторая армия генерала-фельдмаршала фон Вейхса наступает на Чернигов, тесня пятую армию противника. В это же время вторая танковая группа Гудериана обошла с востока двадцать первую армию русских и рвётся к Конотопу. Задача нашей дивизии в составе шестой армии завершить окружение и полный разгром частей Юго-Западного фронта противника. Финалом станет падение Киева — древней столицы русских, после чего у нас открывается прямая дорога на Москву [1]. Сроки — одиннадцатое сентября. К этому времени всё должно быть готово. Вопросы?

Офицеры молчали, тихо перешёптываясь.

— Нет вопросов, — констатировал Кейнер. — Тогда все свободны. Командира сто восемьдесят третьего полка оберста Генриха Кляйна и штурмбанфюрера Георга Йегера прошу задержаться.

Когда помещение штаба дивизии опустело, Кейнер, Кляйн и Йегер перебрались за стол. Ординарец принёс кофе. Закурили.

— Докладывайте, — сказал командир дивизии.

— План такой, — начал Йегер. — Вместо того, чтобы гоняться за партизанами по лесам, где у них явное преимущество, нужно выманить их на открытое пространство. Но не просто выманить, а заставить поверить, что они сильнее и вообще уже чуть ли не хозяева во всей округе. Для этого выдвижение дивизии на фронт подходит как нельзя лучше…

В корчме «Бочка козака» было шумно и дымно.

После того, как почти месяц назад, седьмого августа, немцы взяли Коростень, жизнь в городе, притихшая было в первые несколько дней оккупации, вновь оживилась. Заработали рестораны и питейные заведения. Открылся кинотеатр, и даже публичный дом. Последний обслуживал, в основном, офицеров и солдат немецкой армии, но в последние дни августа у него появился небольшой филиал для удовлетворения нужд ОУНовцев. Украинские националисты, представленные на востоке Украины мельниковцами, за последнее время понесли существенные потери. Мало того, что был фактически уничтожен отряд Тараса Гайдука, в который входило до двухсот вооружённых боевиков — членов Буковинского куреня [2], так ещё в предпоследний день лета в Житомире убили влиятельных мельниковцев Емельяна Сенника и Николая Сциборского.

Все члены мельниковской ОУН были абсолютно уверены в том, кто это сделал. Бандеровцы. Чёртовы бандеровцы. Больше некому. Напряжение росло, рядовые бойцы были готовы рвать всех подряд, начиная с коммунистов и партизан и заканчивая бандеровцами и евреями.

— Чому мы тут сидимо, не розумiю? [3], — громогласно вещал чубатый, пьяный расхристанный мельниковец в порванной на груди и заляпанной жирными и винными пятнами вышиванке. — Хлопцiв Тараса Гайдука вбили партизани — комунякi та клятi москалi. Це всiм вiдомо. Сеннiка та Сциборского — бандеровци. Це також всi знають. А мы тут сидимо, горiлку пьемо та баб деремо. Ганьба! [4]

Он схватил стоящую перед ним кружку с пивом и буквально всосал её в себя. Вытер усы, грохнул кулаком по столу и заорал:

— Ганьба! Смерть москалям, жидам та бандеровцам! Але спочатку — жидам! Нiчого, нiчого, десятого вересня буде дiло. Недовго чекати залишилось [5].

— Так, — обернулся, сидящий за соседним столом неприметный человек в костюме поверх вышиванки. — Андрiю вже досить. Хлопцi, хтось, вiдведить його до хати [6].

Хлопцы вокруг сделали вид, что не слышат. Видать, Андрея хорошо знали, и связываться с пьяным дураком никому не хотелось.