Сытые годы (СИ) - Тарханов Влад
— И так, Михаил Илларионович, — начал я, согревшись «адмиралом», — что там такого натворили эти медикусы, ибо без крайней нужды вы не стали бы бить тревогу.
— Понимаете, Александр Михайлович, поначалу я с удовлетворением наблюдал за их работой, да и поведение нашего гм-м… пациента находилось под круглосуточным контролем. На всякий случай у меня хранятся копии всех назначений, сделанных врачами, а также результаты их наблюдений. Не желаете ознакомиться с некоторыми из них? И увидев мой кивок, протянул несколько листиков бумаги, на которых были нарисованы таблицы с датами и кратким описанием состояния Николая Михайловича. Я быстренько, по диагонали пробежал их глазами, останавливаясь на отмеченных птичками строчках:
«Больной „Р“ при поступлении вёл себя крайне беспокойно, покрывался потом, руки протягивал к разным частям тела пытаясь сбросить несуществующих насекомых. Требовал, а затем умолял налить водки. Затем кричал, пытался выломать дверь, прятался под кровать».
Двумя днями позже имелась запись: галлюцинации перешли в меланхолическую форму. «Пациент мрачен, тревожен, пытается убежать. Просьбы о спиртном стали реже».
Через неделю запись констатировала переход в апатическую форму: «пациент слабо реагирует на внешние раздражения, часами лежит или сидит, уставившись в одну точку…». И так далее.
Отложив в сторону эти документы, я спросил: Михаил Илларионович, скажите прямо, что же вызвало ваше опасение?
— Использование в курсе лечения лишь лекарственных препаратов, среди которых постоянно присутствует настой из красной хиной корки и… настойка опия. Ну иногда назначается двухчасовая ванны и лошадиные дозы касторового масла. И это всё.
После этих слов Вешенский протянул новые документы. Почему-то практически игнорируются физические упражнения на свежем воздухе электричество и гипноз. Да, на первый взгляд прогресс налицо, но с каждым днём пациент всё больше напоминает говорящую куклу, или если угодно, человека, впавшего в детство.
Всю эту информацию подполковник в отставке Вешенский изложил чётко, сухим и точным языком, коим при случаи умели изъясняться моменты, сиречь генштабисты Российской Императорской Армии, к славной когорте имеет честь принадлежать мой визави. Обычно, сей стиль общения они использовали при докладах, демонстрируя тем самым свою беспристрастность и полное отсутствие эмоций, излагая факты, только факты и ничего кроме фактов. Весьма странно, сейчас мы не на военном совете, дабы изъясняться столь официально, тем паче, что при нашей первой встрече достигли обоюдного согласия касательно исключения некоторых элементов военного этикета. Имеется в виду: щёлканья каблуками, звяканья шпорами и иных аналогичных экзерциций, столь любимые моим прадедушкой. А сейчас, это как будто совершенно другой человек. Стоп, а ведь Михаил Илларионович чего-то опасается, ибо, зная его послужной список, использовать выражение «боится» невозможно. Твою дивизию, какой же я тупой! Зная историю правящий династии не из книжек, написанных для занятия словесностью с нижними чинами и не университетских учебников истории, подполковник вполне обоснованно опасается, что эти «злодействия» эскулапов происходят как минимум с моего ведома, а быть может и с пожелания. И сейчас в сердце этого настоящего русского офицера сражаются чувство долга и инстинкт самосохранения. И, как я воочию убедился, долг победил. Как там написал или ещё должен написать поэт: «Есть в русском офицере обаянье. Увидишься — и ты готов за ним».
Так-с, а это неожиданный поворот. — соображал я, лихорадочно переваривая полученную информацию. Честно говоря, каюсь: была у меня мысль попытаться если не убить, то свести с ума моего братца. Я даже продумывал вариант, навеянный прекрасным советском фильме «Миллион вбрачной корзине», когда якобы убитый слуга, является к своему убийце, дабы свести оного с ума и тем самым лишить право на наследство. Но Бог миловал, эту опасную мыслишку сумел задавить, что называется в зародыше, да и состояние моей маМА, не позволяло подвергать её новым жестоким испытаниям. А в свете последних весьма непростых договорённостей, такой вариант вообще невозможен и более того, он крайне опасен.
Все эти размышления заняли всего лишь несколько секунд, после чего я встал. Мой визави практически синхронно повторил моё движение, после чего я негромко, но тоном с нотками торжественности начал: господин генерального штаба подполковник, примите слова благодарности от Соправителя трона Российской империи и просто от Александра Михайловича Романова, который доверил вам надзор за лечением моего брата. Ибо его неожиданная смерть или сумасшествие сыграло бы на руку врагам России в их намерениях раздуть пламя новой смуты. Затем мы пожали друг другу руки и вновь присели. Желая окончательно разрядить обстановку, я воспользовался оставшейся на столе после чаепития бутылкой коньяка и плеснув в два стакана грамм по сто пятьдесят сосудорасширяющего средства и передвинув один из них поближе к Вешинскому, произнёс: «За Россию»! Приняв сие лекарство и заев его долькой лимона, посыпанного шоколадом, уже обычным дружеским тоном спросил: что будем делать, Михаил Илларионович?
— По роду своей прошлой деятельности, — ответил заметно успокоившейся подполковник, — мне часто приходилось бывать за границей. В прошлом году во Франции я встретился с ординатором психиатрической клинике Московского университета Токарским. Естественно, меня он не мог знать, а я видел его фотографию, когда ознакомился с материалами по его старшему брату. Александр Ардалионович, проживая в Саратове длительное время находился в дружеских отношениях с супругой, а затем и с самим Николаем Гавриловичем Чернышевским [52], который на протяжении многих лет находился в поле зрения разведок нескольких европейских стран, как живой символ для многочисленных революционеров на территории Российской Империи. А дальше Токарский старший состоял в так называемом «бродячем клубе», объединяющим присяжных поверенных, весьма оппозиционно настроенных к собственному отечеству. А это настоящее золотое дно для наших внешних врагов, ибо весьма часто способны наносить вред России совершенно бесплатно, а уж если есть возможность заработать, то за тридцать серебряников продадут всё и всех. Его младший брат, Ардалион Ардалионович проходил стажировку в Париже, у самого академика Шарко. Было предположение, что он мог явно или не явно стать связывающим звеном, по которому секретная информация по последним военным разработкам попадёт в руки Второго бюро. Лягушатники нам не друзья, как бы они не старались ими казаться. Находясь в это же время в Париже и обладая многочисленными знакомствами, я смог через свою агентуру организовать наблюдение за Токарским-младшим. К счастью, подозрения оказались беспочвенными. В настоящее время, он работает на Медицинском факультете Московского университета и по слухам докторская диссертация практически уже готова [53].
— А не сообразить ли нам Чайковского? — спросил я. понимая, что коньяк уже вот-вот начнет изливаться из ушей, а информацию следует воспринимать всё-таки на трезвую голову. Через пару минут Вешинский явился с горячим самоваром и свежезаваренным чаем. После чего продолжил, предварительно разлив чай по стакан с серебряными подстаканниками и подвинув ко мне вазочку с колотым сахаром.
— Кроме того, у меня есть хорошие знакомые в Императорской Военно-медицинской академии, которые также работают в этой сфере. Правда, господин Токарский, по моему мнению, более компетентен в практических аспектах лечения гипнозом алкоголизма. Об эффективности его методики можно судить по том, что деньги и не малые, необходимые для заграничного вояжа, дал парализованный сибирский промышленник из города Кяхты в качестве гонорара или, если угодно, благодарности за значительное улучшения состояния своего здоровья. Кроме того, я не стал бы пренебрегать и теми возможностями, по исцелению алкоголизма, которые есть у православной церкви. Кстати, на протяжении последних двух лет в селе Нахабино служит настоятелем отец Сергий Павлович Пермский. И свидетельств об исцелении от зависимости к зеленому змею уже не счесть. Но принимать решение о расширении круга лиц, допущенных к нашему пациенту, можете только вы.
