Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Вот тебе и волк в овечьей шкуре… Хотя о чём-то подобном я догадывался.

— Что, удивлены? — хмыкнул Геннадий Матвеевич.

— Да уж, — только и нашёлся что сказать я. — Ложитесь на диван, на спину.

Кузьмин беспрекословно выполнил команду, положив голову на заранее подложенную мной подушку, я подвинул стул и сел рядом.

Пропальпировав для очистки совести увеличенные лимфоузлы, я попросил пациента закрыть глаза, дышать ровно и постараться полностью отрешиться от окружающего мира.

— Не так-то это легко, — пробурчал Кузьмин, всё же закрывая глаза. — Но ради такого дела попробую.

— Да уж попробуйте, — улыбнулся я, хотя моей улыбки он уже не видел. — Скорее всего там, куда я приложу ладонь, почувствуете тепло. Это обычное дело при такого рода процедурах, постарайтесь не обращать внимания. Готовы?

— Готов, — просипел пациент.

— Что ж, приступим.

Всё-таки я волновался, и ещё как, поскольку прежде, обретя ДАР, никогда его не применял в столь сложных случаях. Хотя чёрт (вернее, архангел) его знает, возможно, тот давний эпизод с Паршиным и его менингитом стоял где-то рядом. Да и общее омоложение организма для мамы и позже для Гришина также дались мне нелегко. А с тех пор мой «скилл» явно подрос, надеюсь, его уровня хватит для решения проблемы воровского пахана.

Для начала я всё же просканировал состояние поражённых органов. Картина вырисовывалась безрадостная, но я чего-то такого и ожидал. Работы предстояло много. Правда, работать придётся не мне, а моим волшебным «паутинкам», но энергия-то затрачиваться на это будет моя. Сейчас я если и не переполнен ею, всё ж таки к вечеру немного подустал после не самого простого рабочего дня, но чувствовал, что её всё же может хватить на выполнение поставленной задачи. В противном случае я бы сразу предложил гостям отправиться восвояси либо заехать через день-другой.

Начал с удаления метастаз. Расползлись они не сказать, что прилично, но всё же опухоль протянула свои щупальца в печень, рёбра и даже тазовые кости. Уничтожить каждую «живительным огнём» моих «паутинок» стоило немалого труда. И когда наконец с ними было покончено, я чувствовал себя уж точно наполовину опустошённым. А ведь ещё предстояло самое главное — разобраться с самой опухолью.

— Как себя чувствуете? — тихо спрашиваю пациента.

На несколько секунд открываю глаза, но ладонь с груди Геннадия Матвеевича не убираю. Мне кажется, что если разорву тактильный контакт, то браслет придётся активировать снова, что может вызвать дополнительные затраты драгоценной энергии.

— Не понял пока, вроде так же, хотя тепло да, чувствую, — после заминки просипел авторитет.

— Сразу и не поймёте, — заверил его я, — только спустя какое-то время. Половина дела сделана, продолжайте лежать спокойно, не открывая глаз.

Ну-с, приступим, помолясь… Рафаил, ты как там, внимаешь моим молитвам? Надеюсь, что да, и помогаешь, чем можешь.

Снова сосредотачиваюсь, пуская в ход моих верных бойцов, которые, немного извиваясь и играя всеми цветами радуги, оплетают злокачественную опухоль в верхней доле правого лёгкого. А она, собака такая, сопротивляется, словно живая, не желая «усыхать» под воздействием потока моей целительной энергии.

Да она и есть живая, это те же эпителиальные клетки организма, по какой-то причине мутировавшие и начинающие пожирать соседние здоровые клетки. И они не подвержены апоптозу — запрограммированной клеточной смерти. Уничтожить их можно только радиацией, химией или скальпелем, вырезав очаг с корнем. Проблема только в том, что если опухоль дала обширные метастазы — то бой практически проигран. Но с метастазами я вроде бы разобрался, а вот эпицентр онкологического заболевания ни в какую не желает сдаваться.

Но и я упорный малый. Буду добивать эту нечисть, пока во мне окончательно не иссякнет моя «ци». А потому стиснул зубы и продолжил мысленно управлять своими верными «паутинками», оплётшими проклятую опухоль, будто осьминог щупальцами добычу. Я чувствовал, что иссякаю, как бассейн, в котором одновременно открыли все сливы. Охо-хо, только бы не отключиться раньше времени.

Паутинки вы мои, паутиночки, мысленно напеваю я на мотив некогда популярной песенки. Давайте, родненькие, не подведите! И они не подвели… Правда, в тот момент, когда я услышал внутренний звоночек, напоминавший треньканье сигнализировавшего о готовности хлебцов тостера, я потерял сознание.

Очнулся от того, что кто-то протирал моё лицо влажной тряпкой. Открыв глаза, увидел над собой лицо Кузьмина.

— Живой, — констатировал он.

За его спиной я увидел Алексея, который при словах всё ещё полураздетого босса ничем не выразил своих эмоций. А тот отдал ему моё кухонное полотенце, которым обтирал мне лицо, и мотнул головой:

— Ну и напугал ты меня, парень, когда в обморок грохнулся. Ничего, что я на «ты»?.. Я-то начала услышал, потому как лежал с закрытыми глазами, как что-то грохнулось, и руку ты в этот момент убрал, глаза открыл — а ты лежишь возле дивана, и даже как будто не дышишь. Я уж подумал, всё… Алексея крикнул, закинули тебя на диван, давай в чувство приводить.

Тут только до меня дошло, что я лежу на диване, сменив на нём недавнего пациента. И слабость такая взял меня, что даже рукой шевельнуть не было сил.

— Очень энергозатратное исцеление получилось, — скорее не прошептал, а даже прошелестел я одними губами. — К утру должно быть получше. Как вы себя чувствуете?

— Я-то?

Геннадий Матвеевич поднял глаза к потолку, словно бы прислушиваясь к собственным ощущениям. Задумчиво поскрёб гладко выбритый подбородок с небольшой ямочкой посередине.

— Пока толком не понял, но вроде как в груди уже не давит. Всё время давило последние месяца два, а сейчас нет.

Он с надеждой во взгляде посмотрел на меня, я в ответ криво улыбнулся и чуть громче, чем до этого, сказал:

— Опухоль и метастазы я, надеюсь, убрал, но окончательно это должны подтвердить рентгеноскопия и тщательное обследование. Как вернётесь в Ленинград, сразу ступайте к своему лечащему врачу. Скажете, — я на секунду задумался, — скажете, что были на Алтае, где местные шаманы вас подлечили. Про меня никому рассказывать не надо.

Я обессиленно откинулся на подушку, закрыл глаза. Хотелось снова провалиться в беспамятство, уснуть мертвецким сном. Но как хозяин я должен был, наверное, всё же проводить сначала гостей. Вот только сил на это у меня совершенно не осталось.

— Чё, не бросать же его в таком состоянии, — слышу я голос Алексея.

— Не бросать, — соглашается пахан. — Думаю, к утру оклемается, сам ведь говорил. Короче, ночуем здесь. Хозяин пусть лежит на диване, я там ещё в соседней комнате кровать приметил, будем на ней спать по очереди. Сначала ты спишь, Удав, а я дежурю, часа в два ночи сменимся. А Кент пусть в машине спит, без него справимся.

Надо же, думаю, с погонялом Алексея почти угадал. А дежурить, я так понимаю, они собрались возле меня. Ну и хрен с ними! Мною в этот момент овладевает полное безразличие. Да даже если и сдохну… Надеюсь, Рафаил меня примет с распростёртыми объятиями. С этой мыслью я и проваливаюсь в глубокий, нежно принявший меня в свои объятия сон.

Проснулся я оттого, что по моему лицу медленно что-то ползло. Ещё не открыв глаз, я понял, что это муха, поморщился и согнал её вялым движением руки. Только после этого прищурился, не рискуя открывать глаза на полную.

В окно бил яркий солнечный свет, через открытую форточку доносилось щебетание птичек. А с кухни доносились негромкие голоса. Я глянул на часы, которые так и болтались на запястье. Ого, время почти 11, это я, выходит, продрых порядка 14 часов!

Привстал, опираясь на локоть, затем сел, свесив ноги вниз. Слабость была, а вот голова не кружилась. Уже хорошо.

Мои тапочки так и стояли возле дивана. Я сунул в них ноги, встал и, стараясь держаться ровно, прошёл на кухню.

Здесь за столом чаёвничали все трое: Кузьма, Змей и водитель — тот самый Кент, которому пришлось провести ночь в машине. Во всяком случае, так распоряжался пахан, я это сам слышал, прежде чем окончательно вырубиться. Они синхронно повернули головы в мою сторону, причём Кенту пришлось повернуться ещё и всем телом, так как он сидел спиной ко входу.