Тверской Баскак. Том Третий (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Так же молча, повинуясь какому-то шестому чувству притягиваю ее к себе, и она не сопротивляется. Ее губы касаются моих, и все! Я будто снова проваливаюсь в бездну, но уже не боли. Мои руки рвут с нее платье, а она стаскивает с меня рубаху, и в этот момент я уже не могу думать ни о ком другом, ни о жене, ни о дочери, ни о своих зароках и клятвах.

Солнечный лучик, ударивший в окно, принес пробуждение и вместе с ним осознание того, что случилось.

Поворачиваю голову и смотрю на умиротворенное лицо Иргиль, на ее смягчившиеся во сне черты лица, и в сознании вспыхивает злое упрямство.

«Плевать на все! Я не хочу терять эту женщину, и никто не может заставить меня бросить ее! — И тут же, словно бы сомневаясь, добавляю. — Никто, кроме меня самого!»

Мой пристальный взгляд будит Иргиль.

Взлетают вверх длиннющие ресницы, и ее открывшиеся глаза смотрят на меня почти в упор.

Словно читая мои мысли, она произносит с чуть насмешливой улыбкой

— Жалеешь⁈

Я отрицательно качаю головой.

— Нет! Не жалею ни о чем! — Поднимаюсь и, нависнув на ней, несколько секунд любуюсь ее смеющейся улыбкой, а потом впечатываю в ее губы свой поцелуй.

Она отвечает мне, и я уже ощущаю вновь вспыхнувшее желание, но ладонь Иргиль упирается мне в грудь.

— Подожди! Ждут там тебя, извелись уже сторожа твои!

Ее слова возвращают меня в реальность. В голове прокручивается весь вчерашний день и все намеченные на сегодня дела. Взгляд останавливается на забинтованной в жесткой шине ноге.

«Калида поди волнуется! Что там ведьма со мной сотворила⁈» — Улыбнувшись, аккуратно спускаю ноги с кровати и пытаюсь встать.

Иргиль смотрит за мной, но не делает ни малейшей попытки помочь. Она понимает, раз я не прошу, значит, решил справится сам и не жду ни от кого ни помощи, ни тем более жалости.

Проковыляв несколько шагов, я все же прислоняюсь к стене, понимая, что так далеко не уйти. Увидев это, Иргиль резко вскочила с кровати.

— Постой, я твоих кликну!

Быстро натянув рубаху и накидывая на ходу платок, она бросилась к двери, но не добежала.

Перехватываю ее на полпути и притягиваю к себе.

— Не торопись! — Целую ее в губы и шепчу прямо в запрокинутое лицо. — Запомни! Ты моя, и я никому тебя не отдам! Никому!

Сижу в кресле, а моя правая нога, упакованная в жесткую шину, покоится на банкетке. На дворе уже вечер, и две спиртовые лампы освещают мой кабинет тускловато-желтым светом.

Сегодня я решил остаться в своем доме в Заволжском, а вернуться в Тверь только завтра. Захотелось просто посидеть в тишине и одиночестве, но разве ж дадут. Вон Калида меряет шагами комнату и возмущенно напоминает мне, что мир чудовищно несправедлив и никому в нем нельзя доверять.

Прогоняя посторонние мысли, прислушиваюсь к словам Калиды.

— Вчера вечером из Дерпта примчался гонец. Наш тамошний двор встревожен. Указом нового епископа ныне вновь вводится пошлина на провоз наших товаром через земли Дерптского епископства. — Тут он остановился и посмотрел на меня. — А это, как ты понимаешь, впрямую нарушает наши договоренности с наместником Ревеля.

Я молчу, потому как сказать тут особо нечего. Этого следовало ожидать. Ярл Харреманд нас кинул. После того как мы убрали епископа Германа, датчане смогли-таки протащить на его место своего человека, но про свои обещания тут же забыли. Разрешение на открытие торгового двора в Ревеле до сих пор нет и, скорее всего, уже не будет, а теперь еще и транзитные пошлины ввели.

«Самое печальное, — мысленно прокручиваю ход событий, — что на этом они не остановятся. Ревель и Дерпт вновь взяли курс на конфронтацию, не считаясь даже с тем, что это им абсолютно невыгодно».

Мои товары в Дерпт, Ревель и Ригу идут двумя путями, либо мои купцы везут, либо ганзейские. Ганза, естественно, продает дороже, потому как покупает их у меня же в Твери или у новгородцев. Во втором случае цена возрастает еще больше! И парадокс весь в том, что теперь, не без моей помощи получивший этот пост, епископ Дитрих вознамерился обкладывать поборами моих купцов и беспрепятственно пропускать караваны вольных немецких городов. Абсолютно точно зная, что это в конце концов задушит мою торговлю и оставит только ганзейскую.

«Вот и получается, что от такого противостояния выигрывает только Ганза!» — Прихожу к однозначному вывод, но тут мои размышления прерывает Калида.

— Может нам для острастки отправить этого Дитриха вслед за прежним епископом!

Поднимаю на него вопросительный взгляд.

— А что это даст⁈ Поставят другого! От того, кто правит в Дерпте, ничего не зависит! Тут паучья сеть тянется аж до самого Рима.

Бровь Калиды удивленно поползла вверх.

— Ты вроде бы раньше по-другому думал.

— Да, — соглашаюсь с другом, — было дело, но теперь вижу, что ставка на рознь между датской короной и Орденом не сработала. Они все бояться нас куда больше, чем друг друга, а после разгрома литвы под Зубцовым, так тем более. Ты же видишь, как после нашей победы Ревель взял курс на сближение с Ригой.

Калида, соглашаясь, кивнул.

— Вижу! Так, а что делать-то будем⁈

— Пока ничего. — Говорю максимально уверенно, дабы показать, что это временное и вынужденное бездействие. — С этим разберемся позже, сейчас у нас есть проблема поважнее.

— О чем это ты⁈

Удивление моего друга понятно, никаких других туч на видимом горизонте сейчас не наблюдается, но я-то знаю — гроза уже близко. Через полгода Батый посадит на монгольский престол Мунке, и тогда там займутся Русским улусом по-взрослому.

Подумав, рассказываю ему это под соусом того, что об этом написал мне мой человек в Золотом Сарае.

— В Каракоруме считают, что не добирают с Русского улуса и собираются послать во Владимир нового бек битигчи с большим войском для наведения порядка и подавления любого недовольства. На этом, как ты понимаешь, нашей спокойной жизни придет конец. Мы уже достаточно сильны, чтобы не позволить Орде вновь разорить всю Низовскую Русь.

Покивав с глубокомысленным видом, Калида все же выразил сомнение.

— Пока посадят нового хана, пока соберут войско… — Он задумался, подсчитывая в уме. — Года полтора-два уйдет, не меньше. Время вроде бы есть! Можем и Дерпт с датчанами уму разуму поучить, и на разборку с Ордой успеть.

Улыбнувшись, качаю головой.

— Не терпится тебе поквитаться, а тут нужна холодная голова. Сам знаешь, что бывает с теми, кто хочет усидеть на двух стульях. Мы, если захотим, то легко сможем за одну зиму взять и Дерпт, и Ревель, но беда в том, что война то на этом не закончится. Вступится Орден, за ним даны и свеи подтянутся, а там, глядишь, и литва реванша захочет. Нет, чтобы затевать большую войну на севере, надо сперва полностью развязаться с востоком.

Тяжело вздохнув, Калида помрачнел.

— Пожалуй, ты прав! Нам не то что с Ордой, нам бы со своими князьями как-нибудь развязаться! С Новгорода вон слухи идут нехорошие, мол не успели братья Всеволодовичи вернуться, как рассорились насмерть. Андрей велит Александру, чтобы тот согласно ярлыку ханскому ехал с Новгорода в Киев, а тому претит, что младший брат над ним верх взял. Он посла Великокняжеского взашей выгнал и обещал в следующий раз голову отсечь, ежели брат еще кого с указаниями своими пришлет.

Для меня это не новость, но пока я не хочу расстраивать друга тем, что придется воевать не только против Орды, но и против своих, что с монголами придут. Поэтому я молчу, а Калида бросает на меня выжидательно-вопросительный взгляд.

— Я это к тому, что братья того и гляди раздерутся, и хотелось бы заранее знать. Коли они за мечи все ж возьмутся, мы за кого встанем, за Александра или за Андрея?

«Хотелось ему знать! — Мысленно ворчу на излишнее любопытство Калиды. — Придет время, и узнаешь! Ишь, все любопытные какие стали!»

Мне не нравится интерес Калиды, потому как этот вопрос на ближайшее время станет предметом большого торга. Тверь ныне в силе, и оба князя приложат максимум усилий, чтобы переманить меня на свою сторону. Поэтому отвечаю исчерпывающе, но без какой-либо конкретики.