Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров
Из-за двери раздается тихое царапанье, слышно, как откашливается Маршан.
На месте молодого призрака остается лишь облачко дыма. Он исчезает еще до того, как дверь открывается, и бывший император слышит, как его собственный молодой голос шепчет на ухо:
— Сегодня вечером разложи шахматную доску. Я приду с тобой сыграть.
Маршан встревожен, поскольку слышал, как его хозяин не только разговаривает сам с собой, но и отвечает на свои реплики. Он входит в спальню с кувшином горячей воды и принадлежностями для бритья.
А его хозяин в это утро выглядит совсем больным. Желтоватый цвет лица только усиливается от ужасной зеленоватой тени на обоях и безжалостно сверкающего утреннего солнца.
В тот вечер после ужина он не желает обсуждать или диктовать свои воспоминания. И не собирается читать вслух отложенную пьесу Расина. Но не без сожаления поглаживает книгу. Эта иссушающая душу пьеса манит его, даже когда он уходит.
В спальне он надевает свои красные шлепанцы. Остров-тюрьму укрывает ночь, и лишь кое-где блестят редкие серебряные звезды.
Вместо того чтобы отправиться в постель, он выходит в соседнюю комнату, раскладывает шахматную доску, расставляет воинственные фигуры.
Как это по-ребячески — готовиться к игре и ожидать, что призрак вернется. Но, как ни странно, он с той же слабой ироничной улыбкой, что была на лице его молодого «я», ставит по обе стороны от доски по бокалу слабого вина и придвигает к столу еще одно кресло.
Наверху, под потолком, раздается смех.
Ему знаком этот звук. Его собственный голос.
Он оборачивается как раз в тот момент, когда на грязных желто-коричневых обоях выступает зеленый туман, раздвигается, словно занавес, и оттуда, как по короткой лесенке, уверенно спускается невысокая стройная фигура, какая была у него давным-давно.
Невероятно — это шокирует и смущает его, — но глаза поверженного императора наполняются слезами.
Он несколько раз моргает, чтобы избавиться от слез. Но глаза его второго «я» тоже блестят влагой.
Его гость протягивает руку.
Он хмуро пожимает ее. Ладонь теплая, сильная и мозолистая, как он — и кто угодно — и мог ожидать, от сабли и ружья, от поводьев, все как обычно.
Они усаживаются. Оба одновременно поднимают бокалы и пьют. Оба внимательно оглядывают доску с фигурами.
— Сегодня, — почти весело говорит его второе «я», — я буду играть за Россию.
— А кем же буду я?
— Наполеоном, — отвечает тот. — Кем же еще ты можешь быть? Жизнь за императора! Играй и выигрывай.
«Да, все это сплошная насмешка. Он говорит, что он — это я, а потом оказывает знаки внимания. Несмотря на его слова об оставленном позади существе, не получившем опыта, возможно, он получает все необходимые знания прямо из воздуха».
Они начинают играть.
Фигурки скользят и постукивают по шахматным клеткам. Часы тают, словно свечной воск.
Никто не может выиграть. Да и как иначе? Они пользуются одной стратегией. Да, точно, он уже научился.
— Ну, теперь ты видишь, — говорит юноша почти застенчиво, но решительно. — Теперь я получил весь твой опыт зрелости.
— А я растерял все свои преимущества.
— Вот твое преимущество, перед тобой. Это я.
Насколько же молод или стар его второе «я»? Бывший император внимательно разглядывает юношу. Но следующая фраза избавляет его от необходимости спрашивать.
— Ты помнишь Тулон?
Эти слова подсказывают, что его собеседнику двадцать три или двадцать четыре года.
— После Тулона началось твое восхождение к вершинам власти, — довольно сухо отвечает поверженный император.
— А теперь твоя власть испарилась.
— Все на свете кончается.
— Не все. Совсем не все.
Он обдумывает эти слова. Затем смотрит на доску и видит, что юноша оставил ему лазейку, — возможно, это было сделано умышленно, а может, и нет. Он передвигает свою фигуру и выигрывает многочасовую партию.
— Сир, вы завоевали Россию, — торжественно возвещает юноша. — Скоро настанет очередь восточных земель. Единой станет не только Европа, но и весь мир. А потом конец любой войне. Крылья орла раскинутся над миром и станут его охранять.
— Уймись, эта великая игра проиграна. Я скоро умру.
Второй пренебрежительно усмехнулся:
— Ты не умираешь. Ты будешь продолжать жить. Да, в постоянных мучениях от боли, в жестоком разочаровании и унынии, потеряв не только себя, но и все права, которыми еще обладаешь. Ты больше не сможешь ездить верхом, не сможешь ходить, даже думать — старое жирное насекомое, парализованное в этой тюрьме на вершине самого маленького в мире островка. Ты же веришь, что до сих пор еще не умер? Тюремщик-англичанин достаточно поработал, чтобы сломить тебя и уморить голодом и ранами. Несмотря на слабость и отчаяние, на крыс, рвущих твои внутренности, ты сохранил конституцию льва. Да, ты будешь жить. Еще пять, десять, может, пятнадцать лет. Все больше стариться и впадать в слабоумие, без зубов, без зрения и остальных чувств, пока — как ты говоришь — не умрешь и не обратишься в прах. Но все это в далеком будущем. К могиле ведет нелегкий и долгий путь.
Он горько усмехается:
— Если я должен жить, у меня нет выбора. Я верил, что страдания почти закончены.
— Может быть, и так, — беспечно отвечает второй.
А потом внезапно поднимается и исчезает.
— Вернись, мерзавец, ты, призрак…
Он сознает, что призывает вернуться видение. И снова вздыхает.
В комнате остался запах срезанных трав, и ему вспоминается аромат сломанной герани в Храме Любви в Мальмезоне.
Но Жозефина больше не придет к нему. Это правда, он не хотел видеть ни ее, ни любую другую из своих женщин. Ни врагов. Он хотел видеть своего сына. Он думал, что это видение или призрак, кем бы он ни был, мог привести к нему сына. Хотя бы раз. Но теперь уже слишком поздно. Он понимает, что существо окончательно закрепилось в единственном облике.
Несмотря на свои раздумья, он по-прежнему не верит в демона и, возможно, поэтому не боится его.
Он, безусловно, сыграл партию в шахматы с самим собой и сам выпил оба бокала кислого вина.
Он ложится в кровать. Засыпает. На этот раз без сновидений.
«Ты помнишь Тулон? Мантую, Александрию, Аустерлиц?»
Да, он помнит.
Демон возвращается снова и снова. Они вспоминают военные кампании, и шахматные фигуры превращаются в целые армии. Он снова бросается в битву, смелее и сильнее стаи львов, он рискует всем и выигрывает все. Иногда слишком беспечно, словно одержимый, без оружия, он пробивает себе путь сквозь вражеские ряды.
Демон не реальный.
Это лихорадочные видения.
Они разговаривают о Корсике, его родине. Он видит, как она появляется перед ним — мираж с заросшими лесом вершинами и отполированными морем берегами…
— Ты не хотел своих женщин, не хотел даже своей матери — и даже сына, можешь меня не обманывать. Вот чего ты хочешь. Твое прошлое. И я. Ты хочешь меня и возвращения своей юности, когда ты еще только начинал путь к своим победам.
Демон прав.
Он искоса смотрит на него — на себя. И потому делает ошибку в игре — проигрывает в Тулоне, проигрывает в Аустерлице.
— Однажды ты позволил мне выиграть, — говорит он демону. — В первой игре.
Но демон, не отвечая, ставит ему шах и мат, потом наклоняется над деревянным столом, отбрасывая на крышку свою собственную тень, и сильно хлопает его по руке.
— Я могу тебе рассказать, как выиграть.
Он отклоняется назад, и демон ему не препятствует, а начинает говорить на его собственном, звучном и тягучем французском языке, немного напоминающем итальянский.
— Ты должен сказать им, что умираешь.
— Я так и делаю. Все время.
— Хорошо. Но я наблюдал за тобой. Ты должен делать это более убедительно. Пусти в ход свою волю.
— Мудрая мысль. Я так и сделаю, помоги мне Бог.
Спазм в животе рвет его внутренности, и он в холодном поту от боли сгибается пополам, даже ощущает позывы к рвоте. Демон вежливо выжидает некоторое время, пока приступ не ослабевает.
— Да, это будет нетрудно, — хрипит старик.
— Легче, чем ты думаешь, — откликается демон. — Ты только должен полностью мне отдаться, и тогда я буду принадлежать тебе.
Он выпрямляется. Вытирает лицо. Через открытую дверь видит раздражающие глаза обои.
— Ты хочешь получить мою душу, — высказывает он свою догадку.
— Души! Ты в них не веришь. Эта сделка касается плоти. Я обладаю твоей юностью, а теперь еще и всей твоей мудростью. А потому все, чего ты хочешь, — это стать мной. А я… — Шепот каплями воды просачивается в его уши. — Я хочу лишь обновления своей сущности через жизненную силу твоей удивительной крови.
