Пол Андерсон - Буря в летнюю ночь
Это правда, что нельзя простить и забыть государственную измену. Нераскаявшиеся руководители мятежа — такие, как Кромвель, Шелгрейв и прочие — должны быть изгнаны, а их имения конфискованы и переданы небогатым, но преданным людям. А им придется отправиться в ссылку, или, если они захотят, для них будет снаряжен корабль, и они могут уехать в Новую Англию и там начать новую жизнь. Там им пригодилось бы их упорство.
Что же касается большинства, массы простых людей, им даруется прощение без всяких условий. Давайте примиримся друг с другом, отстроим наш дом, разрушенный понапрасну в гневе, и будем жить в любви и мире.
И в конце скажу, что и корона должна выполнить свой долг. Потому что и на короле, и на церкви, и на знати лежит доля вины. Не просто из-за глупости и безрассудства, но из стремления к тирании все старое и отжившее стояло на пути нового века, не желая прислушаться, не желая измениться… но есть вина и на парламенте, который из-за высокомерия, нетерпимости и торопливости способствовал началу нечестивой гражданской войны. Так давайте же соединимся, обретя новые мысли и новые взгляды. Пусть будет созван новый Парламент, и мы вместе с ним напишем новые законы, которые послужат расцвету нашей родины.
ДОМИК В СОМЕРСЕТЕЭто было низкое маленькое строение, съежившееся под соломенной крышей, словно от холода. Над крышей вился дымок, уносимый легким ветром; вокруг дома на голой земле стояли кривые деревья, давно растерявшие последние листья. День был холодный и ясный.
В это серое и коричневое уныние, как молния, ворвался сэр Уильям Фарвелл. Свиньи и цыплята, бродившие по двору вокруг дома, рассыпались в стороны и попрятались, напуганные его стремительным появлением. Уилл спрыгнул с коня на кочки замерзшей грязи, бросил поводья на коновязь и заорал:
— Э-гей, детишки мои! Ваш папочка вернулся!
Из дома высыпала толпа малышей и закружилась вокруг него. Он сгреб их, двоих посадил к себе на плечи и важно направился к двери.
Дверь распахнулась. Появилась крупная женщина в старом, заплатанном платье. На мгновение у нее перехватило дыхание, на глазах выступили слезы. Но тут же она подбоченилась и шагнула вперед.
— Ну, здравствуй, моя Нелл! — робко улыбаясь, произнес Уилл.
— Чего хорошего скажешь? — резко спросила она.
— Да ведь я дома! Ну, не буду врать, что я так уж торопился сообщить тебе, что я цел и невредим, но вот ведь я приехал — из Лондона, издалека!
— Ну да, приехал, а потом опять отправишься шляться неведомо куда! — огрызнулась его супруга. — Куда тебя понесет в следующий раз? На ночную охоту за кроликами? Э, нет, Уилл Фарвелл, больше такому не бывать! Ты-то там, в городе, набивал свое брюхо, как хотел, держу пари; а у нас тут и крыша прохудилась, и торф кончается, и за вспашку поля заплатить нечем… и тут-то ты являешься! Ну, бездельничать больше ты не будешь, нет! Придется тебе взяться за настоящую работенку, кормить своих детишек!
— Но… но… но, дорогая моя! — заикаясь, вымолвил сэр Уильям. — Посмотри-ка лучше сюда, на мой пояс — видишь, тут висит кошелек? Так он полон золота! Мы нынче поужинаем хорошим куском мяса!
— Нет, если ты не съездишь за ним на рынок.
— Ладно, а что касается крыши, ну, и всего прочего, так мы скоро отсюда переберемся, в другой дом, получше этого! Ты просто не понимаешь! Я теперь — рыцарь! Новый сквайр! Вот уж соседи-сквайры удивятся, а?
— Хм-м… в самом деле? Значит, мне придется научиться разным таким манерам, как настоящей леди, и я буду приглашать на чай жену викария, и мне будут приносить подарки на Рождество?.. Ай-ай, а кто же будет делать за меня домашнюю работу? — Помолчав немного, Нелл заключила мужа в объятия и сообщила: — А тебе к лицу эти кошачьи усы, что ты отрастил.
В ЛЕСУЧерный лес простирался на мили вокруг; лишь иногда посверкивали сосульки или совиные глаза. Но на холме было чуть светлее, здесь между деревьями лежал снег, отражавший лучи полной луны и множества звезд. Кристально чистый воздух обжигал холодом.
Привязав лошадей, Руперт и Дженифер поднялись на вершину холма. Принц обнял девушку, укрыв ее своим плащом.
— Ты не замерзла, дорогая? — спросил он, и голос его потерялся в звенящей тишине. Она крепко прижалась к нему.
— С тобой рядом всегда тепло.
— Мне тоже. Но поспешим, выполним нашу последнюю обязанность и вернемся к людям. Мы повидали уже достаточно необычного и непонятного. Но теперь, когда мы обвенчаны, я с радостью предпочту сладкую реальность, она слишком хороша, чтобы менять ее на сны.
Руперт поднял посох Просперо, который он нес, а Дженифер — книгу.
— Король Оберон и королева Титания! — громко произнес принц. — В последний раз мы просим вас явиться к нам. Во имя лунного волшебства, в канун Рождества, когда радость и веселье предвещают приход нового года, придите и возьмите то, что по праву принадлежит вам!
Вспыхнуло сияние, и перед принцем и Дженифер возникли правители Страны фей. В них виделось новое величие — или вернулось былое, — заставившее людей низко склониться перед царственной парой.
Но голос королевы зазвучал мягко и нежно:
— Приветствуем тебя, добрый Руперт, и тебя, прелестная Дженифер. Как радостно вновь встретиться с вами!
— Не только твой родственник-король, но и все наши подданные многим обязаны тебе, — сказал Оберон. — Мы зажгли в твою честь бесчисленные огни… Благодаря тебе живы и мы оба. И мы будем вспоминать о вас двоих каждую ночь в течение всей вашей жизни. А когда Господь призовет вас к себе, о вас будут слагать песни эльфы и феи, и каждую весну цветы будут подниматься на ваших могилах, и счастье и удача будут у ваших детей и внуков до тех пор, пока существует на земле добрая магия. Может быть, она не иссякнет и до Судного Дня?
— Мы тоже благодарны вам, искренне и глубоко, — ответил Руперт, потом, поколебавшись, тряхнул головой. — Хотя я не знаю… не знаю… Мне очень жаль, что мы должны расстаться. Но мы слишком земные, телесные, моя супруга и я, и у нас так много дел в мире смертных… Наши глаза не различают оттенков лунного луча; наши грубые уши не слышат песен летучих мышей; наши пальцы не чувствуют нежности росинки или шелка, спряденного пауком… мы не улавливаем аромата камней, нашим языкам недоступен вкус пушинок чертополоха… А потому мы считаем себя не вправе и дальше владеть кольцами фей… Мы хотим видеть простые, земные чудеса.
Дженифер взяла королеву за руку.
— Я думаю, вы всегда, вечно будете здесь, — сказала девушка.
Королева лишь улыбнулась в ответ.
— Возьмите назад кольца-змеи, что вы дали нам, — сказал Руперт, обращаясь к Оберону. — Возможно, настанет день, когда вы найдете человека, способного удержать это пламя…
— Или просто с кровью более холодной, чем у тебя, — перебила его Дженифер. — Я знаю, ты всегда хотел только одного — добиться меня!
По лицам короля и королевы скользнули веселые улыбки.
Но Руперт упрямо продолжал:
— И вы должны взять посох и книгу старого Просперо, чтобы хранить там, где вы сочтете нужным. И передавайте привет от нас Ариэлю.
— И Калибану, — негромко добавила Дженифер. — И… есть один юноша… только не ревнуй, Руперт… ваши величества должны знать, о ком я говорю… Мне бы хотелось, чтобы он поскорее встретил кого-то, кому смог бы отдать свое сердце, в обмен на горячую любовь… ведь так много на свете чудесных девушек!
— Милая девочка, мы не можем опекать живые сердца, — серьезно и мягко ответил Оберон, — так же как ничем не могут им помочь реки, холмы, небеса… — Он и королева взяли из рук молодых людей магические предметы. — Теперь — прощайте! — Оберон взмахнул посохом. — Идем, Титания!
И они исчезли, растворясь в сиянии зимней ночи. Довольно долго Руперт и Дженифер стояли молча, потом принц взял подругу за руку.
— Пора, любимая. Нужно вернуться домой до рассвета.
Эпилог
Этим вечером тут собралось много гостей; одни сидели у очага, другие наслаждались отличной сдой и напитками, щедро потчуя Трактирщика своими рассказами. Валерия Матучек устроилась возле бара с кружкой в руке; отсюда ей хорошо было видно всех. Кое-кого она узнала: монаха в коричневой рясе, у ног которого лежал волк; жутко пьяного китайца из далекого прошлого, чья кисть легко бежала по бумаге, записывая стихи; тощего парня с лирой в руке; крупного добродушного блондина в высоких сапогах и сером кожаном костюме, с драгоценным браслетом на запястье; поджарого викторианца с трубкой и его хромого приятеля; веснушчатого глазастого мальчишку и негра в потрепанной крестьянской одежде… но остальные были ей незнакомы. А кое-кто из гостей вообще имел нечеловеческий облик.
Валерии хотелось услышать как можно больше, прежде чем гости отправятся каждый своей дорогой, и потому она поспешила закончить собственный рассказ:
