Сергей Шхиян - Царская пленница
— Вы… вы… не понимаете!.. — успел еще сказать он, но не смог объяснить, что именно.
Все молча смотрели, как умирает разбойник.
— Мертв, — прервал тишину Аркадий. — Лизонька, вы его убили!
— Лучше я его, чем он меня, — зачем-то сказал я и добавил: — Мне нужно переодеться.
Глава восемнадцатая
Во Владимира мы доехали, как белые люди, в хороших экипажах с отличными лошадьми. Пережитые приключения сблизили и сдружили нашу компанию, к тому же мы на время оказались связаны экономическими интересами.
После полной победы над разбойниками никто не знал, что делать дальше.
Обращаться к властям, после угроз главаря, мы боялись. Это грозило, как минимум, задержкой на неопределенно долгое время путешествия, а как максимум, Сибирью и каторжными работами. По поводу справедливости отечественных судов у всех было одно, возможно и предвзятое мнение: «суд, что дышло, куда повернет, туда и вышло».
— Что мы будем делать дальше? — спросил мнение участников события старший по званию поручик Полибин.
— Может быть, вернемся в Питер? — предложил Семидольный.
— Зачем? — спросил я.
— Ну, — протянул он, — там-то все-таки больше правды, чем в здешнем уезде.
— У меня нет времени полгода сидеть в тюрьме под следствием, чтобы доказать, что я не разбойница, — решительно сказал я. — Кто хочет, может возвращаться.
— Никто не хочет, — оправдываясь, сказал Аркадий. — Только как бы хуже не вышло! Уедем, а нас потом разыщут и обвинят в убийстве.
Такая постановка вопроса напугала «компаньонов», и все заметно приуныли. Тогда пришлось за дело взяться мне.
— Во-первых, найти нас невозможно. Никто не видел, как мы сюда приехали, и нужно сделать так, чтобы не увидели, как уедем. Разбойники, кстати, этим и пользовались. Люди пропадали по пути из Питера в Москву, и никто не мог понять, куда они девались.
— Почему ты так думаешь? — спросила Юля.
— Иначе их бы давно поймали и отправили на каторгу. Если мы не хотим, чтобы нас искали, отсюда нужно уехать сегодня же, как только стемнеет, а до этого похоронить убитых и замести следы.
— А как их заметать? — опять поинтересовалась любознательная куртизанка.
— Это я беру на себя. После нашего отъезда никаких следов не останется. И самое главное, о том, что здесь произошло — никто никогда не должен узнать. Как только кто-нибудь проговорится, даже на исповеди — все мы пропали.
— А как быть с ним, — спросил Александр, кивая в сторону Мити, — и со стряпухой? Они-то не с нами?
— Теперь будут с нами. Кто из вас чувствует себя грешным оттого, что защищал свою жизнь? Пусть скажет это сейчас при всех.
Желающих каяться не нашлось. Все молча ждали, чем я кончу свой монолог.
— Раз никто не признает себя грешником, значит, и каяться не в чем. Нас сюда заманили обманом, и хотели лишить живота и имущества. Я правильно говорю?
— Правильно, — нестройным хором подтвердили все, включая Митю.
— Мы же поступим по-христиански и похороним разбойников. Пусть спят с миром.
— А как же без панихиды? — встрял в разговор Аркадий.
— Закажем во Владимире. Теперь, мужчины, идите рыть могилу, а мы с Марией наведем здесь порядок.
Как только нашелся лидер, решившийся взять на себя ответственность и руководство, проблема начала решаться почти сама собой. Из наших четырех мужчин трудоспособными были двое: Иван и Дмитрий, а травмированные офицеры составляли у них трудовой резерв и могли быть использованы на подхвате. Старшим я назначил не Полибина, а Ивана, как наиболее дееспособного.
Когда под руководством солдата похоронная команда удалилась, я отправился знакомиться со стряпухой, с которой пока не встречался. Ею оказалась растрепанная баба с распухшим от слез лицом. Она была в невменяемом состоянии и могла только рвать на себе волосы и голосить.
Полюбовавшись на это странное создание, я вернулся в зал к Юлии. Она выглядела подавленной и откровенно боялась покойников. Мне тоже было не по себе глядеть на дело своих рук. Однако ни исправить содеянное, ни поступить по-другому было нельзя, как говорят французы: «A la guerre comme a lа gиегге», а на войне бывают убитые.
— Лизонька, мне так страшно, — сказала Юля и прижалась ко мне. — Они мне ночью будут сниться?
— Нет, конечно, но тебе лучше уйти отсюда. Подожди или на улице, или в какой-нибудь другой комнате.
— Правда, а ты не обидишься? — обрадовалась Юля и совсем не по-сестрински поцеловала меня в губы. — А ты не хочешь уйти со мной? — лукаво предложила она.
— Хочу, но не могу. У меня еще много дел.
Это была чистая правда. Мне нужно было порыться в вещах покойного предводителя и по ним попытаться понять, чем кроме молений занимается странная секта, с которой меня постоянно сталкивает жизнь и обстоятельства.
Первым делом я осмотрел саблю хозяина. Она, как и моя, была какой-то запредельной ценности, но все-таки не такая древняя и не так богато украшена. Оставив ее, я занялся сундуком. Оказалось, что до половины он заполнен старой и странной одеждой, когда-то возможно необычайно дорогой, но давно вышедшей из моды.
Отложив в сторону собольи и куньи шубы и придворные наряды начала века, я докопался до залежей ценной утвари: серебряных блюд, кубков, стаканов и обеденных принадлежностей. Под этим пластом находились завязанные в холстину золотые предметы, с виду довольно неказистые; они были или очень старые или невысокой художественной ценности. В самом низу сундука хозяин хранил бумажные и серебряные деньги.
Я с трудом поднял лежащий на боку тяжеленный стол и начал раскладывать на нем найденные сокровища. Видно было, что покойный был весьма аккуратным человеком. Серебряные и золотые монеты он хранил в специальных кожаных мешочках, на которых желтой краской прописывал сумму «вклада», а ассигнации — разложенными по достоинству купюр.
К сожалению, ничего интересного для меня в сундуке не оказалось.
Пока не вернулись остальные участники, я прикинул, сколько денег сумели награбить разбойники. Оказалось, что не так уж и много. В сундуке было шесть тысяч серебром и примерно тридцать две тысячи ассигнациями.
Вопрос, как разделить найденные сокровища для меня не стоял.
Самое лучшее в таких случаях поделить между всеми поровну, чтобы не создавать прецедента для взаимных обид и зависти. Меня эти деньги не очень интересовали, хотя лишних и не бывает, но тратить их было негде.
Кроме ценностей, в сундуке больше ничего не оказалось: видимо, свои тайны сектанты хранили в других местах. Я начал осматривать зал, старательно обходя стороной убитых, но это занятие прервал стремительно приближающийся жуткий вопль.
— А!.. — закричала где-то в доме женщина очень высоким голосом.
Я бросился к столу и схватил лежащую на нем обнаженную трофейную саблю, которую недавно рас сматривал.
— А! — послышалось совсем близко, и в зал влетела Юлия с разлохмаченными волосами, в растерзанной одежде.
Она выглядела совершенно ненормальной. Вбежав, она кинулась через зал к дальней стене, однако споткнулась об убитого разбойника и с размаху полетела на пол.
— Юля! Что случилось?! — крикнул я, однако ответ появился сам собой.
Следом за куртизанкой в помещение вбежало ревущее существо с длинным блестящем ножом в руке.
— Убью! — закричало существо, на мгновение остановившись на пороге и обводя безумным взглядом разгромленный зал.
Только теперь я узнал стряпуху, такую же, как и Юля, растерзанную, но не испуганную, а полную ненависти.
— Убили! — завопила она, увидев плавающие в крови трупы, и начала с безумным видом обводить глазами комнату.
Ее взгляд, не узнавая, скользнул по мне и остановился на бедной девушке, которая, пытаясь встать, на четвереньках отползала подальше от страшной бабы.
— А! — закричала теперь уже стряпуха и подняла руку со своим страшным ножом.
Между ней и Юлей было всего два метра, я находился дальше, у боковой стены, к тому же нас разделял стол. Первым порывом было перескочить через него, но сделать это не дала длинная юбка. Тогда я выпустил из руки саблю, схватил кошель с монетами и запустил его в сумасшедшую бабу.
Скорее всего, это и спасло Юлии жизнь. Снаряд угодил женщине в щеку и сбил с броска. Ее голова дернулась, она отмахнулась, блуждающим взглядом посмотрела на упавший к ногам кожаный мешочек и перевела взгляд на меня. В глазах ее были муть, отчаянье и ненависть. Красное распухшее лицо, вздыбленные волосы делали ее просто страшной.
Видимо, стряпуха только теперь увидела меня, и то, что я женщина, подхлестнуло ее ненависть. Забыв о Юлии, она кинулась на меня, но теперь уже ей помешал стол. Она налетела на него и попыталась достать меня ножом.
Я инстинктивно отпрянул и присел на корточки, чтобы поднять брошенную саблю.
