Татьяна Сорокина - Мыколка
— Это хорошо, и проследи, чтобы в мыльне, у Николки было, кому его помыть, поняла?
Фекла вздохнула, но ничего не сказала и зашла в дом.
Шеховской вопросительно посмотрел на Вершинина.
— Ну, что ты так на меня смотришь, — пробурчал тот, — думаешь, не знаю, что ты с женщинами не спал. Вот сегодня и попробуешь. Я в твои годы уже полдеревни девок испортил.
— Может не надо, — промямлил Николка, заливаясь краской.
Ну, вот, — заржал помещик, — боевой офицер, в сражениях побывал наверняка, а как про баб, так сразу в кусты.
— Вы не понимаете, Илья Игнатьевич, мне перед Катенькой будет стыдно и неприятно, — выдавил тот в ответ.
Вершинин удивленно посмотрел на него.
— А причем здесь моя дочь, она твоя жена перед богом и людьми, а это, — тут он покрутил рукой в воздухе, — ну, хоть узнаешь с какого конца к этому делу подходить, — закончил он свою мысль.
Шеховской решил оставить этот разговор, в котором чувствовал себя неловко и спросил:
— Илья Игнатьевич, а как моя бабушка поживает? — спросил он помещика.
Тот усмехнулся.
— Неплохо твоя бабка поживает. Замуж, поговаривают, вышла.
— Замуж?! За кого? — удивился князь, — и с чего ей замуж захотелось?
— Ну, так полагаю, — сообщил Вершинин, — после того, как ей я пятьдесят рублей наградных денег выдал, женихов у нее хоть отбавляй. Но она замуж вышла за бобыля одного в Чугуеве, ты его знать должен, Никанором вроде бы его зовут. Мне Фекла уже месяца два назад эту историю рассказала. Я ведь уже несколько лет приказал меня по таким делам не беспокоить и разрешения моего на таинство церковное не спрашивать.
— Интересно, — сказал Николка, — чего ей взбрело в голову замуж выходить, она же старая совсем?
— Хе-хе, — какая же она старая, — снова засмеялся помещик, — это для тебя старая, а для Никанора в самый раз. Сразу прохиндей понял, кого надо в жены брать, тем более, я ее от оброка освободил.
Шеховской огорченно сказал:
— Плохо, я то надеялся ее увидеть, подарок ей привез, шаль турецкую, а теперь даже не успеть ее навестить.
— Да не расстраивайся ты так, — начал успокаивать его Вершинин, — переживет твоя бабка, а шаль отдай Фекле, она найдет с кем передать, и приветы твои тоже. Давай лучше выпьем по паре бокалов, да пойдешь в баню собираться.
Когда распаренный Николка вышел из бани, уже темнело. С реки веял прохладный ветерок и приятно обдувал разгоряченную кожу. Шел он крайне недовольный собой. Ведь он дал себе слово, что в бане не прикоснется и пальцем к дворовым девушкам, которые будут с ним. Однако эти мысли, так и остались только мыслями. Когда две обнаженные хихикающие молодые особы зашли в мыльню и начали вертеться вокруг него, демонстрируя все свои прелести, он пытался не реагировать, но беспокойный орган сразу предал его, а после того, как одна из девиц нахально прикоснулась к предателю, из головы князя вылетели все клятвы и обещания.
Но сейчас, он шел и вновь давал себе слово, никогда больше ни в мыслях, ни в делах не изменять свой невесте.
В столовой был уже накрыт ужин и его за столом ожидали Илья Игнатьевич и Карл Францевич. За ужином Николка уже подробней рассказал о своем недолгом пребывании на войне, оба собеседника слушали его, не отрываясь. Судя по виду, Илья Игнатьевич явно был доволен поведением зятя на Кавказе. Но, выслушав историю про дуэль, счел своим долгом предостеречь зятя от таких приключений.
— Видишь Коля, тут мы конечно с князем тоже виноваты, не смогли тебе объяснить, как в обществе офицеров надо себя вести. Но ты молодец, вот только про дуэль свою не распространяйся. Думаю, твой командир тоже хода этой истории не даст. А вот то, что карточный долг простил, не знаю, даже, что и сказать, я бы, к примеру, не простил. Ну, да ладно, простил и простил, не расстраивайся. У Андрея Григорьевича таких имений не одно и не два.
Они сидели еще долго за полночь, и только к двум часам, Илья Игнатьевич сообщил, что надо укладываться спать.
Николке постелили в бывшей комнате Катеньки, где все еще оставался запах ее духов. Ему казалось, что она вот вот зайдет сюда и ему становилось жутко стыдно за сегодняшнюю баню. Когда он засыпал, то ему показалось, что он видит большую комнату в Петербурге и свою невесту, сидящую в кресле с книгой. Она подняла глаза, с укором посмотрела на него, улыбнулась и сказала:
— Спокойной ночи Коленька.
Утренние сборы затянулись почти до обеда, когда на барской коляске Шеховской вместе со своим денщиком и багажом отправились до ближайшей почтовой станции. Напоследок он обнялся с помещиком. Вершинин, когда обнял будущего зятя, с удивлением понял, что тот намного сильнее и крепче чем он.
— Ну и Геракл вымахал, — подумал он, — ему бы в гренадерах служить, а не гусаром. Ай, а не все ли равно, если будет у графа Бенкендорфа под рукой, воевать ему уже не придется, — закончил он свою мысль.
Когда они выехали за околицу, кучер щелкнул вожжами, и лошадь двинулась резвей, но, пробежав около версты, опять перешла на шаг. Вокруг не было ни ветерка. С безоблачного ярко-голубого неба солнце жарило не по-весеннему, вдоль дороги поднималась зеленая свежая трава и лошадь то и дело пыталась ее ухватить.
— Не балуй! — кричал ей в эти моменты кучер. Денщик почти сразу уронил голову на баулы и захрапел.
Князю же не спалось. Впервые с момента выезда из Моздока ему не надо было тревожиться о дороге, и вроде можно было последовать примеру Егорки, но спать не давали мысли о том, что ждет его в Петербурге. Когда он подумал о Кате, то опять ему стало не по себе, и он вновь укорил себя за малодушие, проявленное вчера, когда он не смог отказаться от навязанных ему в баню девиц.
Чтобы избавиться от этого чувства, он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и стал вновь играть в странную игру, которую в последние несколько дней устроило ему подсознание.
Началось это через день, или два после выезда из Моздока. Он лежал на охапке сена в неказистой избушке грека — рыбака на берегу Азовского моря. На следующий день они собирались, на шаланде отправится в Крым, чтобы, оттуда присоединившись к тыловому обозу, выехать на север. За хилой глинобитной стеной слышался шум ветра и плеск прибоя. Он закрыл глаза, собираясь заснуть, когда ним возникла зеленоватая надпись на неизвестном языке, которую он почему-то вполне понимал. Она гласила:
— Введение в курс обучения десантника космических войск содружества.
Испуганно открыв глаза, Шеховской обнаружил, что надпись никуда не исчезла, а продолжает висеть в воздухе. Затем она сменилась другой:
— для дальнейшего усвоения материала вам необходимо вновь принять прежнюю позу…
— Боже мой, что со мной происходит, — испуганно подумал князь, — опять странности.
От испуга заколотилось сердце, он вскочил и начал ходить по маленькой каморке, пропахшей водорослями и рыбой.
Но откуда-то взявшаяся волна спокойствия сняла его волнение. Удивляясь себе, он вновь лег на свою убогую постель и закрыл глаза. В его голове вихрем завертелся водоворот фигурок, беспорядочно двигающихся в быстром темпе, и сознание ушло.
Когда утром он встал, собираясь кликнуть своего денщика, в его голове совершенно четко прозвучали слова
— Курсант Шеховской приступить к выполнению разминочного комплекса первого уровня.
Как сомнамбула он вышел наружу и начал делать упражнения, которые почему-то были ему очень знакомы.
В какой-то момент, князь возмутился.
— Почему я должен делать непонятно, что и зачем, я не хочу и не буду.
Он выпрямился и хотел идти к дому, откуда на него в полном недоумении смотрели его обитатели. В это момент в сознании прозвучал смешок, и пролетели картинки недавнего боя, где он получил свое ранение. После чего были показаны действия, которые он должен был бы совершить, чтобы избежать этих ран.
— Понятно, — решил для себя князь, — неведомая сила, сидящая моей голове, хочет, чтобы я научился воевать. А я, — сказал он упрямо сам себе, — не хочу это делать под принуждением и не буду.
После этих мыслей, у него появилось ощущение, что он вновь остался один, никаких надписей и непонятных желаний, что-то делать у него не возникало.
— Вот так, — подумал он удовлетворенно, — я сам буду решать, что мне делать, — и пошел к костерку, на котором его денщик готовил скудный завтрак.
После оного они довольно быстро переправились через неширокий пролив, и Шеховской поехал представляться командиру обоза, с которым ему предстоял дальний путь по степным шляхам. В течение дня раздумывать о ночных видениях времени не было. Но зато, когда он лежал на шинели под обозной телегой и слушал негромкий разговор, сидящих у костра нижних чинов, его голову посетила мысль.
— Интересно, а я уже никогда не смогу ничему научиться, эта сила наверно обиделась?
