Дмитрий Полковников - Опытный кролик
— Пожалуй, я подумаю над вашим предложением.
— Идите в дупу! — дернул щекой Максим, но из-за стола не встал, — Обговорим подробности.
Глава тринадцатая или как делать людей счастливыми (10 июня 1941 года, вторник)
Ненашев гнал свой мотоцикл по дороге из Бреста в батальон и улыбался.
Полковник Реута поддержал его предложение об учениях вместе пограничниками. Пусть устно, и прося особо не выпендриваться, опасаясь злой реакции начальства выше. Теперь можно.
«Машку, за ляжку» — начал убивать излишний оптимизм Панов. Капитан на автопилоте вел аппарат по знакомому маршруту, продумывая тактику общения с гауптманом. Как надо строить с ним беседу.
Как там: «твердо стоит на позициях национал-социализма и, исключительно хорошо, прививает подчиненным национал-социалистическое мировоззрение».
Но нет, Ненашев, ты торопишься с формулировками.
Канцелярский штамп-оборот в бумагах немцев появится ноябре сорок второго, когда замаячила катастрофа в Сталинграде и вера в победоносность заколебалась. А пока — забота о солдате, твердость, воспитание и личный пример. Обычные ценности строевого офицера вермахта, образца июня сорок первого года.
Надо играть на другом поле.
Да, очень дурной план у «особистов»!
Но встреча нужна.
Если предков невозможно предупредить, то надо пробовать встретить врага, как можно с большим числом частей, поднятых по тревоге. Тревоге? Ага, за один, из имеемых у Панова, вариантов его без всяких фальсификаций сразу четвертуют.
Однако, нарастающая вероятность именно его, заставляла играть дальше. Получить от немецкого офицера «добровольные» показания. Пусть хоть мычит, он все поймет правильно, по широте души добавив информации по совокупности. Начнут проверять, подтвердится все.
«Тебе бы еще понятых найти», — опять буркнул в мозг, голос сомнений, — «Кто подтвердит, что гауптман выразился именно так, а не иначе?»
Одинокая туча, еще больше отрезвила Панова от мечтаний, выдав быстрый летний ливень. Небольшой шквал, способный вымочить до нитки каждого, оказавшегося под открытым небом.
А он порадовался недолгой прохладе. Сняв гимнастерку и снизив скорость, видимость сразу упала, капитан, не спеша, принимал водно-воздушную ванну. Как там: дождь моряку, словно пыль сапогу.
Наехав на лужу, мотоцикл нырнул колесом в какую-то колдобину и окатил медленно идущую по обочине, сжавшуюся, под уходящим куда-то на запад ливнем, хрупкую фигурку с нелепо вывернутым зонтиком. Видно, ветер еще добавил драматизма.
«Черт, расслабился. Как стыдно», — подумал Саша и по старой привычке остановил железного коня. Вздохнул — выдохнул, если зазевался, то получи. Естественно, что в ответ на извинения он получил кучу проклятий на русском и польском языке.
Наслушавшись за неделю штук десять разных диалектов, Ненашев научился примерно разбираться в национальности собеседника. Ох, не дай бог, перепутать белоруса или украинца с поляком — побить не побьют, но настроение испортят, возмущаясь, как же можно так ошибиться.
Он все никак не мог разобраться, кто тут кого больше всех угнетает, но чем дальше от Бреста, тем больше было бедности, превращаясь, чуть ли не в царство нищеты. Как там ненавидели ляхов!
Здрасьте, приехали!
Знакомая подруга из ресторана! Правда наряд не такой роскошный, как на маленькой сцене, но гораздо более соблазнительный после дождя и вмешательства капитана. Облепившая тело мокрая одежда, смотрелась так романтично, что Максим сразу перестал дышать.
— Обещаю, искуплю. А пока позвольте подвезти вас в целости и сохранности? Куда вам? — хрипло предложил Ненашев, отводя глаза не только от испепеляющего и презрительного взгляда. Он как-то суетливо, полез за новой плащ-палаткой и, торопясь, несколько раз обернул ее вокруг девушки. Все, теперь можно и задышать.
А Майя, немного отойдя от гнева, подумала, что этот, недавно начавший отращивать усы русский в мотоциклетных очках, мокрой синей майке, выцветших галифе и заляпанных грязью сапогах, не такой уж и хам. По крайней мере, остановился, заботливо завернул в подозрительно чистую и новую накидку, предложив подвезти.
Кобура пистолета, странно висевшая под мышкой, успокоила, за рулем точно не солдат.
Она решительно уселась в коляску и с гневным видом ткнула ручкой в сторону дома. До местечка оставался примерно километр. Странно, водитель все дорогу молчал, виновато косясь на нее. Но перед въездом на улицы местечка, человек, сидевший за рулем, прямо на ходу протер чистой тряпкой лицо и вмиг надел подозрительно сухую гимнастерку с полевыми петлицами и шпалой капитана.
А что такого, Панов читал рецепт Сократа, как надо вести себя под дождем.
Когда русский офицер снял очки, панну Чесновицкую объял страх — везет ее, и не известно, домой ли, человек, проклинаемый с утра. Зачем он тогда задел немца и коварно принес шикарные цветы? Она съежилась, думая, что капитан заодно с Елизаровым. Нет, эти русские просто помешались на гауптмане!
Но ничего страшного не произошло. Ее высадили прямо рядом с домом и русский офицер, втравивший девушку в непонятную авантюру, шутливо козырнул на польский манер. Краснея и смущаясь, сунул в руку несколько сорванных тут же ромашек.
«Он опять бежит от меня», — невольно взгрустнула Майя, когда, ревя сизым дымом из выходной трубы, агрегат с водителем немедленно укатил дальше.
*****Мама, с подозрением встретив Майю, начала расспросы. Что, появился очередной поклонник из этих восточных варваров-оккупантов? Зачем приличной девушке такой субъект нужен? Она и так позорит фамилию, выступая в этом вокзальном борделе. Ее покойный отец никогда бы не одобрил заигрываний с большевицкими офицерами.
Майя не стала напоминать, что за время маминой болезни продала все ценное. Даже подаренные отцом золотые серьги. Но папины ордена сохранила [243].
Штабс-капитан Чесновицкий во время Первой мировой войны храбро дрался за Россию на Кавказе против турок. Получил три ордена, два из которых «за храбрость», пять ран и контузию. Против работы дочери, позволяющей хоть так сводить концы с концами, может, быть и не возражал, но за общение с капитаном Елизаровом обязательно бы проклял. «Красных» Виктор Антонович ненавидел.
После октябрьского переворота фронт окончательно рухнул, и, чудом избежав гибели от руки собственных солдат, которые год назад его просто обожали, Чесновицкий добрался до Киева. Нашел жену с маленькой дочерью и отвез в Варшаву, надеясь на себя и связи жены, происходившей из старинного польского дворянского рода. Он не желал иметь ничего общего со страной, позабывшей имя Бога. То, что когда-то русский офицер любил и защищал, сгорело в хаосе братоубийственной гражданской войны.
Вековая единая Империя рухнула в один год.
Встретила репатриантов родина неласково — отца, тут же призвали на службу молодому польскому государству. Хоть и навоевался штабс-капитан за прошедшие четыре года досыта, пришлось под рукой «временного начальника государства» Юзефа Пилсудского укреплять государственность на востоке. Там Британия и Франция границ Польше не гарантировала. Можете решить вопрос за счет соседа.
Закончилось все ожидаемой прагматичным Чесновицким катастрофой. Что еще ждать от людей, возжелавших границ Речи Посполитой тысяча семьсот семьдесят второго года?! Но пан майор громил пехоту «красных» огнем >cвоих пушек беспощадно, ненавидя погубивших Великую Россию большевиков.
Когда войска Советов подошли к любимой им Варшаве, на помощь оскандалившейся армии пришел польский народ. Чесновицкий здесь сражался особенно мужественно и отважно, веря, что воюет не против русской нации, а против Советов, несущих кровавый террор на его землю [244].
После неожиданной победы Виктор Антонович оказался не у дел. Разгромив войска Тухачевского, в подметки не годившиеся полкам императорской армии, поляки возомнили, что победили всю Россию. Так Польша опять достигла величия и ополчилась, кроме безбожного коммунизма, еще и на все русское и православное. Если польский майор мог бы и терпеть, то русский штабс-капитан, родившийся в Сибири от потомка давно обрусевшего поляка и дочери русского дворянина, негодовал. Чесновицкий оказался совсем не одинок в своих суждениях и таких героев войны за независимость постепенно отправили в почетную отставку.
Отец поддержал военный переворот Пилсудского, по русскому опыту зная, чем неизбежно заканчивается разгул демократии. Отправил письмо, напоминая о себе, и не прогадал — дела неожиданно пошли в гору. И хоть в армию его и не призвали — пан Чесновицкий долго преподавал математику в Варшавском офицерском инженерном училище [245].
