Владимир Поселягин - Отрок
– Командир, – ухватил меня Прохор за руку, – смотри.
Посмотрев, куда тот указывает, я увидел, как пять человек забивают шестого. Всё это происходило между штабелей высоких, в три человеческих роста, ящиков.
– Наглухо валят, – сразу определил я.
Помогать я даже не думал, нужны мне больно местные разборки, но избиваемый выругался: «Шайсе», я отчётливо расслышал, да и британский прононс драчунов тоже. Поэтому рванул к ним, доставая ножи и командуя своим:
– Валим их.
Те поспешили следом, вытаскивая клинки. Я успел вбить в спину нож одному, потом, достав пистолет, застрелить второго, на этом всё, Прохор справился, морячок Слава даже сделать ничего не успел. Пока Прохор осматривал и обыскивал убитых, одного подранка добить пришлось, я помог немцу, Слава, подскочив с другой стороны, подставил своё плечо. Немец обрадовался, что я говорю на его языке, и, с трудом шевеля разбитыми губами, поблагодарил за спасение. Правда, за своего не принял, уловил-таки акцент.
Мы отошли подальше от трупов, и там я опросил немца. Он оказался корреспондентом, работал на главную и самую массовую газету Германии. Звали его Эрих Грейнц. Я тут же поинтересовался, не родственник ли он поэту, у которого нагло тиснул текст песни «Варяг». Но нет. На момент начала войны немец находился в Циндао, кстати, он освещал мой выход из порта. И даже потом бой с эскадрой Того, закончившийся победой, мы потопили три боевых корабля, выйдя из схватки фактически без потерь. А в Чемульпо Грейнц прибыл пообщаться с выжившими моряками с «Варяга» и «Корейца». Здесь он находился уже несколько дней. Да вот не повезло им с напарником наткнуться днём на британцев, и Эрих всё им и выложил, что думает о них. Были у него свои причины, выкопал их грязное бельё в этой войне. Вроде бы ничего, да когда ночью с напарником возвращался на борт судна, на котором прибыл в этот порт, на них напали. То, что англичане, выяснили сразу, по ругани поняли. Напарник Эриха, его фотограф, убежал, оставив товарища погибать под ударами нападающих, отчего Эрих ругался больше всего, а тут мы подоспели. Конечно, поколотили его изрядно, но когда корреспондент узнал, кто я такой, то, чуть не подвывая от восторга, напросился со мной. Подумав, вполне лояльный к России корреспондент мне подходил, я согласился. Правда, условие одно поставил: плывёт с нами один, фотограф мне нужен, но не трус. Тот сразу себя разрекламировал, что, мол, не только пишет хорошие заметки и статьи, но и с фотоаппаратом отлично обращается. И вообще крестиком вышивает.
Мы прошли к нашей лодке, но поплыли не к «Листику», а к судну Эриха. Тот там отвесил несколько затрещин фотографу, велел ему возвращаться обратно в Циндао и забрал всю аппаратуру и свои вещи. Я под видом слуги ходил везде с ним. Вроде он никому ничего не говорил о нас. Молодец, по моей просьбе сохранил тайну. Уже от теплохода Эриха мы направились к «Листику». Корреспондента я поселил с мичманом Юрьевским, запасная койка там была. И мы стали шустро готовиться к ночной операции. До рассвета осталось очень мало времени, следовало поторопиться.
Немца на палубу пока не выпускали, пусть в каюте посидит, как я ему пояснил, для его же безопасности, пообещав дать интервью и разрешить сфотографировать команду. Сам я фотографироваться категорически отказался, не собираясь светить своё лицо.
Пока мы поднимали из трюма на палубу взрывчатку, Прохор со Славой снова сплавали к берегу, отобрали там несколько крупных и неохраняемых лодок и вернулись обратно. Часть операции была на Самохине и его людях, мы всё подробно обговорили, я ещё несколько раз описал, где стоят у причала два нужных судна с забитыми боеприпасами трюмами, и отплыл от борта «Листика». Задача Самохина – загрузить две лодки взрывчаткой, прикрыв её брезентом, и отогнать к нужным судам, привязав к ним. Бикфордовых шнуров хватает, гореть они должны минут сорок. Должны успеть. Я назначил время поджигания. Скоро в бухте будет натуральный огненный ад, и я хотел быть от него подальше.
Дополнительно мы втроём высадились в порту и перенесли ящики с динамитом на один склад, после взрыва от него загорятся соседние. Когда подошло нужное время, мы зажгли шнуры и со всех ног бросились к лодке, отплыли к «Листику». Вернулись до того, как показался Самохин. Пришлось сниматься с якоря и брать его на борт по пути. Мы покинули бухту и направились в сторону выхода из порта. Не успели, но от взрывной волны нас спас корпус огромного «англичанина», кажется, того самого, следом за которым вошли в бухту. Рванули оба судна с боеприпасами и почти сразу за ними склад. Немец уже минут десять стоял на корме наготове с фотоаппаратом в ожидании взрывов. Успел сделать один снимок и скатился с кормы, когда до нас дошла волна. Зарево в порту всё усиливалось, а мы на всех парусах неслись из порта, воды которого будто взбесились, и встали на якорь у одного островка.
Начало рассветать, что позволило нам наблюдать бегство множества судов из порта, в частности и боевых кораблей. Немец, когда летел с кормы, умудрился прижать к себе фотоаппарат, так что не разбил его, но заработал ещё синяков, хотя и так на нём живого места не было. Я рассказал ему, какую диверсию мы устроили и насчёт мин, установленных в фарватере. Тот всё записал и сфотографировал всю мою команду, выстроившуюся в два ряда так, чтобы за спиной были видны улепётывающие японцы и их союзники.
Когда к выходу подошли два стационара, «итальянец» и «француз», я замер, любой из них мог подорваться. Но им повезло, они другим фарватером пошли, более опасным и трудно проходимым, но там не было столько торговых судов и, что уж говорить, джонок. Да и мин мы там не ставили. А так все бежали из затянутого дымом и поглощённого пожарами города, иногда притираясь бортами с другими судами или даже сталкиваясь. Вроде два судна горели. Английский стационар тоже благополучно миновал первую мину на входе в фарватер, тут было широко, однако шедший перед ним большой японский транспорт, судя по ватерлинии, загруженный по полной и также проскочивший её, подорвался на второй. Вот «англичанин» со всего хода вошёл в корму «японца», чуть не разваливая судно. Нос он изрядно помял и, выдернув его из туши стремительно идущей ко дну махины и дав задний ход, стал медленно уходить в сторону.
Крейсер британцев почти перекрыл фарватер, застопорив ход, отчего большая часть торговых судов пошли за «итальянцем» и «французом», а вот подошедшие японские боевые корабли во главе с «Асамой» адмирала Урио двинули за «англичанином». К моей ярости, «Асама» также благополучно миновала мину, но повезло со вторым кораблём, что следовал за флагманом Урио. «Чиода», конечно, была старым броненосным кораблём, но хоть мину не жалко, в дело пошла, не зря ставил. Подрыв её вызвал детонацию порохового погреба, и «Чиода», полностью потеряв нос, мгновенно скрылась под водой.
Немец как заведённый делал снимки. Я такой молниеносной работы и не видел. Когда взорвались обе мины, я отправил всех под палубу и влил джонку в поток таких же судов. Остальные «японцы», оставив два миноносца поднимать выживших, также пошли по фарватеру иностранных стационеров. Мы проследовали то место, где затонул японский пароход, посмотрев на выбросившийся на берег крейсер англичан, похоже, он получил более серьёзные повреждения, чем я предполагал. Эрих сделал два снимка «англичанина» и больше не фотографировал, так как я пообещал ему много интересных кадров, а так он все плёнки изведёт, а пополнить её запасы негде.
Что «англичанин» вылез на мель, я удивился, у этого типа крейсеров форштевень рассчитан на таран и повредить его не так-то просто, однако именно Самохин понял, в чём тут дело. Он незаметно выглядывал из люка, рассматривая «англичанина» в единственную на борту подзорную трубу, и увидел среди эвакуируемых на берег англичан наших моряков, наверное, с «Варяга», а также торчавший в скуле якорь «японца». Дальше сообразить было нетрудно. Когда «англичанин» врезался в транспорт, то кормовой якорь одной из лап проделал продольную щель в борту крейсера и застрял в бронеплитах. Ну а когда тот стал сдавать назад, цепь лопнула, и якорь остался в пробоине. Были попытки навести пластырь, но плиты так были изувечены и торчали в разные стороны, что это оказалось бессмысленным, вот капитан и принял единственно правильное решение – выбросился на берег. Переборки его корабля воду не держали, и он быстро погружался.
Когда мы вышли на открытую воду, то пошли вдоль берега дальше к Корейскому проливу. С десяток джонок шли в том же направлении, так что на нас внимания не обращали. По пути они сворачивали к рыбачьим деревушкам, так что к обеду мы уже шли одни, хотя на горизонте были дымы каких-то судов. После обеда я заставил всех офицеров писать рапорты и сам написал. Вёл судно мичман, вполне справлялся, поэтому я уделил время Эриху. Сначала помог ему помыться, осмотрел травмы, кроме синяков ничего серьёзного, разве что, похоже, в двух рёбрах трещины, пришлось наложить тугую повязку, а так тот был вполне живой, хотя и не совсем бодрый. Но потом, несмотря на бессонную ночь, он буквально насел на меня, и пришлось дать ему интервью. Повторил, почему заложил мины и почему подорвал «японцев» с боеприпасами в трюме. Объяснил, почему мне было наплевать на иностранные суда в порту. Чемульпо находилась в зоне боевых действий, и когда иностранные суда прибывали в порт, то капитаны брали на себя ответственность за возможную их гибель или получение серьёзных повреждений. Не следовало им заходить в порт. Отметил, что ставлю мины только в японских водах, а кто уж на них налетит, дело не моё.
