Александр Маркьянов - Сожженные мосты
Вечером, пережив три штурма и потеряв двоих — обоих на совершенно дурацкой попытке пострелять еще раз из Б-10, которую сожгли после пятого выстрела (но эти пять выстрелов неплохо проредили атакующих), решили все же отходить.
— Во время намаза надо! — атаман Серков пытался протереть грязным платком слезящиеся от пота, грязи и порохового дыма глаза, когда намаз, они вообще не соображают, ракаты свои читают и все. Только как выйти…
— В ночь выйдем… — Ерик стоял над флагом с могендовидом, какие тайно были у всех кибуцников (открыто не разрешалось). Этим флагом были накрыты лежащие в углу просторного убежища несколько тел.
— Что так мало то вас…
— Кто раньше ушел. Кто тут лег. Мы ведь держаться пытались… Вон там дядю Есю сожгли… А фронт то где?
— Какой фронт — устало махнул рукой атаман — линия обороны. Пока по каналу.
— Казаков то отвел?
— Отвел… Кто остался.
Ерик посмотрел на часы.
— Через второй этаж отходить будем. Полчаса еще есть…
Второй этаж был разрушен и выгорел полностью: компьютеры, мебель, все. Только проломы окон в стенах, через которые мягко светит полумесяц, символ удачи, символ ислама — и все.
Хвала Аллаху, милостивому и милосердному, Господу всех миров…
Через ночной прицел наметили, где идти. Договорились — если кто-то ранен, то так и остается. Никто его не вытаскивает и группу не тормозит. Главная задача — прорвать кольцо. Прорваться хоть кому-то — все они сделали все что могли, и даже больше.
А последняя граната есть у каждого. Даже у пацана.
След в след, пригибаясь — несколько черных теней, еще несколько черных теней в черном мире. Черным этот мир сделала ночь, опустившись в положенное время на землю и укрыв черным покрывалом тьмы все совершенное за день людьми безумие.
То тут, то там — бормотание, правоверные молятся, усердно отдают Аллаху свои ракаты. Кто убил неверного на пути Джихада — тот гарантированно попадает в рай. По крайней мере — так говорят те муллы, которые их послали сюда. Трупы — они везде, то и дело нога наступает в мягкое, упруго пружинящее под ногой. Трупами буквально завалены подходы к правлению кибуца, и они, как незримые стражи охраняют это место, держат периметр. Кто-то где-то надрывно стонет, и это действует на нервы. Хочется повернуться, дать длинную, злую очередь, чтобы прекратить все это.
И все-таки вышли. Растворились в ночи — блуждать по обезумевшему миру, как евреи по Синайской пустыне.
— Ну, что? Так и будешь водить нас сорок лет, как Моисей по пустыне.
— Сейчас, выйдем. Вон, канал, кажется…
Каналы тут были особенными — закрытыми, чтобы не испарялась драгоценная, подаваемая туда вода, это квадратные бетонные желоба, примерно два на два. Во многих местах эти желоба были сейчас разрушены, и следовало быть очень осторожным, чтобы не провалиться.
Атаман прислушался.
— В канал! Ложись!!! — дико заорал он, и бросился в грязную, вонючую, застойную воду, которая была здесь глубиной метра под два, чтобы скрыться от неминуемой смерти. Следом плюхнулся еще кто-то.
Он ушел под воду с головой — и в этот момент, мир вдребезги раскололся…
Современные артиллерийские системы позволяют вести огонь с расстояния шестьдесят — семьдесят километров, ты не видишь сами установки, не слышишь, как они стреляют. Просто где-то вдалеке орудия задирают стволы в зенит — и в пятидесяти километрах от этого места мир раскалывается на части.
Били осколочными, с воздушным подрывом — они разрывались на высоте в пару десятков метров от земли по команде взрывателя и разлетались стальными осколками, пробивая человека насквозь. Это как стальная метла, такие снаряды используют против противника, находящегося на открытой местности. После него остаться в живых почти невозможно…
После того, как артиллеристы перенесли огонь дальше, атаман, кашляя и отплевываясь вонючей, заразной водой с трудом выполз наружу из оросительной системы, подтянулся и перевалил свое тело через край желоба. Все желоба были чем-то забиты, он даже не хотел знать чем, хотя с ужасом догадывался. Замер, отдыхая.
Потом почувствовал, что кто-то рядом, хватанулся за автомат.
— Я, — сказала темнота.
— Ерик?
— Помоги…
Их осталось четверо, он сам, атаман Серков, Ерик, женщина и тяжело раненый осколком пацан. Еще одна женщина догадалась прыгнуть за ним в оросительную систему — но захлебнулась. Остальных посекло осколками.
Артиллерия продолжала налет, небо разрезали алые трассы — шлейф от снарядов систем залпового огня, били ими непрерывно. Рация вышла из строя, понять, что происходит, было невозможно.
Хотя чего гадать — понятно, общее наступление…
Похоже, все-таки новый император оказался не трусом — дал ввязаться основным силам противника в сражение, хладнокровно пожертвовал первой линией, дал бандитам, прикрывающимся исламскими лозунгами несколько небольших побед, сконцентрировал за линией фронта резервы — и в решающий момент обрушил на врага всю артиллерию, какая была. Вон как бьют… не переставая, накрывают сплошным ковром. Только бы бомбардировщики не прошлись повторно — иначе сожгут дотла. Хотя нет — наверное, у бомбардировщиков цели дальше, в самой захваченной исламистами Персии.
Они же, те, кто остался — даже не пешки. Статистически не значимые единицы в разыгрывающемся сражении. О них не знают ни в одном штабе, их никто не принимает в расчет. Надо сказать, что сыграли честно — предупредили же по связи, что нужно отходить. Не выполнил приказ — сам и виноват.
— Ерик…
— Идти надо.
Так и не похоронив своих мертвых, они выступили в путь — первым Серков, потом женщина, потом Ерик с раненым и кое-как перевязанным пацаном на руках. Атаман машинально взглянул на часы — два часа до рассвета.
К каналу они вышли, когда начало светать. Сам канал был огромен — пять метров в ширину, настоящее второе устье Тигра, закованное в бетон берегов. На той стороне — сплошной стеной стояла бронетехника, готовая наступать — ее было так много, что машины стояли без малейшего промежутка между ними. За спиной продолжал бушевать ад — артиллерия била уже второй час не умолкая, перенося огонь на все новые и новые цели.
Луч прожектора с того берега пригвоздил их к земле, отлично понимая, что сейчас по ним могут запросто открыть огонь, атаман шагнул вперед — смертельно уставший, грязный, промокший, держа в качестве жеста миролюбия автомат за ремень, в высоко понятых руках.
— Не стреляйте! — крикнул атаман, что было мочи — я русский! Я — русский!
28 августа 2002 года
Тегеран
Мне страшно никогда так не будет уже
Я раненое сердце на рваной душе
Изломанная жизнь — бесконечный сюжет.
Я так хочу забыть свою смерть в парандже…
КукрыниксыСильно побитая гранатометными выстрелами саперная гаубица, проделав еще несколько метров по отличной бетонной автостраде, проложенной прямо через город, остановилась. Слева решетка, предохраняющая от гранатных попаданий, висела на одной точке крепления из четырех, справа ее вообще сорвало. Вся гаубица была как бы закопченной, для повышения бронестойкости по бокам на нее навесили тридцатимиллиметровые экраны из керамической брони, закрывающие до середины гусеницы, а спереди ее прикрывали еще и блоки активной брони, взрывающиеся и разбивающие кумулятивную струю. Впереди был прицеплен саперный трал. Гаубица походила на такие же машины, сороковых-пятидесятых годов, только с более мощным бронированием и коробом для десанта сзади. Этот короб был изобретением саперного капитана Федотова, его изобрели в пятидесятые, когда появились массово гранатометы и гранатометчики, способные сжечь танк. Идея проста — если не можешь защитить танк от гранатомета — защити его от гранатометчиков. Большой короб из брони, быстросъемный, с крышей чтобы гранату не закинули и четыре пулемета калибра 12,7 или 14,5 со щитами — по углам. Можно вести огонь во все стороны света, прикрывая гаубицу — а броня и щиты защитят от пуль стрелков. Только вентиляцию моторного отделения пришлось переделывать, да и ремонтникам лишняя проблема — ведь этот здоровенный короб надо снимать, если ты хочешь добраться до моторного отсека. Но зато этот короб нашел потом себе множество видов применения — его можно было поставить в кузов любой грузовой машины, на спину гусеничного артиллерийского тягача — да просто в чистом поле как центр обороны! Русская армия из всех цивилизованных стран обладала наибольшим опытом городских боев, и потому таких вот приспособлений у нее было немало.
Следом, колонной, развернув «елочкой» стволы скорострельных пушек, одна за другой остановились несколько боевых машин пехоты. В отличие от машин «цивилизованных» Священной Римской Империи и САСШ — у этих выход десанта был не сзади через люк — а сверху, но зато и здесь стояли четыре пулемета, смотрящих в разные стороны и готовых стрелять на ходу. Принцип выживания бронетехники в городе прост — как можно больше огня по всем направлениям, нужно укрытие от пуль для десанта, но такое чтобы можно было видеть противника и отвечать ему огнем. Техника поддерживает десант быстрым маневром и укрытием от пуль, десант технику — наблюдением и огнем.
