Змеелов. Книга вторая (СИ) - Дорнбург Александр
Длинный халат и ремешки с бляхами и палочками нашего шамана-любителя в роли кружащего дервиша при этом вращении начали отходить от туловища и, наконец, наглядно образовали три конуса, насажанных друг на друга и увенчанных конусом его колпака. Руки с бубном были подняты над колпаком и находились в беспрерывном движении; бубен вертелся, качался, плясал, издавая громкий гул. Хиппующий кришнаит под воздействием наркотиков да и только!
Но вот песня резко оборвалась диким воплем, наш доморощенный шаман опустился на землю и, раскинув руки и выронив бубен, впал как будто в беспамятство, которое никто не осмелился нарушить.
Тонкая струйка пены стекала из угла рта бывшего жителя Поднебесной по впалой щеке. Все зрители из числа любопытных колхозников хранили молчание, и во дворе, только что оглашавшейся хаосом звуков, воцарилась жуткая тишина. Даже собаки, беснующиеся вне ограды, лай которых по временам врывался в песню китайца, перекрывая ее, замолчали.
Минут через пять Джаа-Линь-Мин привстал, выпил поднесенную ему мальчонкой-помощником чашку кумыса и потом тихим голосом произнес несколько слов, вызвавших среди слушателей волнение и перешептывание. Сказано было следующее:
— Духи неба поведали мудрому знахарю, что твой друг спасен и будет жить.
Ну и хорошо. Вот и славно.
Но оказалось, что не все так просто. Хусниэддину нужно было задержаться здесь дней на десять. Так сказать под квалифицированным врачебным присмотром. Я уже тоже не успевал сегодня вернуться в Байрам-Али, поэтому вынужден был искать себе в кишлаке пристанище на ночь. Утром меня подкинут на колхозной арбе к дороге, а там я как-нибудь доберусь до города автостопом. Ибо пешком тащиться почти двадцать км неохота.
Но вернуться с утра в город мне было не суждено. По ходу дела, расспрашивая китайца, я выяснил, что он что-то шарит и иглоукалывании. Тогда, вдохновленный фильмом Люка Бессона о приключениях героя Джета Ли в Париже, я спросил: не может ли уважаемый Джаа-Линь-Мин научить меня какому-нибудь подобному фокусу. Чтобы ударом иглы парализовать человека. Причем желательно не ударом со спины, поражая спинной мозг в позвоночном столбе, а находясь лицом к лицу.
Оказалось, что нет ничего невозможного. Есть и такой удар. Иглой в горло. Если попасть прямо в нужный нерв, то, конечно, сразу не парализует, но человек минут десять будет приходить в себя. Причем максимум на что он в это время будет способен, то сипеть, шипеть и немного двигать ногами и руками. А я Вам уже говорил, что у меня самая большая проблема — переждать минут десять — пятнадцать, пока змеиный яд не станет действовать? Если освоить такой прием, то многие мои проблемы решатся автоматически.
Пришлось и мне задержаться у китайца. Пока Хусниэддина будут приводить в порядок и я пройду курс обучения. Как говорится: лучше тысячу раз освоить один удар, чем по разу — тысячу разных ударов. Мне этого должно хватить. С горкой…
Конечно, я понимал, что время сейчас дорого. Последние деньки перед зимой мне следовало всецело посвятить змеиной охоте. Иначе я напрашивался на большие неприятности. Так как польза змей для народного хозяйства СССР велика. И недостачу мне могут не простить. Но искушение было слишком велико. Я не смог избежать соблазна и остался. Снова избежав множества рутинных и неприятных дел.
В конце концов, более полутора месяцев я занимался своими личными делами, очередные десять дней особой роли не сыграют. Семь бед — один ответ.
Хотя дебет с кредитом явно не сходился. В год я обычно ловил около тысячи ядовитых змей. Выкинь зимний период — за два месяца получалось две сотни змей. Укус которых смертелен. К этому — штук тридцать скорпионов. Штук двадцать фаланг. А сейчас была такая же недостача. Невыполнение плана…
Но пока я об этом старался не думать. Да и мудрые китайцы говорят: «Кто не идет вперед, тот идет назад». То есть нельзя упускать возможность для саморазвития. Так что несколько дней я провел к туркменском колхозе. На дереве во дворе китайца был изображен силуэт человека, на горле отмечена красным точка и я, вооруженный иглой, сотни и тысячи раз за день наносил удар за ударом, стараясь попасть точно в цель.
К концу дня своих пальцев я не чувствовал. Через неделю с них начала слазить кожа. Но я не сдавался, так как учение мне обошлось еще в пять полновесных сотен рублей. А за эти деньги китаец привередливо следил за моими действия, иногда стегая меня хворостиной и делая едкие замечания. Параллельно происходило лечение и моего квартирного хозяина.
По ходу дела оказалось, что наш кишлак, как и любое людское поселение Мургабского оазиса, обладает богатой древней историей. У окраины поселка у дороги, среди древних развалин, высилась куча камней. Напротив — другая. И каждый туркмен проходя мимо плевал туда и кидал в кучи камень или комок земли.
Когда я первый раз увидел такое, то решил, что туземец обнаружил змею. Я рьяно бросился к аборигену Востока и закричал:
— Стой! Не убивай! Я сейчас поймаю ее!..
У кого что болит…
Но туркмен, не обращая на меня никакого внимания, шустро подбежал к другой куче камней, на другой стороне дороги, и с прежней яростью метнул в нее уже чуть ли не целым сырцовым кирпичом.
Я ринулся туда, ко второй груде камней, но змей и там не было. «Так в чем же дело? Почему так темпераментно ведет себя этот незнакомец?» — подумал я.
Я подошел к нему и, указывая на груду кирпичных обломков, спросил:
— Там — змея? Да?
В ответ туркмен решительно затряс головой, отчего вздрогнули и зашевелились кудряшки на его папахе. На вид мужик прост как сатиновые трусы, явно любит пожрать, грубоват, и до кучи, наверное, еще и сексуальный маньяк.
— Йок, йок. Нет, нет! — сказал он тоном, не терпящим возражения. — Там зимья нет. Там — женьчинь. Плохой, плохой!..
«Плохой женьчинь». А, может, это женьшень? Но причем тут женьшень да еще плохой' — стоял я и мысленно старался разобраться в значении слова «женьчинь». Но как ни бился, ничего у меня не вышло. Тогда за разъяснением я обратился к незнакомцу. И для него такая задача оказалась не из легких. По-русски он понимал не лучше, чем я по-туркменски.
И все же «общий язык» мы нашли. В основном он состоял из мимики и энергичных жестов, каких-то первобытных выкриков и бессвязных словосочетаний. Однако даже с помощью такого «языка» мы разобрались во всем до конца. Как я понял, мне была рассказана красивая местная легенда о шахской дочери — печальная легенда о любви и преступлении.
Дело было так. Окунувшись в очарование Востока, представьте себе, что степной маяк — мавзолей султана Санджара, груды битого кирпича, тишина, обнимавшая безлюдную степь — исчезли.
Мы в далеком прошлом. Вместо этого поднялась новая крепость — твердыня, застроенная глиняными хижинами ремесленников, добротными домами торговцев и чиновников, каменными дворцами военной и феодальной знати, соборной мечетью с высоким стрельчатым входом, сверкавшей яркой лазурью куполов. Прямой, как перст, минарет, украшенный разноцветными изразцами, высоко уходил в небо.
Вдоль узких кривых улиц, по арыкам струилась вода. Деревья шелковиц смыкали над ней свои густые кроны.
Древний город был полон муравьиной суетой. Куда-то спешили нищие, калеки, чиновники, богачи. Ехали конные, запряженные в арбы ослы. Кое-где в ремесленных мастерских слышались удары молота о наковальню, пахло углем и железной окалиной. Перед харчевнями дымились узкие жаровни, на которых с треском и шипеньем жарился бараний шашлык. Густой синий чад, разносившийся отсюда, вызывал у прохожих неукротимый аппетит.
В центре города красочно пестрела людьми и товарами базарная площадь, с утра до вечера гудевшая, как улей.
Широким зеленым кольцом вокруг города обвивалось его предместье. Здесь в глинобитных домишках ютились те, кто выращивал хлеб, фрукты, виноград, овощи. Там же, находились караван-сараи, склады для купеческих товаров и воинские казармы.
