Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан
С. Маресьево, Инсарский район.
Федор Игнатьевич, председатель колхоза «Красный путь», только с машино-тракторной станции приехал.Какой уже день пытался для стройки нового коровника пару лишних тракторов и грузовиков выбить. Только без толку все было. Уйму техники на фронт забрали, а оставшаяся теперь чуть ли не на вес золота была. За каждый трактор, грузовик, сеялку шла такая борьба, что за голову хватались.
— Хоть чего съестного перехватить, пока опять куда не позвали, — буркнул председатель, отряхивая валенки от снега на крыльце правления колхоза. — Чаю с хлебом на худой конец…
Хлопнул дверью правления, и оказался в коридоре.
— А если сальца с хлебушком? — облизнувшись спросил у тишины, внезапно вспомнив про заветный сверток в ящике стола. Со вчерашнего должно еще остаться. — Еще бы и стопочку с морозца… Кхе-кхе, — кашлянул даже для оправдания в своих глазах. Мол, и правда замерз. — Чай не для пития, а для согреву.
Только этим мечтам не суждено было сбыться. Едва только оказался на пороге собственного кабинета, как кто-то с силой затарабанил по входной двери. Ирод, знает же, что правление не заперто, а все равно стучит.
— Хватит! Дверь сломаешь! Давай, заходи уже, — недовольно крикнул Салимов в сторону коридора.
И уже через секунду, прошлепав по коридору, в кабинет ворвался взъерошенный Лешка, его племянник.
— Дядь Федь, дядь Федь! Быстрее! Пошли, дядь Федь! — закричал мальчишка, едва оказавшись в кабинете. Красный, потный, весь расхристанный. Бежал, похоже. — Там! Старинов… Илья… Филипович!
Рука с ножом, которым председатель только что хотел порезать хороший ломоть сала, замерла в воздухе. Опять эта фамилия! Что же за шебутная семейка такая? Целый месяц уже со всех утюгов только про Старинова и слышишь! Михаил Старинов то, Михаил Старинов это!
— Ну? — возмущенно уставился на племянника. — Рожай, давай уже! Чего опять случилось с этой семейкой?
Запыхавшийся Лешка, как раз, успел дух перевести. Набрал в грудь побольше воздуха и как заорет с новой силой:
— Илья Филипович Мишку пороть собрался! Уже ремень с портков снял! Ругалси…
У председателя аж глаза от удивления округлились. Ножом как шмякнет по столу, во все стороны раскидывая и шмат сала, и стопку, и кусок хлеба.
— Они там, вообще, что ли ополоумели⁈ — рявкнул Салимов. — Я сейчас им обоим дам! Мозги-то вправлю. Илья-то чего лезет? Хотя… Черт, может и надо немного ремня-то дать…
Последние слова он уже на улице договорил, оказавшись у машины в привычных тулупе и валенках. Меховую шапку только осталось на голову нахлобучить.
— Лешка, беги вперед, огородами! — на племянника махнул рукой. — Скажи, чтобы там смирно сидели и не рыпались! Мол, сейчас председатель приедет и во всем разберется! Бегом!
Сам же в машину полез. В тулупе и валенках та еще задача оказалась.
— Филиппович, дурак… Куда руку-то поднимает? На кого, главное…
Председатель качал головой, как китайский болванчик. Никак не понимал, как сейчас можно Мишку ремнем пороть. Филипыч, ведь не просто сына решил уму разуму научить, а герою, фронтовику-орденоносцу, которой сам товарищ Сталин и товарищ Калинин руку жали!
— Это же политический вопрос получается, — шептал Салимов, чувствуя, что несмотря на сильный мороз у него вся спина была мокрой от пота. Разволновался, чего греха таить. — А если, не дай Бог, газеты прознают? Тогда совсем беда… Возьмут и напишут, что у нас в селе мракобесы и старорежимники, что детей лупят, почем зря? — от таких мыслей еще и в сердце закололо. — За что же мне это все? Лучше уж на фронт, проклятого немца из винтовки стрелять. Просто и спокойно. Пуляй себе из винтаря и пуляй. А тут не знаешь с какой стороны тебе ежа подложат…
Успел, к счастью. В самый крайний момент успел, когда оба Старинова — взрослый и малый друг против друга, как драчливые кочеты встали. Оба красные, как кумач на флаге, злые.
— А ну, охолодись-ка! — Салимов ворвался в избу и встал между ними. — Что еще за мода такая в родной семье кулаками махать? Отец с сыном? Ну-ка, сели! Прасковья, где ты там? Тащи нам чего-нибудь выпить и закусить! Такие дела на сухую не решаются!
Заплаканная Прасковья тут же вынырнула из другой комнаты, где и пряталась. Благодарно кивнула председателю, и начала с кухни миски и плошки таскать.
— Давай-ка, для начала вздрогнем, — насупившийся Старинов-старший быстро опрокинул стопку. Его примеру последовал и председатель. — Ты, Михайла, со спиртным погоди. Филипыч, ты думаешь, я не понимаю, что и как? Сам иной раз хочу взять ремень, а лучше розги, чтобы дочкам-дурехам мозги вправить. Обеим задрать подолы и врезать, чтобы неделю сесть боялись! Но политический момент понимать-то нужно. Поговорить что ли нельзя было?
Выпили еще по одной, молчавший до этого Илья Филипович наконец поддакивать начал. После третьей вроде говорить начал:
— … А чтобы знал как себя с родным батькой вести! Меня знаешь как батька лупил? Начнет ремнем, а закончит палкой от метлы. Как выпьет, лучше из дома беги… А этот совсем ничего не признает. Представляешь, поучать меня вздумал⁈ Родного отца уму-разуму учить?
Дружески похлопывая Старинова-старшего по плечу, Салимов нет-нат да и бросал внимательный взгляд на Мишку. Прикидывал, как теперь с этим «героем» разговаривать. Ведь, пацан, к бабке не ходи, большим человеком себя возомнил. Гордость в голову ударила.
— А ты, Михайла, вроде и не глупый пацан, ордена имеешь, песни пишешь, а ведешь себя, как зеленая сопля, — тон председатель специально такой выбрал, чтобы до парня все сразу дошло. Шустрый он больно. Как говориться, молодой и ранний, а соображения еще мало. — Батька тебя вырастил, на ноги поставил, в люди вывел, а ты его поучаешь, как дитя неразумное. Не по-человечески это, не по-людски. Повиниться надо.
Говорит, а сам все на Мишку смотрит. Гадает, хвати упарня разумения все правильно сделать или нет. Вель может и в позу встать. Мол я весь важный из себя, в газетах печатаюсь и на радио выступаю, что вы ко мне со всякими дедовскими пережитками пристаете. Вполне мог так и сказать.
— Винюсь, батя, — пацан с виноватой миной на лице подошел к отцу. — Дурак я, чего тут еще сказать. Извини. Может, как оттуда вернулся, все в голове перемешалось? Не знаю. Еще раз, бать, прости меня. Не со зла я на тебя сорвался.
Видя такое развитие событий, председатель уже по следующей стопке налил. На этот раз и Мишке досталось. Парнишке, правда, для первого раза немного налили, но все же налили.
— А теперь, Мишаня, расскажи, куда дальше собрался? В столице был, на фронте был, орден с медалью вон заработал, — председатель с усмешкой показал на грудь парня. — Теперь куда?
И честно говоря, лучше бы не спрашивал. Только-только все успокоилось, волком друг на друга глядеть перестали.
— Я… Это… В Америку поеду, — вдруг выдал паренек, и, затаив дыхание, посмотрел на отца.
Мгновение и Илья Филипович поднимается с места.
— Что? К мериканцам, за океан? С ума сошел?
Не так Мишка представлял своё возвращение в родное село, совсем не так. Мечты про торжественную встречу, восторженные взгляды соседских мальчишек и девчонок, конечно, сбылись. Этого всего даже с лихвой оказалось, а вот про отцов ремень в его мыслях точно ничего не было.
— … Я, конечно, тоже хорошо. Дома с мамкиных пирогов с капустой расслабился, начал про будущее рассказывать, как страну обустроить, что нужно делать, а что нельзя. Мессинг, хренов!
Сейчас глубокой ночью, да на тёплой печи, все вспоминалось легко и просто. Даже казалось несущественным. Но Мишке все это виделось иначе.
— … Ведь по самому краю прошёл… Расслабился, б…ь. Баран…
Заметил, что такое с ним в последнее время случается все чаще и чаще. Точно теряет осторожность, начиная выделывать коленца за коленцем. Рано или поздно, это точно подведет его под монастырь.
