По шумама и горама (1942) (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Сосед тем временем вылез из-под лавки, тщательно отряхнулся и поправлял измятую одежду, но ровно до того момента, как к нам заглянул ствол пистолета. За ним возвышался по-кавалерийски кривоногий офицер в той самой странной форме, сочетавшей погоны подполковника и нашивки унтера. Внимательно оглядев нас колючими глазами, он ткнул дулом в козырек фуражки, отчего она малость съехала на затылок и обнажила короткий седой ежик.

— Здесь чисто! — крикнул он, обернувшись.

Я уговаривал себя, что пронесет, что не нужно начинать пальбу, но перепуганный организм требовал «бей или беги» — неважно чего, лишь бы действия, реакции!

— Господине официре, — внезапно вопросил сосед, удивленный странным внешним видом нашего спасителя, — а что это за часть?

— Взвод шестого эскадрона 3-го железнодорожного царя Бориса Болгарского полка, — жизнерадостно осклабился вояка.

— Вы не похожи на болгар, — даже перевозбужденным сознанием я отметил, что толстячок разбирается в форме.

— Русская Охранная Группа, 3-й полк. Мы почти все прибыли из Болгарии, — словоохотливо развеял его недоумение унтер-подполковник, запихивая пистолет в кобуру, — и охраняем железные дороги.

— То есть это неофициальное наименование?

— Разумеется.

— Оригинально! — восхитился попутчик и тут же перешел к насущному. — А скоро ли мы отправимся?

— Полагаю, минут через двадцать. Бандиты завалили пути, сейчас завал растащат и можете ехать. Если у вас больше нет вопросов, — пресек он дальнейшие поползновения толстячка, — то честь имею.

Он откозырял и ушел по коридору, позвякивая шпорами.

— Хвала Богу! — попутчик вытащил платочек и утер лоб и шею.

Затем покопался в объемистом портфеле и протянул мне обтянутую кожей фляжку:

— Не желаете?

Желаю, еще как желаю. Два глотка упали обжигающим комком в желудок, во рту растекся сладкий вкус.

— Вишневача! Кузен сам делает, волшебный напиток! Да вы пейте, пейте, у меня еще есть! — тараторил он, тоже избавляясь от стресса.

Если я выгляжу так же, с бледностью и расширенными зрачками, то зря я беспокоился насчет узнавания. Хлебнул еще разок и с благодарностью вернул фляжку.

Под окном заскрипел гравий и послышались голоса:

— Записывайте. Поезд из Чачака в Пожегу, остановлен между Банья Овчар и Тучково партией четников силой до роты. Конвой стражи сопротивления не оказал. Взвод обратил в бегство и рассеял четников, причем было убито пятеро…

— Шестеро, господин полковник! Тяжелораненый отошел!

— … убито шестеро и захвачено три раненых и два здоровых четника. Взвод потерь? — голос оборвал фразу на вопросе.

Через несколько секунд, не дождавшись ответа, продолжил:

— … не понес. Завал разобрали?

— Пять минут, господин полковник!

— Прикажите машинисту сразу же отправляться. И постройте людей.

После всех треволнений паспортный контроль усташей ничего, кроме усмешки не вызвал — при одном виде немецкого паспорта пограничники почтительно поклонились. Что уж там предъявил сосед, я не заметил, но и он хорватскую проверку прошел без вопросов.

Еще десяток проверок в Вышеграде, где я сошел через час — патрули и комендатуры на каждом шагу, городок тревожный, партизан стало много и они слишком близко. Только Дрина все так же спокойно катила свои воды под десятиарочным мостом Мехмет-паши Соколовича.

Ну а дальше дело техники — нанять лодку до Стари Брода, найти нужный дом, провериться, провериться еще раз, назвать пароль и через два дня осознать, что все страхи позади.

— Н-да, воняешь ты знатно, — не удержался Леко, когда я размотал бинты и выдал ему изрядно пропотевшие бумаги.

— Подписи не расплылись? — я с наслаждением почесался, впервые за столько дней.

Он посмотрел их на просвет:

— Нет, четкие.

— Ну тогда я мыться.

Через полчаса, в штанах и чистой рубахе, босиком, я вышел во двор дома, назначенного на постой нашей группе, вытирал полотенцем еще мокрые волосы и с удовольствием наблюдал нарастающую движуху.

Вот помчался посыльный в гостиницу «Централь», где обитал Аттертон. Вот от него побежал переводчик в двухэтажное здание општины, занятое Верховным штабом. Вот оттуда рванул вдоль зеленой Дрины мотоциклист. Вот из затормозившей с визгом шин легковушки выскочил начальник шифровальщиков, и торопливо заскочил в општину. Вот порученец Тито что-то нашептал водителю, тот развернулся, принял на борт переводчика, умчался и через несколько минут они вернулись уже с Аттертоном.

Какая интересная у людей жизнь! Казалось, даже муэдзин на минарете древней мечети Аладжа с интересом разглядывал суету внизу.

Радисты могут и без сна остаться — что британский, что штабные. Во всяком случае, в Москву, в Каир, а оттуда и в Лондон депеши о неподобающем поведении генерала Михайловича точно уйдут. Ну что же, я свое дело сделал, теперь можно и отдохнуть.

В качестве отдыха засел за недописанную с прошлого раза инструкцию, но вскоре о моем возвращении прознали ребята и ввалились всем скопом. Бранко, Марко, Небош и Лука облапили и чуть не затоптали, Живка чмокнула в щеку, Аля…

Аля все-таки поцеловала. Под восторженные вопли остальных. Но тут же отстранилась — типа я рада, что ты вернулся, но на этом все. Выяснить отношения не дал Лука, сунувший мне буквально в нос две пахнущие типографской краской брошюрки. Пролистал — неплохо!

— А чего рисунки такие серьезные?

— Так серьезное дело!

— Смешные запоминаются лучше.

Лука нахмурился, а я сообразил, что со смешными рисунками в коммунистическом катехизисе я, пожалуй, опередил время. Лет так на сорок, не поймут сейчас такого.

— В инструкцию по боевой подготовке, разумеется. Ну там, винтовка — твоя подруга, ухаживай за ней и так далее.

Комиссар просветлел лицом и сел к окну думать, а за меня взялся Небош. Он с Марко многозначительно помолчал, раздразнивая мое любопытство, а потом все-таки не выдержал:

— С глушителем и тяжелой пулей пятьсот метров!

— А без глушителя обычной восемьсот!

Нифига себе!

— Но лучше, конечно, стрелять на триста и шестьсот, — несколько урезал осетра и охладил мои восторги Небош.

Блин, так и это прекрасно!

— Есть полсотни ребят, натаскиваем их.

После разговоров и общего ужина я завалился спать, впервые за много дней без опаски проснуться от того, что мне выламывают дверь. Но от резкого пробуждения меня это не спасло.

— Вставай! Владо, вставай! — Иво тряс меня минуты три, прежде чем я хоть что-то начал соображать. — Одевайся, срочное дело.

Чертыхаясь и проклиная все на свете, натянул штаны, куртку и выбрался в прохладную ночь. По улицам шагали патрули, кое-где горел приглушенный свет, в один из таких домов Иво меня и завел.

Там нас ждали Лека, Арсо и Милован, он-то и начал:

— Англичане отправили перевод документов и вскоре за оригиналами прибудет самолет. На позицию Лондона они повлияют, но мы не знаем насколько. Им придется выбирать, на кого ставить в руководстве равногорцев, в лучшем случае они откажутся от сотрудничества с четниками. А может, ограничатся приказом Драже прекратить переговоры и не будут вещать об этом по Би-Би-Си.

— А «Свободная Югославия»?

— Москва, разумеется, будет, — Лека потер воспаленные от бессонницы глаза. — Но четники больше верят Лондону. И если Лондон заявит об этом официально, на Равно горе начнется большая склока, многие захотят вырвать власть у Михайловича, тот же Васич или даже Кесерович.

— Поэтому, — добавил Милован, — ЦК считает, что сейчас благоприятный момент для устранения Михайловича.

Смутное томление начисто прогнало дрему.

— Хорошо, а я-то тут причем? Я даже не член партии.

— Верховный штаб, — тяжелым, не допускающим возражений тоном вступил Арсо, — принял решение о ликвидации Михайловича. Акция поручена тебе и твоим людям.

Предчувствия его не обманули, бога душу мать. Но почему опять я? Нашли двужильного, я же только что из Белграда!

— Твою мать…