СССР: вернуться в детство 5 - Войлошникова Ольга
Бабушка переживала, списывала на нервное потрясение. А я сидела у себя, размазывала по лицу слёзы и продолжала методично составлять подробные инструкции для тех, кто останется. Очень не хотелось бы, чтобы тут без нас всё разъехалось и сползло до состояния заштатного свинарника.
Однако, вскоре произошло событие, от которого я резко перестала плакать, а начала страшно ругаться всякими ругательствами, которые можно было высказать публично, типа: «Жёваный крот!» — «Чтоб вам там повылазило!» — «С-с-с-сахар-сахар-сахар!» — «Щучьи потроха!» и «Ах вы, рылозады перцептивные, каланхоэ вам в монокуляр!»
Повод был более чем.
Некто в нашем дорогом горкоме партии внезапно решил, что такое образцовое учреждение, как ДСЮНиОСХ «Шаман-камень» не может управляться психически нестабильным ребёнком. Матушку вызвали на заседание и там на неё, простите за тавтологию, наседали, чтобы она отписала право на управление «Шаманкой» областной юннатской станции, а уж они нам помогут. Пришлют своего директора филиала (о, уже филиала!), организуют широкую работу со школами (опять???) и вообще, всё здорово оформят.
Более того, горком, при поддержке инициативной группы (в этом месте я сильно насторожилась) планирует на объединённых площадях «Сибирского подворья» и «Шаман-камня» организовать международный советско-вьетнамский трудовой лагерь для подростков. И всё бы ничего, и даже здорово, вот только директором этого лагеря должна была стать какая-то их левая мадам.
Вот только чужих командиров нам в нашем хозяйстве не хватало!
Матушка, хоть и растерялась, но подписывать что-либо сразу отказалась, а поскорее приехала к нам со всеми этими новостями. Разнервничалась страшно, валерианку пила и дрожала руками.
Мы с Вовой, недолго думая, помчались к нашим «кураторам».
— Сергей Сергеич, что происходит⁈ — вежливо спросила я, с трудом дождавшись, когда дверь кабинета за нами закроется. — Вы ж нам русским по белому обещали, что Шаманка за семьёй останется — и вдруг? Какого хрена⁈
— Это инициатива не нашего ведомства, — Сергеич явно встревожился. — Посидите.
— Постарайтесь узнать, что за бабу нам пропихивают! — крикнул ему вслед Вова, Сергеич только махнул.
Он ушёл и вернулся через двадцать минут, я весь кабинет успела из угла в угол истоптать. Вид у нашего непроницаемого куратора был не очень обнадёживающий.
— Ну, что? — спросил Вова.
— Горком… просил КГБ не вмешиваться в это дело. Говорят, это внутреннее, — я поняла, что Сергеич прямо растерян. — И у нас нет никаких формальных оснований, чтобы… — он слегка обескураженно развёл руками.
— А фамилию-то? — поторопил Вовка. — Узнали?
— Какая-то исполнительница среднего звена, — Сергеич пожал плечами. — До сих пор в нашем деле не фигурировала. Говорят, экономист со стажем. Некто Зарипова, Нелли Фёдоровна
Я возмущённо раскрыла рот, дабы возвестить, в каком гробу мы видали навязанных нам экономистов, но Вова успел вперёд меня. Что он сперва говорил, я процитировать не смогу: не запомнила в подробностях, да и неприличное оно. А в конце:
— Исполнение нашего договора откладывается. На тот срок, пока мы не решим эту проблему. Пошли!
«Пошли!» — это, понятно, мне.
Я, честно говоря, опасалась, что нас сейчас остановят и в какой-нибудь комнатушке снова запрут, но никто нам в выходе не препятствовал.
— Ты что, знаешь, что за тётка? — пропыхтела я, пока бежала за мужем по лестнице.
— Знаю. Материна подружка, работали они вместе.
Да блин!
— И куда мы? — спросила я, устраиваясь на багажнике мотовелика.
— Для начала, к деду.
О Вовкином дедушке и способе решения им отдельных проблем (когда какое-то начальство внезапно переставало воспринимать здравые аргументы) я была наслышана. Дед Петя надевал свой специальный костюм — не с орденскими планками, а прямо с орденами и медалями, тяжёлый и сияющий, как иконостас. Если Пётр Васильевич в таком виде шёл по деревенской улице, народ заранее ожидал новостей о том, что кто-то из руководства сильно сегодня вспотеет.
С дедом и баб Лёлей Вова поговорил обстоятельно. От них же позвонил отцу и супружнице его, Марии Степановне.
Дальше события, к моему изумлению, совершенно вышли из-под нашего контроля. Пётр Васильевич привёз нас домой и переговорил с нашей бабушкой, и эти двое пенсионеров сумели организовать и собрать вокруг себя несколько ветеранских советов. К тому моменту как сияющая орденами толпа чётким строем вошла в здание Горкома, Мария Степановна уже успела прислать развёрнутое письмо от имени ВНИИОК, в котором говорилось о недопустимости столь высокомерного и пренебрежительного отношения к экспериментальному подворью — и оно было уже опубликовано в «Восточке» и послужило ветеранской группе ударным тараном.
А ещё с ними шёл Пал Евгеньич, за время общения с нами заслуживший некоторый ареол борца и даже скандалиста, который всё фотографировал и записывал.
Ужас, конечно, с точки зрения любого бюрократа.
Для инициативной группы провели нечто вроде спешного брифинга, уверили, что на самом деле кто-то там не вполне разобрался с ситуацией, и в ближайшее время обязательно разберётся и доведёт…
Вроде как отговорки, но Пал Евгеньич потребовал, чтобы его обязательно пригласили, когда будут «доводить» — иначе кто же будет информацию в прессе освещать?
В общем, это я вам так быстро рассказываю, а на деле всё растянулось чуть ли не на месяц — со всеми этими письмами, хождениями, договорами-переговорами и согласованиями. Август уже перевалил за середину, эпопея с «Шаманкой» никак не могла закончиться, а Сергей Сергеич нервничал.
На днях принёс неприятную новость, что по городу поползли слухи, что Вовка ездил за границу. А значит, скоро будут ненужные вопросы…
ОТКУДА НОГИ…
Фотолаборатория получила приказ проявить переданные фотоматериалы с особой тщательностью. Лаборант Серёга с удивлением глядел на яркие упаковки катушек с надписью «Кодак» наискосок.
— Глянь, Игорь Михалыч, ненашенские.
— Ну, ненашенские, что с того… Я на прошлой неделе «фуджи» проявлял. Значит, кто-то за кордоном в командировке был. Может, своя закончилась? Проявляй давай, да чтоб всё чётко. Что-то там важное…
Однако, на всех пяти проявленных плёнках ничего такого особенного не было, кроме пары снимков оружия, сваленного разобранными кучками. Ну, ещё связанная бабища и непонятное скопление машин с мигалками на дороге. Всё остальное — виды, стоянки, небольшое количество людей, неуловимо отличающихся от наших. Единственное, что вызвало неподдельное Серёгино восхищение — фотография офигенно красивой спортивной машины, синей, с двумя белыми полосами через весь капот. За рулём сидел пацан в ковбойской шляпе и прищурясь смотрел в камеру. Михалыч, просматривавший плёнки, тоже её отметил:
— Всех по две, а этих велели четыре сделать.
И как-то он это так не совсем уверенно сказал, что Серёга понял: велено было три, а четвёртую Михалыч хочет себе оставить. Такая машинка! Не покататься, так хоть поглазеть. У Михалыча и особый альбом под эту фотографию был — туда собирались все снимки машин, случайно попавших в поле зрения сотрудников их отдела. Альбом хранился у Михалыча в личном шкафчике и лаборатории никогда не покидал.
Идея Серёге нравилась, и он решил не только Михалыча не обидеть, но и себя.
Пару дней спустя.
Пашка зашёл внезапно, Сергей даже не успел убрать со стола новый фотоальбом с единственной пока фотографией.
— Серёга, это же знаменитая «Кобра»! Я в «Науке и жизни», во вклейке видел! Только там она была чёрно-белая, маленькая, как календарик, а здесь… офиге-е-еть!.. Серёга, сделай фотку, будь другом!
Сказать, что нельзя? Что фотография из закрытого архива? Блин, так ещё хуже получится.
— Серый, ну, чё ты зажмотился-то? Кто за тобой в наводнение на остров приплывал, а ты? Э-э…
