Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)
Рикард весь сиял. Он опять был в ладах с Маргаритой, критическое восприятие действительности, которое обострялось у него по утрам, к вечеру, как обычно, притупилось, все тревоги, опасения и дурные предчувствия были забыты, будущее виделось ему в розовых тонах, а в настоящем он был по-настоящему счастлив.
Вволю налюбовавшись собой и своим новым украшением, Маргарита звонко поцеловала Рикарда в губы.
— Это задаток, — пообещала она. — Право, Рикард, ты прелесть! Таких восхитительных подарков я не получала еще ни от кого, даже от отца… Между прочим, сегодня и мой папуля мне кое-что подарил. Вот, говорит, доченька, взгляни. Может, тебя заинтересует.
— А что именно? — спросила Бланка.
— Сейчас покажу.
Маргарита вышла из комнаты, а спустя минуту вернулась, держа в руках небольшой, размерами с книгу, портрет.
— Ну как, кузина, узнаешь?
Невесть почему (а если хорошенько вдуматься — то по вполне понятным причинам) Бланка покраснела.
— Это Филипп Аквитанский…
— Он самый. Нечего сказать, отменная работа. Только, по-моему, художник переусердствовал.
— В каком смысле?
— Слишком смазлив твой Филипп на портрете. Вряд ли он такой в жизни.
— А вот и ошибаешься, — пожалуй, с излишним пылом возразила Бланка. — На мой взгляд, этот портрет очень удачный, и художник нисколько не польстил Филиппу.
— Вот как! — произнесла Маргарита, облизнув губы. — Выходит, не зря его прозвали Красавчиком.
— А положа руку на сердце, — язвительно заметил Рикард, глядя на портрет с откровенной враждебностью, — следует признать, что гораздо больше ему подошло бы прозвище Красавица.
Бланка укоризненно посмотрела на Рикарда, а Маргарита улыбнулась.
— И в самом деле. Уж больно он похож на девчонку. Если бы не глаза и не одежда… Гм. Он, наверное, не только женщинам, но и мужчинам нравится. А, кузина?
Бланка смутилась. Ее коробило от таких разговоров, и она предпочла бы уклониться от ответа, однако опасалась, что в таком случае Маргарита обрушит на нее град насмешек по поводу ее «неприличной стыдливости».
— Ну… в общем… Был один, дон Педро де Хара, прости Господи его грешную душу.
— Он что, умер?
— Да. Филипп убил его на дуэли.
— За что?
— Ну… Дон Педро попытался… это… поухаживать за Филиппом. А он вызвал его на дуэль.
— За эти самые ухаживания?
— Мм… да.
— Какая жестокость! — отозвался Рикард. — Мало того, что дон Педро страдал из-за своих дурных наклонностей, так он еще и поплатился за это своей жизнью.
Бланка смерила Рикарда испепеляющим взглядом.
— Прекратите язвить, кузен! — резко произнесла она. — Прежде всего, Филипп понятия не имел о дурных наклонностях дона Педро, а его… его ухаживания он расценил как насмешку над своей внешностью. Это во-первых. А во-вторых, вас ничуть не трогает горькая участь незадачливого дона Педро де Хары; вы преследуете вполне определенную цель — очернить кузена Аквитанского в глазах Маргариты.
— Ладно, оставим это, — примирительно сказала наваррская принцесса. — Тебе, Рикард, следует быть осторожным в выражениях, когда речь идет о кумире Бланки…
— Кузина!.. — в замешательстве произнесла Бланка.
— А ты, дорогуша, не лицемерь, — отмахнулась Маргарита. — Не пытайся убедить меня в том, что Красавчик уже разонравился тебе… Да, кстати, он нравится не только тебе. Матильда, как ты находишь Филиппа Аквитанского?
Девушка с трудом оторвала взгляд от портрета и в растерянности захлопала ресницами.
— Простите?.. Ах, да… Он очень красивый, сударыня.
— И совсем не похож на девчонку?
— Нет, сударыня. Он похож на Тристана.
— На Тристана? — рассмеялась Маргарита. — Чем же он похож на Тристана?
— Ну… Он красивый, добрый, мужественный…
— Мужественный? — скептически переспросила наваррская принцесса.
— Да, сударыня. Госпожа Бланка как-то говорила мне, что дон Филипп Аквитанский считается одним из лучших рыцарей Кастилии.
— А по его виду этого не скажешь.
— Тем не менее, это так, — заметила Бланка. — Филипп часто побеждал на турнирах, которые устраивал мой отец.
— И, небось, чаще всего тогда, — усмехнулась Маргарита, — когда королевой любви и красоты на турнире была ты… Ах да! Ты знаешь, что мой папочка пригласил его быть одним из рыцарей-зачинщиков турнира по случаю дня моего рождения?
— Что-то такое я слышала.
— И это симптоматично. Похоже, отец намерен превратить праздничный турнир в состязание претендентов на мою руку. Уже доподлинно известно, что как минимум четыре зачинщика из семи будут мои женихи.
— Аж четыре?
— Да. Пятым, по-видимому, станет твой муженек — как ни как, он первый принц крови, а еще два места папуля, очевидно, приберег для Рикарда и кузена Арагонского — а вдруг и они изъявят желание преломить копья в мою честь… Гм, в чем я позволю себе усомниться.
Рикард покраснел. Он никогда не принимал участия в турнирах, так как от природы был физически слаб — что, впрочем, нисколько не мешало ему быть пылким любовником.
— Один из тех четырех, как я понимаю, Филипп Аквитанский, — пришла на помощь Рикарду Бланка. — Второй граф Оска. А еще двое?
— Представь себе, — сказала Маргарита. — Будет Эрик Датский.
— Тот самый бродячий принц?
— Да, тот самый.
— Прошу прощения, сударыни, — вмешалась в их разговор Матильда. — Но почему его называют бродячим принцем?
— Потому что он постоянно бродит по свету, то бишь странствует. Странствует и воюет. Кузен Эрик — шестой сын датского короля, на родине ему ничего не светит, вот он и шатается по всему миру в поисках какой-нибудь бесхозной короны. Недавно его погнали в шею с Балкан, так что теперь он решил попытать счастья на Пиренеях.
— А четвертый кто? — спросила Бланка. — Случайно, не Тибальд Шампанский?
Маргарита усмехнулась.
— Он самый. Моя безответная любовь.
— Как так? Ведь он влюблен в тебя.
— Это я имела в виду. Он любит меня — а я не отвечаю ему взаимностью.
— В таком случае ты неправильно выразилась, — заметила Бланка. — Это ты его безответная любовь.
Маргарита пожала плечами.
— Какая разница! — сказала она. — И вообще, не придирайся к словам. Ты сама не больно хорошо говоришь по-галльски.
— Зато правильно.
— А вы знаете, сударыня, — вновь вмешалась Матильда, обращаясь к Бланке. — В прошлом году госпожа Маргарита послала господину Тибальду…
— Замолчи! — резко перебила ее Маргарита; щеки ее заалели. — Что послала, то послала. Он сам напросился.
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась Бланка.
— Да ни в чем. Просто граф Шампанский — настырный тип. Четыре года назад он совершал паломничество к мощам Святого Иакова Компостельского, чтобы помолиться за выздоровление своей жены, и, естественно, проездом побывал в Памплоне. Тогда-то мы с ним и познакомились. И представь себе: на второй день он признался мне в любви — а в это самое время его жена была при смерти. Он, наверное, здорово обрадовался, когда вернулся домой и узнал, что она умерла.
— Не суди опрометчиво, кузина. Откуда тебе известно, что он обрадовался?
— А оттуда! Потому что спустя два месяца он попросил у отца моей руки. Когда же я отказала ему, он принялся терроризировать меня длиннющими письмами в стихах. У меня уже скопилось целое собрание его сочинений. Ума не приложу, что мне делать с этим ворохом бумаги.
— Вели переплести их в тома, — посоветовала Бланка. — Это сделает честь твоей библиотеке. Тибальд де Труа, несмотря на все его недостатки, выдающийся поэт.
— Может быть, может быть, — не стала возражать Маргарита. — Правда, ваш Руис де Монтихо ни во что его не ставит.
Бланка пренебрежительно фыркнула.
— Тоже мне авторитет нашла! Его просто снедает зависть к таланту дона Тибальда. По мне, Руис де Монтихо — несерьезный поэт.
— А граф Шампанский, по-твоему, серьезный? Да более легкомысленного человека я еще не встречала!
— С ним лично я не знакома, — ответила Бланка, — поэтому не берусь судить, какой он человек. Но поэт он серьезный, даже гениальный. Хотя я не считаю себя большим знатоком поэзии, все же осмелюсь предположить, что потомки поставят Тибальда де Труа на одну доску с такими видными фигурами в литературе, как Вергилий, Гораций или Петрарка.
Слова «доска» и «фигуры» вызвали у Маргариты странную цепочку ассоциаций. В отличие от Бланки, страстной любительницы шахмат, наваррская принцесса терпеть не могла эту игру — за шахматной доской она откровенно скучала, и ее клонило ко сну. Вслед за словом «сон» в ее голове завертелось слово «постель», повлекшее за собой приятные мысли о том, чем люди занимаются в постели помимо того, что спят.
