Сергей Шхиян - Заговор
— Господи, воля твоя, — перекрестилась женщина, — да увидь я тебя раньше в таком наряде, душу прозакладывала, что ты колдун!
— Вот видишь, а ты не веришь, что у нас получится! — сказал я Прасковье. — А теперь, голубушка, — обратился я к мамушке, — начинается самое сложное. Нужно сделать так, чтобы Вера пришла в этот терем.
— Господь с тобой, мил человек, она, уже, почитай седьмой сон видит. Чего ради ей вставать и через весь двор среди ночи сюда идти? Да и не пойдет она одна без Ивана Никаноровича, а он такой осторожный человек, что одними вопросами, что да почему, до смерти замучает!
— Управляющего с ней теперь нет, он совсем в другом месте, а ты скажи хозяйке, что это он ее сюда зовет. Та не придет — прибежит.
— Где это он может быть, как не под бочком у Веры? — удивилась Матрена. — Да я Ивана Никаноровича сама давеча видела…
— Давеча не нынче, а нынче он уже в другом месте. А где — никто не знает. Потому ваша хозяйка тревогу и не поднимает…
— Мудрено ты что-то говоришь, мил человек, так вроде, понятно, а до смысла не докопаться.
— Так нет в моих словах никакого особого смысла. Иван Никанорович, считай, сбежал от Веры, а куда, никто не знает. Вот она и волнуется. А когда ты ей скажешь, что он нашелся и ждет ее в этом тереме, она сразу и прибежит, — начал я разжевывать и так очевидную просьбу.
— Так он здесь, в тереме? — удивленно спросила она.
— Нет, здесь только мы, а он в другом месте, — терпеливо объяснил я.
— Так как же я ей скажу, что он здесь, коли его тут нет? — удивилась она.
Я почувствовал, что приближаюсь к высокой глухой стене. Как только я ей скажу, что Веру придется обмануть, мы не распутаем клубок противоречий до самого утра.
Вот он, лишний повод поразмыслить о том, как высокие помыслы разбиваются об элементарное непонимание. И как всегда, выход нашелся в грубом, циничном обмане простого доверчивого народа.
— Пока ты сходишь за хозяйкой, он сюда как раз и придет, — объяснил я.
Теперь, казалось бы, все было предельно ясно, однако и тут нашлась заковырка.
— Кто придет, Иван Никанорович? — уточнила Матрена.
— Именно, Иван Никанорович, сам, своими ногами! — теряя терпение, сказал я.
Матрена опять задумалась, потом привела свой недавний довод:
— Сам-то он мужчина солидный, правильный, здесь я плохого слова не скажу, только очень уж дотошный, как вцепится, будто клещ, никакими силами его не отдерешь.
На мое счастье в разговор вмешалась Прасковья:
— Мамушка, ты сделай, как Алеша просит, все и будет ладно.
— Верку, что ли, позвать, детонька? — умильно спросила Матрена, любуясь своей разумной воспитанницей.
— Да, мамушка, позови сюда крестную и скажи ей, что ее здесь ждет Иван Никанорович, — перевела мои слова на доступный пониманию язык Прасковья.
Я ожидал повторного вопроса о местоположении управляющего, но на этот раз пронесло, Матрена безропотно отправилась выполнять просьбу воспитанницы.
— Теперь пойдем вниз, — сказал я девушке. — Только старайся не шуметь, чтобы не переполошить народ.
Мы осторожно спустились в горницу и так же, как в прошлый раз, я зажег огарки свечей по углам стола. Для полного антуража на столе не хватало только человеческого черепа.
— Теперь прячься под стол, — велел я Прасковье, — а когда позову, выходи и веди себя как привидение.
— А как они себя ведут? — задала она вполне резонный вопрос.
— Ну, ходи так, как будто спишь, и разводи руками.
— А что, так ходят приведения? — заинтересовано спросила она.
У меня было, что сказать по этому поводу, но, щадя нежные девичьи ушки, я промолчал и только утвердительно кивнул головой.
Когда Прасковья спряталась под столом, все оказалось готово к встрече с коварной сиротской обидчицей. Не хватало только самой купеческой вдовы. Медленно поползли минуты. Мне казалось, что Вера должна была шевелиться чуточку быстрее, все-таки ей предстояла встреча с пропавшим возлюбленным. Пока суд да дело, я присел на скамье около стола.
— Скоро уже? — тотчас спросила из-под него заскучавшая Прасковья.
— Не знаю, у вас тут все происходит очень медленно.
— Где у нас? — живо заинтересовалась она.
— Везде, живете как во сне, — сердито ответил я.
— Ага, я ужас как спать хочу, — подтвердила, высовываясь из-под стола, девушка. — Как ты думаешь, здесь очень пыльно, я сильно перепачкаюсь?
— Тише, — прервал я никчемный разговор, — кажется, идут.
Я прислушался. Вокруг было по-прежнему тихо. Я решил, что мне показалось, но снаружи, на крыльце, заскрипели половицы, и взвизгнула несмазанными петлями отворяемая дверь. Не теряя времени, я обошел стол и встал в его главе.
— Здесь он, здесь, заходи матушка, — послышался из сеней знакомый голос Матрены.
— А это кто здесь спит? — спросил женский голос.
— Так это ж наш Фома. Напился и улегся, где пришлось, — объяснила та же Матрена. — Не робей матушка, Иван Никанорович в горнице.
На какое-то время в сенях стало тихо. Сюда к нам пока никто не входил. Наконец тот же голос позвал:
— Ваня, ты где?
— Здесь, — негромко откликнулся я, старательно пытаясь имитировать манеру говорить управляющего. — Иди сюда.
Не знаю, как поддельный голос любимого понравился хозяйке, но дверь в сени открылась, и в горницу вошли Матрена, за ней полностью одетая Вера, вслед им еще две женщины в рубахах и накинутых на головы платках. Меня они увидели не сразу, я стоял дальше источников света и черным платьем сливался со стеной.
— Ваня? — опять позвала хозяйка. Выглядела она испуганной и, несмотря на теплый вечер, куталась в шаль. — Ваня, ты где?
— Он скоро будет, — ответил я низким «загробным» голосом и только теперь меня заметили.
Эффект, надо сказать, превзошел все ожидания, Женщины застыли на месте. Даже Матрена стояла недвижимая, как соляной столб.
— Ты звала меня, вот я к тебе и пришел, — обратился я к купчихе.
— Я, я, — промямлила она, — я никого… я ничего не знаю, кто ты?
— Так ты не узнаешь меня? — спросил я с интонациями плохого провинциального актера, дальше мне оставалось добавить: «Офелия, о, нимфа!», но я пошел собственным путем и представился: — Я предсказатель, тот, кого вы смертью извести хотели и заперли коварно в этом замке!
Черт его знает, почему меня вдруг потянуло на старинные речитативы, но эти возвышенные слова вполне вписались в общую канву действия. В тишине горницы стало слышно, как у кого-то из зрительниц дробно застучали зубы.
— Приблизься, женщина, и я тебе открою все, что свершила ты, и над тобой свершится!
— Я ничего, — начала говорить купчиха, но не докончила и мягко опустилась на пол.
Мне показалось, что я немного переборщил с эффектами, но что-либо менять было поздно.
— Что вы стоите как пни, поднимите хозяйку и положите на лавку, — сказал я нормальным голосом онемевшей троице.
Команду они выполнить смогли и отнесли Веру на лавку.
— Теперь принесите воды! Быстро!
Пока женщины, толкаясь и мешая друг другу, бегали за водой, я проверил у купчихи пульс.
С ней пока все было в порядке, случился обычный обморок. Когда принесли воду, я обрызгал ей лицо, и только она открыла глаза, дал выпить несколько глотков.
— Где я? — спросила женщина, глядя на меня туманными глазами.
— У себя дома, — ответил я, — сейчас тебе станет легче.
— Ты кто? — опять спросила она, с трудом фокусируя взгляд на моем лице.
Честно говоря, мне стало ее жалко, как обычно делается жалко палачей, переходящих в разряд жертв. Теперь, когда Вере предстояло держать ответ за совершенные преступления, эта миловидная, молодая женщина вполне могла вызвать сочувствие. Однако не для того я затевал хлопотное предприятие, чтобы оставить его незавершенным.
— Ты меня знаешь, — нормальным голосом напомнил я, — я приходил тебе гадать. Теперь ты меня узнала?
— Узнала, — подтвердила она, потом добавила безжизненным голосом, — что тебе от меня нужно?
— Мне? Ничего. Ты меня звала, я пришел, только и всего. Тебе на что гадать, на прошлое или на будущее?
— Отпусти ты меня, где Ваня? — прошептала купчиха, с нескрываемым страхом глядя на мой языческий наряд.
— Хорошо, — легко согласился я, — только сначала расскажи, куда пропала твоя крестница.
— Какая крестница? — попыталась она отойти от вопроса. — У меня нет никакой крестницы!
— Сейчас, и правда, нет, но была Прасковья, которую ты убила!
— Я никого не убивала…
— Что значит, не убивала, а кого тогда похоронили вместо Прасковьи?
— Сироту, бродяжку, она сама померла, ее никто не убивал! — с отчаяньем воскликнула Вера.
— А где же тогда Прасковья? — громко, так, чтобы наш разговор отчетливо слышали прячущиеся свидетели, спросил я.
