Роберт Холдсток - Лес Мифаго
Ястребы побежали, громко крича. Я увидел, как одного невидимые руки подняли в воздух, перегнули вдвое, потом перекрутили, и трепали до тех пор, пока из висящего в воздухе трупа не закапал липкий экссудат (* жидкость, богатая белком и содержащая форменные элементы крови; образуется при воспалении). Разворошенные, разодранные на куски остатки бросили в реку, и они исчезли под кристально чистой поверхностью воды. На том берегу, борясь со своей смертью, корчился и извивался еще один ястреб, насаженный, как на кол, на огромный зазубренный сук. Не могу сказать, что произошло с остальными, но крики продолжались всего несколько минут, и все это время призраки носились по воздуху.
Наконец наступила тишина. Воздух потеплел, белая пелена исчезла, Китон и я начали яростно тереть лицо. Несколько высоких призрачных фигур подлетели к нам, туманные, слегка напоминающие людей создания. Они порхали над нами, поглядывая вниз, их волосы медленно текли по воздуху, руки трепетали, длинные заостренные пальцы указывали на нас, широкие рты улыбались. Их светящиеся глаза смотрели на нас, бездонные колодцы понимания над широкими усмехающимися ртами. Китон, ошеломленный и перепуганный, во все глаза глядел на них. Один из них вытянул руку вниз и ущипнул его за нос; летчик испуганно заскулил и элементали покатились со смеху — странный злой звук, эхо лесной страны, который, казалось, шел не из их губ, но из всего вокруг нас.
Появился свет, золотое рассеянное сияние, означавшее торжественное явление лодки. Элементали, окружавшие нас, задрожали и завибрировали, продолжая смеяться. Некоторые из них, нагие, рассеялись, превратились в дым, другие отплыли от нас в темные места, ниши и укромные уголки в ветвях, и в ямы под корнями. Но их блестящие глаза по-прежнему глядели на нас.
Китон выдохнул, увидев ладью. А я почувствовал огромное облегчение. В первый раз с начала нашего путешествия я вспомнил о своем амулете в виде серебряного листа дуба, вытащил его из под промокшей насквозь рубашки и протянул к человеку, смотревшему на нас из корабля.
Ладья намного больше подходила этой широкой реке, чем невозможно узкому говорливому ручью около Лоджа. Парус был спущен. Судно выплыло из полумрака и на берег спрыгнул высокий, закутанный в плащ человек и привязал причальный трос к корню. Свет шел из факела на носу ладьи. В первый раз мне показалось, что человек светится сам, но нет, я ошибся. И на нем больше не было шлема с узорчатым гребнем. Он распахнул плащ, снял сверкающую головню с носа судна и бросил на берег реки; золотой свет омыл его массивную фигуру.
Потом он подошел к нам и поднял нас на ноги.
— Сортхалан! — громко сказал он и повторил слово, на этот раз ударив себя в грудь кулаком. — Сортхалан!
Протянув руку, он коснулся амулета, видевшего у меня на шее, улыбнулся в густую бороду и заговорил на текучем языке, похожем на язык Кушар, и я не понял ни одного слова. Тем не менее каким-то образом я уловил смысл: «Я ждал тебя».
* * *
Через час после наступления сумерек с обрыва спустился Урскумуг. Значит он собирался пересечь реку, преследуя Кристиана. В лесу послышались осторожные шаги, и Сортхалан погасил факел. Высоко над рекой стояла наполовину полная луна; ясная ночь разрешила первым звездам показаться на небосводе. Было не больше девяти вечера, но плотная листва делала сумерки еще темнее.
Наконец между деревьями показался Урскумуг. Он шел медленно, странно сопя. Спрятавшись, мы смотрели, как огромный вепрь остановился у края воды, нагнулся и подобрал раздробленное тело одного из ястребов. Разорвав клыками живот трупа, он, удивительно по-человечески, всосал мягкие внутренности мертвого мифаго. Потом, швырнув тело в реку, глубоко зарычал, и оглядел берег. На какое-то долгое мгновение его взгляд задержался на нас, но, конечно, он не мог видеть нас в почти полной тьме.
Белая маска человеческого лица светилась в свете луны, и я мог бы поклясться, что его губы неслышно задвигались, как если бы дух моего отца молча говорил со мной и улыбался.
Потом чудовище поднялось на ноги и пошло через реку, подняв гигантские руки на уровень плечей и держа над головой сучковатое копье. Через какое-то время оленьи рога ударились о дерево на той стороне, послышалось недовольное бурчание, и все стихло. Только где-то через час сверху скатились несколько камней и с плеском упали в реку.
Ладья шумно подскакивала, схваченная течением, стремившимся сорвать ее с троса. Я внимательно оглядел корпус. Простой, но элегантный; быть может немного узкий, но, если натянуть водонепроницаемую оболочку, в нем могут поместиться человек двадцать. Один парус с простым такелажем; суденышко могло идти под ветром, но были и четыре грубые уключины и весла, для спокойной воды.
И опять мое внимание привлекли фигуры гаргулий, вырезанные на носу и корме. При виде их по спине пробежала дрожь узнавания и ужаса, как если бы во мне пробудилась моя родовая память, которую я так долго подавлял. Широкие лица, узкие глаза, выпуклые губы, они были произведения неведомого искусства, западающими в память.
Сортхалан вырыл яму для костра, набросал туда сухих веток и зажег пламя при помощи собственного огнива.
Он поджарил двух голубей и вальдшнепа, однако мяса в них не хватило бы даже на одного меня, не говоря уже о трех голодных мужчинах.
Вначале мне не хотелось начинать бессмысленный ритуал общения и непонимания. Сортхалан ел молча, иногда поглядывал на меня, но больше был погружен в собственные мысли. И все-таки я попытался поговорить. Указав в направлении первобытного мифаго, я сказал: — Урскумуг.
Сортхалан пожал плечами. — Уршакум.
Почти то же самое имя, что использовала Кушар.
Я попытался еще раз. Показав пальцами движение, я сказал: — Я преследую ус гуериг. Ты знаешь его?
Сортхалан, не переставая жевать, поглядел на меня, потом слизнул птичий жир с двух пальцев, протянул руку и теми же самыми липкими пальцами плотно сжал мои губы.
То есть «Ешь и молчи». Я так и сделал.
Сортхалану уже исполнилось лет пятьдесят, морщинистое лицо, но на удивление черные волосы. Он носил простую полотняную рубашку с надетыми на нее кожаными ребристыми латами, достаточно впечатляющими. Длинные лоскутные штаны и обувь с кожаными ремешками. Можно сказать, что он был бесцветным человеком, поскольку вся его одежда имела один и тот же унылый коричневый цвет. Вся, за исключением ожерелья из раскрашенных костей, висевшего на шее. Шлем он оставил на судне, однако не стал возражать, когда Китон принес его к костру и пробежал по нему пальцами, восхищаясь великолепными сценами охоты и войны.
Китон почти сразу сообразил, что узор на бронзовом шлеме изображает различные эпизоды жизни самого Сортхалана. Он начинался над левой бровью, и цепочка продолжающих друг друга сцен тянулась вокруг гребня к панели над правой защитной пластиной. И еще осталось место для пары сцен.
Узор начинался с кораблей, плывущих по штормящему морю; потом шло лесистое устье реки, поселение, высокие мрачные фигуры, призраки и огонь. Самая последняя сцена — одинокое судно с одним человеком на носу.
Китон ничего не сказал, но явно был поражен изысканной чеканкой и тонкой проработкой деталей.
Сортхалан завернулся в плащ и, похоже, заснул. Китон поворошил костер и положил новый кусок дерева на сверкающие угли. Ближе к полуночи мы оба постарались уснуть.
Но я смог только ненадолго погрузиться в беспокойный сон, и через какое-то время, в самый разгар ночи, сообразил, что слышу тихий шепот Сортхалана. Я открыл глаза, сел и увидел, что он сидит рядом с глубоко спящим Китоном, положив руку на голову летчика, и поет что-то вроде ритуальной песни. Костер почти догорел и я расшевелил его. Пламя вспыхнуло с новой силой; в его свете я увидел лицо Сортхалана, мокрое от пота. Китон задвигался, но не проснулся. Сортхалан поднял свободную руку к своим губам и посмотрел на меня; я поверил ему.
Вскоре песня кончилась. Сортхалан встал, сбросил плащ и подошел к воде; нагнувшись, он вымыл руки и лицо. Потом опять сел на землю, уставился в ночное небо и заговорил достаточно громко; свистящие, волнующие слова чужого языка полетели в темноту. Китон проснулся и сел, потирая глаза. — Что происходит?
— Не знаю.
Несколько минут мы смотрели на него, удивляясь все больше и больше. Я рассказал Китону, что Сортхалан делал с ним, но летчика это не взволновало и не испугало.
— Кто он такой? — спросил Китон.
— Шаман. Маг. Некромант.
— Саксы называли его Фрейя, — возразил летчик. — Я думаю, что это какой-то бог викингов.
— Бог, выросший из памяти потомка могучих людей? — предположил я. — Возможно в своей ранней форме Фрейя был некромантом.
— Слишком сложно для такого раннего времени. — Китон зевнул и, тут мы оба с удивлением обернулись, услышав движение позади себя. Сортхалан не двинулся с места, но замолчал и наклонился к воде.
