Андрей Валентинов - Небеса ликуют
И что же?
* * *Я оглянулся — шевалье куда-то исчез. Зато появился сьер Гарсиласио, с которым мы по-прежнему не торопимся общаться. Еще и эта забота! Доставлять его обратно в Рим нет никакой нужды. Там ждет его мокрая солома, в лучшем случае — вечная сырость подземелья башни Ноли или замка Святого Ангела. Отпустить? Одного, в степь?
Сьер де ла Риверо прошествовал мимо, не изволив удостоить меня даже взглядом. Бедняга! Панна Ружинска наотрез отказывается беседовать с «письменным мугырем», а с остальными римский доктор сам не желает разговаривать.
Гордыня, гордыня! Смертный грех, да и только!
Впрочем, этот мальчишка не виноват.
Ключик! Молодой глупой синьоре вручили ключик от запертой комнаты!
…Книга лежала рядом, на расстеленном поверх травы плаще. Так лучше — солнце искорежит страницы, убьет затейливую арабскую вязь. «Плоды трудов» брата Алессо Порчелли, Нострадамуса из Флоренции…
Открыть?
Мне не приказывали этого делать. Но и не запретили. «…Что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их…» Знаю ли я ответ? Если знаю, то следует немедленно поворачивать назад, спешить в Гезлев или Кафу, садиться на первый же корабль…
…Так-так! Синьора королева и сьер еретик! Спасенная и спаситель! Тут бы целый роман написать можно, а вместо этого…
Даже не ответила! Нос — вверх, чуть бы подлиннее — до облаков достал бы. Говорят, у таких, как ее батюшка, за обеденным креслом шляхтич урожденный стоять должен, иначе ему кусок в горло не полезет. Не серебром платят — золотом!
А если бы она и в самом деле на меня плетью замахнулась?
…на первый же корабль, итальянские по Понту не ходят, значит, турецкий, галера или баштарда, из Кафы — в Истанбул, а оттуда уже — прямиком в Остию. Черная, покрытая закаменевшим жиром книга у меня, и листок из тетради предателя Паоло Полегини тоже у меня, я видел могилу первого и знаю, что поделывает второй.
Но ведь Франческа будет ждать меня в Киеве!
— Синьор де Гуаира! Не позволено ли мне будет приготовить обед, ибо считаю постыдным прозябание в праздности…
Брат Азиний! Еще и он! Этого лысого осла надо дотащить поближе к его праведникам, которых он намерен исследовать, как брат Паоло — тараканов вкупе с клещами.
Посадить одного осла на другого и показать, где север? Доедет — до первого казачьего разъезда.
Франческа не будет ждать меня в Киеве. И никто не будет ждать. Сейчас там война, ландскнехты князя Радзивилла уже прошли Минск, а в Киеве у capitano Хмельницкого всего два полка…
Ей просто было одиноко. Одиноко, страшно, синьор в голландском плаще и немецкой шляпе случайно оказался рядом, к тому же я — поп, а она не любит попов…
Незачем ехать в Киев. Незачем сидеть здесь, на краю горячей степи, и ждать, пока брат Азиний накормит нас рыбьим клеем…
И незачем трогать ключик! На нем обязательно проступит кровь, ее не отмоешь, а мессер Синяя Борода обязательно вернется, и некому будет позвать на подмогу братьев.
К тому же брат Алессо писал по-арабски! Я все равно ничего не пойму!
— Дорогой друг! Раз уж мы устроили дневку, то не сыграете ли вы на гитаре?
— Нет, шевалье. Не сыграю…
«Плоды трудов их»… Но ведь их труды — не просто записи, это дела! Нострадамус служил в Киеве много лет, к его советам прислушивались, значит, то, что случилось, — тоже «плод»!
До черкасского бунта оставался всего месяц, а миссия в Киеве сообщала, что никакой опасности нет. И даже потом, после Корсуня и Желтых Вод, брат Сфорца считал, что все утрясется за пару недель.
Почти век мы работали в Республике, почти полвека — в Киеве. И то, чем все кончилось, — это и есть истинный «плод». И предательство брата Полегини, и трупы, выкинутые из склепов!
«По плодам познаете их»…
На что же ты замахнулся, Илочечонк? Кого вздумал судить?
…Полдень, тени уползают, беспощадный солнечный луч вот-вот лизнет черную обложку Книги-Ключа…
— Я могу поговорить с вами, сьер де Гуаира?
— Можете, сьер Гарсиласио, можете…
Объявился! Этот синяк на лбу его очень красит! И опухшая губа — тоже. Теперь уже начинаешь жалеть, что «гололобые» решили начать с камчи, а не с кола.
— Не хотел бы обсуждать наши личные отношения…
— Это действительно излишне.
Странно, мальчишка совсем не изменился! Такой же, как при первой встрече: в глазах — вызов, ноздри раздуваются, вот-вот лопнут. Сейчас требовать начнет.
— Не перебивайте, пожалуйста! Как я понял, мессер Порчелли мертв. Поэтому я требую…
Уже начал!
— …чтобы вы выполнили обещание и отправили меня обратно в Италию…
Я вновь представил, какой из него получился бы инквизитор. Странно, а ведь мы действительно в чем-то похожи!
— Кроме того, я требую, чтобы вы написали письмо в Трибунал о том, что я оказал содействие…
Я скосил взгляд на Ключик. А что, если и вправду?.. Повернуть назад, обойти Кичкасы, где нас уже заждались, свернуть южнее, там тоже переправа. Этого сопляка — на костер, шевалье выписать пожизненную индульгенцию…
— Что вам обещали, сьер Гарсиласио? Жизнь?
— Конечно! — Разбитые губы возмущенно дрогнули. — Вы же знаете!
Я? Я-то знаю!..
— Это старое правило. Подследственному обещают жизнь, но про себя добавляют «вечную». Чтобы совесть потом не мучила.
В темных глазах что-то мелькнуло. Понял? Нет, пока еще только испугался.
— К тому же вы ничем мне не помогли. Даже на череп своего учителя не взглянули. Это раз. А теперь — два. Письмо могу написать. И ступайте себе на все четыре стороны! Далеко уйдете?
Я отодвинул книгу в сторону, подальше от солнца. Можно не спешить, подождать, пока сьер римский доктор начнет что-то соображать. Если сейчас он уйдет в степь, приговор будет выполнен быстро. Только «милосердно и без пролития крови» не получится.
— Выходит… Выходит, я и дальше буду вынужден терпеть ваше общество?
— Рассказать вам о Джордано Ноланце? — улыбнулся я. — Помнится, в прошлый раз мы беседовали о его мыслях по поводу политического равновесия в Европе…
Как я понял, идеи великого еретика ему не по душе. Может, сьер де ла Риверо ждал, что я ему поведаю о семидесяти семи способах вызывания Сатаны? Бруно увлекался и этим — в его возрасте.
Ладно…
Ключик, ключик… Почему я не знаю арабского? Сын башмачника ни разу не ошибся — и ни разу его предсказание не могло помочь. Неужели все повторилось? Значит, это и есть Тайна? Но это Тайна лишь для меня, в Риме все знали — и о киевской миссии, и о предательстве брата Паоло! Я ничего нового не открою, просто нарушу приказ!
— Эй, Адамка! Ты чего разлегся, хлоп? Открой глаза, к тебе обращаюсь!
Да, Рубенс был бы доволен! Аллегория Гнева в старых штанах и казацких постолах. Интересно, в гареме Ор-бека она так же командовала?
— То панна ясная пришла экзекутировать меня плетью? Кажется, перебрал. В глазах уже не гнев — обида. Ужасно, когда кричишь, кричишь — а тебя никто не слушает!
— Ты… Как смеешь? Ты думаешь, если я… Если меня… Я — шляхтянка урожденная, что было со мной — не в позор, слышишь, ты, хлоп!
Она не заплакала — такие не плачут и под камчой. Но я вдруг понял: у каждого — своя боль. Когда она бежала из Ор-капе, то думала только о свободе — о чем ином некогда было. Теперь же — о другом мысли. Кем она вернется в свой Гомель? Бывшей наложницей — опозоренной, сеченой? Церковное покаяние, темная накидка на голову до конца дней, может быть — монастырь…
— То чем могу помочь зацной панне?
— Я… Мне надо постираться! Я не умею стирать. Совсем не умею! То к кому мне обратиться? Пан Гарсиласио хоть и хлоп, но человек письменный…
— То что за беда? — Я встал, сообразив, чтоотдохнул на неделю вперед. — Я сам постираю для панны.
— Спасибо…
Что? Я, кажется, ослышался?
* * *Ручей был рядом, маленький, но чистый. А мылом я запасся еще в Истанбуле. Мыло — лучшее, что есть у турок, если не считать артиллерии.
Перед принятием обетов, как и велит Устав, каждый будущий брат обязан неделю нищенствовать и питаться подаяниями. Мне не пришлось — сразу же отправили в Гуаиру. Я, помнится, даже обиделся…
Откуда у панны зацной столько вещей? А рубашку уже не отстираешь — кровь намертво въелась. Черт, хоть бы наш осел не напутал с мазями! Ведь до мяса разорвали!
Вода плещется, мыло пенится…
Зря! Все это — зря! Я ничего нового не открою, никого не спасу, даже не накажу злодеев. Надо добраться до Черкас, а лучше до Чигирина, отправить всех в разные стороны, а самому — назад! И черную книгу смотреть нечего, пусть себе скучает Ключик!
— Гуаира, чем вы заняты?
— Догадайтесь, шевалье!
Коломбина не станет ради меня ехать в Киев. А если и поедет — что за беда! Зачем нам встречаться? Разве что за гитару спасибо сказать!
