Анатолий Дроздов - Господин военлёт
У солдат получается все лучше, я увлекаюсь. Отряд шагает и шагает, делая повороты то на ходу, то на месте. Место Ольги в последней шеренге, я вдруг замечаю, что она отстает. Черт! Ольга – дочь офицера, но все-таки дочь, а не сын.
– Отряд стой! Разойдись! Карачун – ко мне! Розенфельд – свободна!
Вручаю фельдфебелю листки с текстом и с наказом разучить песню к утру. Не мешало бы проконтролировать, но есть дела важнее. Краем глаза вижу, как тяжело, едва не ковыляя, уходит прочь Ольга. Строевые занятия в охотку и на плацу не одно и то же. Строевая подготовка укладывает новобранцев, что говорит о женщине? Обрадовался, ёпрст! Бежать за Ольгой, однако, не спешу, чувства надо скрывать. Достаю папиросы. Странно, но солдаты не расходятся.
– Разрешите, Павел Ксаверьевич!
Это Синельников. Протягиваю коробку. Унтер-офицер берет папиросу, закуриваем. С Синельниковым у меня отношения дружеские, зовем друг друга по имени. Я извинился перед ним за случай с пулеметом, он не обидчив. Папиросы, однако, он ранее не стрелял, ждал, пока предложат.
– Люди обижаются за Ольгу Матвеевну, – говорит Синельников. – Ладно, мы, но ее гонять! Нельзя так с женщиной!
Синельников – образованный, говорит «женщина», а не «баба». Все ясно. Отряд недоволен и прислал ходатая. Инициативу надо поддержать. Только не сразу, не то заподозрят.
– Розенфельд не только женщина, но и солдат! – говорю строго. – Сама в армию просилась, никто не заставлял.
– Все равно нехорошо! – возражает Синельников. – Ольга Матвеевна – добрый фершал, дело знает. Люди ее любят. Женщин надо жалеть! – он смотрит укоризненно. Дескать, что ж ты? А еще кузен ей…
– Ладно! – соглашаюсь с видимой неохотой. – Пусть отдыхает. Но на смотре поставлю в строй!
Синельников кивает, идет к солдатам. Что-то говорит, солдаты улыбаются и расходятся. Люблю делать людям приятное! Теперь – домой! Ох, что нас ждет!
Предчувствия не обманывают. За порогом валяются Ольгины сапожки. Нетрудно представить, как она их стаскивала… Хорошо, что разулась в гостиной, получить сапогом в голову – удовольствие еще то. Аккуратно прибираю сапожки под лавку. В воздухе разлито ощущение грозы, кажется, поднеси палец к потолку – и схлопочешь молнию. Глубокий вдох…
Врываюсь в спальню. Ольга, одетая, лежит поверх покрывала, вытянув ноги. Знакомая поза, и мы когда-то лежали. Ноги у нее сейчас, ох, как гудят! Подбегаю, сдергиваю носки. От неожиданности она не находится, что сказать. Исследую ступни – мозолей и потертостей нет. Очень хорошо! Теперь большим пальцем вот сюда и с усилием вверх! Еще раз! Пальчики в горсть и перебрать каждый, чтоб суставчики расправились! Ладонью – по всей стопе…
Это не «тростник», это «язык тигра». Язык у тигра большой и шершавый, он сильный и ласковый одновременно. Когда тигрица вылизывает котят, те урчат от удовольствия. Этот прием я освоил в совершенстве, здесь мы не ленились. Рани любила делать «язык», обучила и меня. Ей самой такой массаж нравился.
Ольга дышит глубоко, глаза ее закрыты. Кладу на колени вторую ножку, все повторяю. Теперь обе ступни вместе… Ольга тихонько стонет. Стоп! Когда делаешь «язык», опасно перейти грань. Неконтролируемый взрыв эмоций, «сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье…» Ольга Матвеевна нам кузина, Рани ею не была. С Рани было можно, с кузиной – не положено. Ольга двигает ножки к моим рукам, ей хочется еще. Нет уж! Если дитя не понимает, то взрослые в полном рассудке. Снимаю ее ноги с колен, встаю. Она открывает глаза.
– Я хотела тебя убить! – говорит мрачно.
Кто б сомневался! Понимающе склоняю голову.
– Тебя учили этому в Тибете?
– В Индии. Снимает усталость ног.
И заводит женщину до исступления. Но об этом лучше молчать. Ольга приподнимает ногу, вторую, словно проверяя утверждение, и нехотя садится. Подаю тапочки.
– Подлиза! – говорит она, но по лицу видно: гроза миновала…
Е.И.В. прибывает на летное поле. В местечке полно жандармов и агентов в штатском. Отряд выстроен у ангаров. К нам катит сияющий лаком автомобиль. Николай выходит из распахнутой адъютантом дверцы. На нем защитная гимнастерка, полковничьи погоны, фуражка. На груди – орден Святого Георгия. Император шагает к нам, следом поспешает свита.
– Здорово, летчики-молодцы!
– Здравия желаем, ваше императорское величество!
Хорошо рявкнули! А то! Прапорщик неделю принимал «здравие» за императора.
Царь направляется к специальному возвышению, эдакой сцене с перилами. Чертежик из штаба передали. Досок подходящих не нашлось, разобрали дом в местечке. Казна заплатит.
– Отряд, равняйсь! Смирно! – это Егоров. – Ша-гом марш!
Пошли! Дни стоят сухие, с утра по полю бегали солдаты – поливали из ведер. Пыль прибита и не оскорбит высочайший взгляд. Офицеры – впереди, нижние чины – следом, где-то в последнем ряду – Ольга.
– Пе-сню… За-апевай! – командует Егоров.
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит, аппарат наш летит
На честном слове и на одном крыле.
Хорошо поют, стройно. Солдатам песня понравилась и слова легкие. А сейчас с подъемом!
Ну, дела! Война была!
Но германца разбомбили мы дотла!
Песню сократили до двух куплетов. Для прохождения маршем достаточно.
Мы ушли, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетаем земле.
Вся команда цела, и машина пришла –
На честном слове и на одном крыле.
А теперь с молодецким пересвистом, чтоб удаль звенела.
Ну, дела! Война была!
Но германца разбомбили мы дотла!
– Отряд стой, раз – два! В две шеренги становись!
Встали. Господа-офицера впереди, нижние чины за ними. Е.И.В. спускается с возвышения, по лицу видно – понравилось. Полковник-летчик, поспешающий следом (инспектор авиации фронта) прямо сияет – не подвели. Царь идет вдоль строя. Он изменился со времени нашей встречи, заметно осунулся и постарел. Дела в государстве хреновые. Газеты сообщают о похождениях Гришки Распутина, толсто намекают на его связь с царицей. В правительстве постоянные перестановки, причем, каждый новый министр или премьер хуже прежнего. Про дела на фронте мы и сами знаем. В феврале будущего года революция, в октябре – вторая, в июле восемнадцатого – подвал Ипатьевского дома. Жалко дурака, взвалил ношу не по плечу. Предупредить? И что? Он генералов своих не слушает, а тут прапор с глупым советом… «Желтый дом» прапору гарантирован. Оно-то пусть, только без толку.
«Солдат и офицеров, что возле Нарочи легли, тебе не жалко? – говорю себе. – Из-за него погибли! Действие или бездействие на войне одинаково смертельны. У тех, кто погиб, дети тоже имелись…»
Мне жалко царя. Неплохой по сути человек, образованный, начитанный, жену любит. Не тем делом занялся. Выбор у него был, лучше б сразу отрекся. Наверняка Александра Федоровна, раскудык ее немецкую мать, настояла. Немки пищом лезут Россией порулить. Екатерина I, Екатерина II… Последняя даже муженька придушила, правда, и тот немцем был. Вдова Павла I рвалась царствовать, еле остановили. Вот и эта… Ну что, Александра Федоровна, порулила? Страна на коленях, саму считают немецкой шпионкой, а тут еще Распутин с Вырубовой…
Инспектор авиации представляет летчиков. Полковник в отряде два дня, все проверил, пощупал собственными руками. Подивился строевой песне, но все же одобрил. Вечером мы его угостили, выдали полный репертуар – как я, так и Ольга, полковнику понравилось.
Егорову вручают Святого Владимира с бантом и мечами. Очередные Станислав и Анна у Турлака и Рапоты. Царь уже передо мной. Сказать? Внезапно судорога перехватывает горло. Пытаюсь говорить, но даже сипа не получается. Кто-то не желает, чтоб скиталец мешался не в свои дела. Е.И.В. уже передо мной.
– Прапорщик Красовский! – представляет полковник. – Сбил немецкий аппарат, летал в германский тыл для выполнения специальных заданий и диверсий. Проявил недюжинную храбрость.
– Я вас раньше видел, прапорщик? – спрашивает Николай. – Постойте, вроде в Осовце?
Ну и память у него! Судороги больше нет, урок мы усвоили.
– Так точно, ваше императорское величество! Вы пожаловали мне этот крест и поздравили прапорщиком.
Он кивает и поворачивается. Однако на подносе адъютанта – Георгиевские медали, орденов нет. Николай недоуменно смотрит на полковника.
– За проявленную храбрость и совершенные подвиги прапорщика представляли к очередному чину, – докладывает инспектор, – дважды.
Все ясно. Егоров убедился: его представления не проходят, попросил инспектора помочь. Покойный Розенфельд прав: родня у князей Бельских влиятельная. Царь задумчиво смотрит на мой кортик с темляком, словно вопрошая: «А сам чего не истребовал? Тут бы не отказали!» Мое право: хочу – истребую, хочу – нет. Может, к пенсии берегу!
– Дважды, говорите? Что ж… Поздравляю вас поручиком, господин Красовский!
![Анна Одувалова - Изумрудное сердце [СИ]](/uploads/posts/books/144939/144939.jpg)