Великий князь Русский (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Цесарь же Константин посылал и морем и посуху в Аморею к братии своей, и в Венецию и Геновию о помощи. И братия его не успела, понеже распря великая была меж ними. А фряги помочь не восхотели, но сказали себе «Пусть турки Царьград возьмут, а мы у них отберем». И тако не было помощи ниоткуда, один только геновьянин князь, именем Иоанн Зустуней, пришел на помощь на двух кораблях, и шестьсот человек с ним.

Мехмед понемногу начал затягивать петлю, сковыривая византийские крепости и замки на подступах к Царьграду. Даже разрешал уходить с оружием в случае добровольной сдачи, ну а если нет — то штурмовал и вырезал до последнего человека. И в начале апреля турки приступили к городу, несмотря на тщетные попытка Константина убедить папу и европейских государей прислать помощь. Заодно он уговаривал отступить от города Мехмеда.

— Он же, безверный и лукавый, град повелел бить пушками и пищалями, приступы и стенобитные пороки строить. Из града же выезжали и греки, и фряги, биться с турками и мешать им, но не преуспели, ибо силы салтанские великие и тяжкие, зане один бился с тысячью, а двое — с тьмою… — печально вещал Феофил.

Рассказывал он здорово, с подробностями, но его постоянно заносило от фактографии в богословие и в «плетение словес», лишнее украшательство.

— Цесарь же с патриархом и священством, и всем собором, со множеством жен и детей ходил по церквам Божьим, молился и плакал, и рыдал «Господи, Господи, мы же, окаянные, силу Твою презрев, гневили и озлобляли Тебя…»

Пришлось в очередной раз останавливать архимандрита и аккуратно направлять его к деталям осады. Текст молитв и плачей вряд ли несет нечто новое — мы грешники, господь нас наказал, мы больше не будем, ну и так далее.

— От грома пушечного и пищального, от колоколов, от гласа и воплей с обеих сторон, от звона оружия, яко молнии блиставшего, от плача и рыдания градских людей и жонок, казалось будто небо слилось с землей и обоим содрогнулись! Битва столь великая и ужасная, что не слышали воины друг друга и не видели, с кем бьются, ибо от огня и пальбы пушечной дым сгустился и покрыл город и войско, и от зелейного духа многие померли.

Я попытался представить себе размах действия, засомневался и перевел взгляд на Затоку — он кивнул. М-да, получается, Феофил тут не приукрасил, это ж сколько там пороха пожгли? Нам бы половину от того… Впрочем, часть пороха турки потратили зря: приволокли некую огромную пушку, окованную железными обручами, бахнули… и ее, как некогда Шемякину бомбарду разорвало на тысячу маленьких медвежат. Значит, правильно мы решили не строить бомбарды, хреново с ними пока получается. Правда, несколько выстрелов супер-орудие успело сделать и даже снесло часть стены. Но вот что любопытно, отлил пушку некий венгр, ранее предлагавший свои услуги Константину. То есть латинянин, которому пофиг от кого деньги получать — от православных или от турков.

Там вообще полное смешение языков при осаде произошло, как в Вавилоне. У султана само собой, войска набраны со всех подвластных земель, даже вассальный деспот Сербии полторы тысячи всадников прислал. Православных, на минуточку. А в осаде оборонялись не столько греки, сколько итальянские отряды из генуэзцев и венецианцев, коим позарез нужна черноморская торговля. А еще турецкий претендент на престол Орхан со своими людьми, лучники, присланные архиепископом Хиоса, даже арагонские и французские моряки.

Естественно, весь этот интернационал между собой не ладил. Ведь даже те из них, кто связан союзом, смотрели как бы чего друг у друга урвать. Ну ладно там давние конкуренты генуэзцы и венецианцы, тем более православные и католики. Но даже генуэзцы разделились — с одной стороны, героем обороны стал тот самый Иоанн Зустуней, а с другой, генуэзская же колония Пера объявила нейтралитет! Мало того, именно Пера сдала османам планы ночного рейда, в коем Зустуней хотел сжечь турецкие корабли греческим огнем. Кстати, он оказался из тех самых Зустунеев, что правили Хиосом,

Отчего мне на мысль опять пришли большие молодцы Иван Молчанов и Гавря Иокай. К осаде Константинополя они, конечно, никакого отношения не имели, но вот квасцов с греческих островов, как что-то мне подсказывает, нам больше не видать. Или видать за совершенно неприличную цену. Они и так-то обходились не меньше, чем в два рубля за берковец, то есть десять пудов. А мыльники-алхимики производство квасцов масштабировали и тот же берковец нам обходится не дороже полтины. А квасцы — это окраска ткани и сукна, на которые у меня огромные планы…

— В двадцать шестой день мая, откликали моллы скверную свою молитву, и все воинство безбожное поскакало к городу. И прикатили пушки, и туры осадные, и две тысячи лестниц, и другие стенобитные пороки бесчисленно. Такоже и по морю придвинули корабли многие и почали бить город отовсюду, и мосты через рвы клали.

— Тогда не смогли на стену взойти, — уточнил Затока. — Зустуней ударил, секся с ними крепко. Но через три дня, в ночь, ударили снова и бились беспощадно, и сам салтан гнал воев в бой железной палкой.

Бог на стороне больших батальонов — Зустунея тяжело ранили, оборона дрогнула, турки проломилсь в город, в последней попытке остановить их погиб император. Все, финиш, занавес.

— Пострадал благоверный царь Константин за церкви Божия и за православную веру, убив своей рукой боле шести сотен турков. И сбылось пророчество: город Константином создан, и при Константине погиб, — завершил печальную повесть Феофил, огладив бороду. — И так случилось по грехам нашим…

Ну да, сейчас только такое объяснение и прокатит — по грехам. А что греки лет триста с каждым годом все больше и больше упускали страну из рук, передав самые жирные куски итальянцам? Что деспоты резались друг с другом, больше, чем с турками? Что даже в последние дни, когда все висело на волоске, жители осажденного Царьграда требовали денег за участие в работах по укреплению обороны?

А турки все время наливались и наливались силой, создавали эффективную систему управления и войско. Вон, едва заняв Константинополь, тут же начали переселять в него людей — а греки веками жили в полуразваленном городе и в ус не дули. Въезд Мехмеда в Константинополь не случайность, а вполне закономерный итог. Как могло получиться иначе, если папа Римский говорил, что пусть лучше городом владеют мусульмане, чем православные? А великий дука, адмирал византийского флота, прямо в последние дни заявил, что лучше тюрбан, чем латинская митра?

Господи, как же хорошо, что меня забросило к своим! Где нет этого разложения, где все при серьезной угрозе встают один за одного… А что серьезная угроза будет, я не сомневался — те же турки, с ними еще лет четыреста воевать.

— Город переименовали? Ныне Стамбул? — мрачно спросил я у Феофила.

Все сперва вытаращили глаза, потом переглянулись, потом Затока осторожно ответил:

— Мехмед повелел именовать по прежнему, Константинополем.

Надо же, не знал.

— Хорошо. Рассказывайте, как выскочили.

— Так на Русском подворье пересидели, а там паломниками назвались, что к Святой земле ходили, — разулыбался Третьяк. — Они еще спрашивали, что да как в Иерусалиме, да мы же только оттуда…

Вышибли их из города, как пробку из бутылки — ходили поклоняться пророкам Исе и Мариам? Ну и валите отсюда, не мешайтесь, мы тут Высокую Порту делать будем.

Дальше на генуэзском корабле из Перы в Крым, через княжество Феодоро и земли Гераев на Днепр, и вверх по нему, прямо в лапы Шемяки. Счастлив наш бог, ничего не скажешь.

После всех рассказов я вытащил Диму на разговор. Сугубо конфиденциальный, по старой памяти устроились на самой высокой башне кремля, чтобы никто уши не грел.

В осеннем прозрачном воздухе вдали плыла Москва-река, стояли маковки собора Лужнецкого монастыря, торчали соломенные крыши, чернели озимые поля, за ними леса и перелески. Отчего-то мне вспомнился Головня — он сейчас разъезжал по стране, как и три десятка делегатов будущего Земского собора из самых дальних (и, как следствие, новообразованных) уездов. Я выдернул их специально, чтобы они познакомились с «организацией службы» в старых уездах, на что отвел целый год. Ничего, потом наверстают.