Кирилл Еськов - Америkа (reload game)
Случай проверить эти свои умозаключения представился Расторопшину тем же вечером, причем завязкой ко всему дальнейшему послужила как раз специфика тамошнего рациона. Известное дело: человек-то – он всё вытерпит, а вот животинка...
– Ваше благородие, разрешите обратиться! – принесший «ужин» рыжеусый явно ощущал себя не в своей тарелке. – Вы в собаках чего-нибудь понимаете? Чем их кормить, в смысле?
– От собаки зависит, – пожал плечами ротмистр, откладывая на угол своего топчана сочинение французского бытописателя (второе уже по счету, кстати). – Вообще-то собака ест всё, что и человек, но охотничья и сторожевая, к примеру, – это, брат, две большие разницы. Но ты как-то очень уж издаля заходишь, конспиратор!
– А это правда, что им копченое нельзя? Что от этого у них нюх пропадает?
– Ну, на некоторое время – да. Потом восстанавливается.
– Вот ведь холера... Правильно, стало быть, парень говорит: нельзя ей солонины...
– А у вас ничего кроме, – понимающе кивнул Расторопшин. – А на одних сухарях не протянешь, да и те уже на исходе?
– Ну, вроде того...
О! Стало быть, кроме меня тут содержат еще и псину, и о ней, похоже, заботятся поболее, чем обо мне...
– Вообще-то если собаке не прямо завтра-послезавтра работать по следу – переживет и копчености. Уж всяко лучше, чем морить ее голодом.
– Тут ведь вот какое дело... Парень говорит, будто собака его помнит сейчас запах следов одного... ну, неважно чей... и будет держать его в памяти еще пару-тройку дней – всего с неделю, стало быть. А вот ежели ей, даже на время, перебить нюх едой с отдушкой – черта с два она потом тот запах отличит от других.
– Собака, помнящая «запах следов» неделю?.. – недоверчиво наморщился ротмистр.
– Это особенная собака, ваше благородие, редкая заграничная порода. Называется по какому-то тамошнему святому...
– Не иначе как – гончая святого Губерта, бладхаунд?
– Точно! Она самая!
Ничего себе...
– Да вы, ребята, с жиру беситесь, как я погляжу! Это какие ж нынче бюджеты у вашей Конторы, если у вас ищейками – бладхаунды? Это, конечно, не тебе упрек, служивый...
– Так она и не наша вовсе, ваше благородие! Парень с собакой – особо важный охраняемый свидетель. Господин полковник даже пошутил, что свидетель-то как раз собака, а парень – уж так, за компанию.
Вот это любопытно: «майор Иванов»-то, оказывается, в полковничьем чине...
– Ладно, служивый, – хмыкнул ротмистр, заметив, что его собеседник продолжает чуть заметно переминаться с ноги на ногу, – давай, говори уже! Выкладывай свой совсем-совсем уже неофициальный вопрос. Чем могу – помогу.
– Ваше благородие… Нам на инструктаже говорили, будто вы много чего секретного знаете-умеете… Так эта… – тут рыжеусый наконец взял себя в руки посредством принятия стойки «смирно» и отчеканил: – Разрешите вопрос! Как по-вашему, оборотни – бывают?
«Оборотни?? – вмиг засосало у него под ложечкой. – Не иначе как коллеги раскопали что-то новенькое по части тех изъятых Командором серебряных пуль... Нет, но как издаля зашел, рыжая шельма!..» Ему понадобилась добрая пара секунд, чтоб осознать: э, нет, тут вовсе не игра, рыжеусый-то, похоже, и в самом деле крайне встревожен, чтоб не сказать – напуган, а напугать такого вот егеря-кавказца куда как непросто…
– Давай-ка так, сержант: мне, для начала, нужна нормальная вводная. Чтоб тебе было попроще со всякими неразглашениями – я начну сам, а ты меня поправишь. Если захочешь. Идет?
– Идет.
– Ваша здешняя команда уже пару дней как – или даже три? – не имеет никаких новых инструкций из штаб-квартиры, и вообще курьеров оттуда; что не повод для паники, но… Пес, между тем, сегодня ближе к вечеру стал вести себя странно. Вы заподозрили – с подачи его хозяина, – что в доме, кроме нас, есть кто-то еще… – тут Расторопшин на миг замолк, ибо в голове его встали точнехонько на свои места недостающие кусочки мозаики: «министр был родом из Западных губерний, где очень в ходу легенды об упырях и оборотнях» и «вызвал в Петербург – срочно, телеграфом – двоих слуг: дядьку-ординарца и опытнейшего ловчего»; так вот откуда тут бладхаунд! – При этом как-то само собою прозвучало слово «оборотень». Обыск помещений результата не дал, но подозрений ваших не развеял; вы отправили наружу связного с сигналом тревоги – но тот как в воду канул. Похоже?..
– Но как вы?.. Ладно… Да, всё так.
– Собаку при обыске использовали?
– Никак нет! Обоих свидетелей… ну, в смысле – свидетеля и собаку… немедля изолировали, оперативник с оружием наизготовку при них безотлучно.
– Молодец, сержант, соображаешь! …Ну, что я тебе могу сказать? – ничего хорошего, если честно. Никаких людей-оборотней, перекидывающихся в волка, разумеется, не бывает. А вот восточные секты тайных убийц, умеющих такое, что нам тут и не снилось – очень даже есть. Похоже, сейчас кто-то из этих людей-теней разгуливает по дому – и кабы не собака, вы бы так никогда и не узнали, что он тут побывал… И рискну предположить, что он пришел как раз за свидетелями; если так, вы пока действовали безошибочно. Но одна хорошая новость всё же есть: если бы он собирался убить еще и вас, вы давно уже были бы покойниками.
– А как тогда насчет вас, ваше благородие?
– В смысле?..
– С нами – понятно, а вот вас этот самый… человек-тень… убить бы сумел?
– Ну, тут хотя бы «возможны варианты»... – после краткого раздумья поднял глаза на собеседника ротмистр. – Так что если хочешь продлить ту цепочку верных оперативных решений – сними-ка, взаправду, с меня наручники и отправь наверх. Под слово офицера. Сержант?..
Рыжеусый не отвечал. Он, казалось, погрузился в столь глубокую задумчивость (решенье-то серьезней некуда!..), что голова его свесилась на грудь; затем колени его подломились, и он лишь каким-то чудом устоял на ногах, привалясь к дверному косяку. Все движения его сделались вдруг как у смертельно пьяного… Да нет, какое, к дьяволу, «пьян» – он отравлен! Дозу, видать, получил давно, но мужик здоровенный, держался-держался и – вещество подействовало не врастяжку, а вот так, скачком…
Егерь, между тем, более или менее восстановил контроль над своими движениями и теперь, судя по выражению лица, мучительно вспоминал: как же я сюда попал-то? и что это за человек в наручниках? Зрачки его то съеживались в маковое зернышко, то расширялись во всю радужку, а по лбу и вискам катился обильный пот. Потом в глазах его, устремленных на Расторопшина, мелькнула уже, вроде бы, тень узнавания – как вдруг они наполнились до краев непередаваемым ужасом. «Эй, сержант, очнись!» – встревожено окликнул он, но тот отшатнулся от него так, что буквально вплющился спиной в стену каморки, а рука его дернулась за пазуху тем движением, которое ни с чем не перепутаешь…
Думать тут было некогда, и тело всё сделало само – рванулось из своего «положения сидя» снизу вверх, найдя голове самое верное для той ситуации применение: врезаться со всего ходу в подбородок рыжеусого. Соударение вышло таким, что в глазах Расторопшина полыхнули разом все фейерверки императорских тезоименитств, едва не ослепив его самого до черноты настоящего беспамятства; а вот рыжеусый оказался столь крепок на удар, что дальше knock-down’а там дело не пошло, и для требуемого knock-out пришлось еще добавить егерю по маковке рукоятью револьвера, выдернутого из его ослабевших на миг пальцев. Бил ротмистр «аккуратно, но сильно» – с полного замаха сцепленными руками, будто дрова рубя; ну примерно как супруга дает наркоз посредством сковороды или песта своему благоверному, надумавшему охотиться с топором за шмыгающими меж домашней утвари чертиками…
Первым делом, присевши на корточки, ощупал пульс; порядок – слабый, но ровный, будто спит. Невероятной мощи мужик, хоть по виду и не скажешь; не только женщины, стало быть, есть в русских селениях… Но чем же его угостили-то, а? В веществах ротмистр, по долгу службы, чуток разбирался, но ничего со схожей симптоматикой припомнить не мог; впрочем, в тропиках, и в особенности в Новом Свете, сейчас столько всякого понаоткрывали, что и гадать бесполезно. Да, кстати! – а как насчет тех министров?..
…Шум в полуподвале ничьего внимания наверху, похоже, не привлек; с полминуты ротмистр вслушивался в тишину дома, застыв сбоку от дверного проема с «калашниковым» наизготовку, и нашел ту тишину странно нежилой. Помимо ключа от наручников (слава те, Господи!), он обнаружил в карманах рыжеусого удостоверение на имя Александра Шебеко, вахмистра Отдельного корпуса жандармов (вот и познакомились...), и свой собственный бумажник, опечатанный сургучными двуглавиями Третьего отделения; каковые печати он бестрепетно ободрал, дабы обревизовать содержимое, и с облегчением убедился: всё на месте, включая и некую рваную десятирублевку. Патронов – сверх тех пяти, что в барабане – не отыскалось, увы. Еще раз окинул взором каморку, задержавшись на миг на опрокинутой кружке в луже пролитого чая (вот ведь Бог пронес, а?..), и привернул фитиль – чуток привыкнуть глазами к темноте, что поджидает за дверью.
