А. Авраменко - Смело мы в бой пойдём…
— Дуче хочет вас видеть…
Мы пробиваемся через людской водоворот, Вождь разговаривает с кем-то, но увидев меня обращается ко мне:
— Как вам нравится приём, господин Соколов?
— Я восхищён, Дуче.
— Как вы находите итальянскую кухню?
— О, я восхищён, Дуче.
— А какое блюдо итальянской кухни вам нравится более других?
Я молчу. Чёрт их знает, этих итальянцев и их кухню! Из всей и кухни мне вспоминаются только макароны (спагетти) и лепёшки с сыром и рыбой. Пицца! Воскресное блюдо итальянских рыбаков! Я читал об этом в детстве в популярном журнале «Вокруг Света». Я быстро озираюсь — нет, на столах вроде бы нет ничего не похожего на лепёшки…
— Мне очень нравиться пицца.
Муссолини очень удивлён. Он внимательно смотрит мне в лицо, потом широко, до ушей, улыбается. От этого он становиться похожим на лягушку.
— Пицца, капитано? Но, Мадонна миа, какая именно?
И он высыпает на меня целую пулемётную очередь из названий, ухо выхватывает что-то похожее на Неаполь…
— Неаполитанскую, Дуче.
Он изумлён. Нет, поражён. Нет, изумлён и сражён на месте! Он спрашивает меня: знают ли в России пиццу? Знают. Пробовал ли я её? О да, неоднократно (ложь во спасение). И как? Очень вкусно. Муссолини заверяет меня, что обязательно доставит мне это удовольствие…
Обер-лейтенант Макс Шрамм. Дальше. Москва. 1937 год.
После Римского награждения в самолёт нас штабелем укладывали, граппа штука забористая, хоть и противная до ужаса. Зато ребята они душевные, правда мы уже потом набрались, после церемонии. Дуче прогнуться решил перед союзниками и нам по такой разлапистой висюльке с Всеволодом Львовичем повесили: Здоровенные такие «Кресты за колониальные заслуги». Мы замучались на жаре два часа стоять, пока Муссолини речь толкал, челюстью двигал своей знаменитой. Видно было, что всё наспех делали, наверное донесли ему поздно. Поэтому они и в Испании всё время с начищенной мордой ходят. Берсальеров своих он вдоль дороги выстроил, флаги разные развесил, гирлянды, а вот нормально перевод речей обеспечить не мог… Потом, правда, обидно немного стало: Муссолини, гад, речь толкнул, руками помахал и смылся, не попрощавшись. Свита, чтобы неловкость загладить — нас быстрее на аэродром. Едем мы, кортеж сзади, вдруг видим — ресторанчик такой, симпатичный, народ то разбежался уже давно с улиц… Ну, Сева недолго думая: Хальт! Водитель как вкопанный… Майор из машины выходит, в магазин на глазах изумлённых макаронников заваливает, а через пару минут — назад. А в руках у него здоровенная бутыль, оплетённая прутьями и четыре бутылки с шампанским, ледяным… Помню, он потом ещё монахов строевому шагу обучал. И вроде научил, но это я уже не помню, отчётливо… Потом в нейтральном Белграде заправлялись, там сливянка была, это уже я какого то пацана отправил на поиски… В Бухаресте просто вином лечились, его там море разливанное, нас там ещё в здоровенный «Сикорский» пересадили, рейсовый, а там уже и Россия… Подлетаем, на посадку пошли, стюардесса из кабины высовывается вдруг и всем пассажирам: Брям, бряк! Вижу, Сева улыбается, но ничего не говорит. Заело меня это, и решил я русский язык выучить, всем назло. Наконец приземлились. Кончило нас трясти, машина остановилась, а нас не выпускают. Майор меня по руке похлопал, мол, не нервничай, сейчас выпустят. Пол часа где то ждали, потом девочка подошла и нас к выходу попросила, причём только нас с Севой. Ну, подошли мы к выходу, дверь открыли, и сразу музыка по ушам как врезала…В Киеве нас целая толпа народа встречала, оркестр гимны наяривает, наш и русский. Юные кутеповцы в парадной форме своей чёрно-коричневой шпалерами стоят, это что-то вроде нашего родного «Гитлерюгенда», вдоль здоровенной ковровой дорожки красного цвета через весь аэродром и орут во все молодые глотки:
Русский и немец братья навек
Крепнет единство народов и рас
Плечи расправил простой человек
С песней шагает простой человек
Гитлер с Кутеповым слушают вас,
— а потом припев идёт у них такой:
Москва-Берлин, Москва-Берлин,
Москва-Берлин,
Идут, идут вперёд народы
За светлый путь, за новый мир
Под знаменем свободы.
Причём, что интересно, куплет на русском, куплет на немецком, шпаков гражданских море, дамочки нас цветами посыпают, плачут, визжат, в истерике бьются. Я ещё такого энтузиазма ни разу в жизни не видел. Прошли мы по этой дорожке, мне даже неудобно как то, встречают нас в конце куча военных, и чины у всех… самый мелкий — полковник. А впереди архиепископ, что ли, в полном церковном облачении, но тоже с погонами, тут Сева к ручке его приложился, а я просто честь отдал, он меня в ответ крестом осенил, кивнул милостливо, и повели нас к автомобилю. Стоят лимузины роскошные, все флажками изукрашенные нашими и русскими, усадили, словом, и повезли куда-то. Еду я, любуюсь. У дуче в Риме постановка ещё та была, но здесь его переплюнули далеко: везде плакаты, где Гитлер с Кутеповым в обнимку стоят при полном параде, а на заднем плане куча англо-французских трупов лежит вперемежку с самолётами и танками. Поперёк улиц транспаранты с приветствиями, вроде: Слава непобедимым героям-освободителям! Смерть англо-французской плутократии! Долой сионистских банкиров! А с балконов цветы летят охапками, хорошо хоть из корзин их вынимать не забывают. Вдоль всего пути следования члены Всероссийского Корниловского Союза Молодёжи при полном параде: у всех рубашки такие, однобортные чёрные, называется «косоворотка», брюки непонятного покроя коричневые, и сапоги до колена, и прёт от этих сапог невыносимо. Не пойму чем, но вроде бы смазкой для тележных осей. В общем, полный абзац… Наконец, привезли нас на железнодорожный вокзал, там-то я вообще обалдел — представляете, картина здоровенная, от крыши и до самой площади привокзальной. А на той картине значит, все трое стоят — в середине, значит, Бенито Муссолини, дуче. Слева — Александр Николаевич, Верховный, справа — Адольф наш, Фюрер. А самое-то интересное что знаете? За всю жизнь не догадаетесь — вы себе и представить подобное не можете: стоят они на палубе штурмтрегера «Император Александр III», который под нашим немецким флагом идёт, а взлетают с него итальянские «Макки-Кастольди». Одним словом — обалдеть… Ну, тут нас на вокзале ещё поприветствовали, командующий гарнизоном такую речугу толканул, что довёл всех до полного обалдения. Наиболее экзальтированые дамочки даже в обморок стали падать. А мы, герои, стоим, головами киваем, поддакиваем, а сами об одном думаем — похмелиться бы не мешало… Ан нет, не вышло. У русских в отделе пропаганды люди опытные сидят, знают, как офицеры пить умеют, поэтому в ресторане ничего крепче кофе не было, и приехали мы в Москву трезвые, как стёклышки. Вывалились из специального купе, а нас уже на перроне лимузины ждут, двенадцатицилиндровые правительственные «Руссобалт С-100». Быстро под ручки, запихали внутрь, без всякой пышности и шума, и повезли в гостиницы, только москвичей — по домам. Вещи бросить. Гостиница оказалась новая, только недавно построенная. «Москва» — прямо напротив старинного замка, в котором у русских правительство находится. Кремль называется.
Только умыться-побриться успел — позвали. Чиновник дожидается, из ведомства пропаганды. Еле позавтракать успел, нас опять в машину и на церемонию.
Награждали нас в Кремле. В Георгиевском зале. Там колонны мраморные, всё сияет, и пол, и стены, и ордена у свиты Верховного. У всех форма парадная. Так и сверкает. Ну, моя серо-голубая смотрится, конечно, неплохо. Но Всеволод Львович в своей чёрной дружинной вообще, бесподобно! Награждали сперва наших, потом — итальянцев, а потом уже и до своих дошло. Сам Александр Николаевич, Воевода Партии, Ветеран русского нацизма каждому лично ордена и медали вручал! Какая глыба! Какой матёрый человечище! И в тюрьме довелось посидеть, и покушения на него устраивали, досталось ему, конечно. Хотя ещё крепкий мужчина — мне так ладонь стиснул, я чуть не заорал от неожиданности, крепко, по мужски! Одним словом, впечатление он на меня произвёл ещё то, нужное впечатление. А как до русских дошло, то сдаётся мне, что Севу-то Кутепов и раньше знавал, какая то улыбка у него по лицу скользнула, когда он орден выдавал. Смотрю, посольские наши и итальянские, сияют. В общем, честь мы отдали, кругом, и как рубанули строевым парадным шагом, я даже испугался, что сейчас каблуки отлетят, но обошлось. Вышли из зала, тут адьютанты налетели, чего, мол изволите? А Всеволод мрачный, как туча, вообще весь изменился почти мгновенно, и чего ему Верховный на ухо шепнул? Короче, буркнул им чего-то, те моментально шинель и фуражку ему подали, усадили в машину, и уехал он домой. У него семья в Москве, оказывается. Назавтра в гости пригласил на прощание. А меня повели смотреть культовый фильм, эпохальное творение знаменитого режиссёра Эйзенштейна «28-ой год», о фашистской революции в России. Специально для меня и моих ослуживцев на немецкий язык переведённый. Особенно мне понравилось, как Корнилов с Лобного Места на Красной площади свой манифест читал: «О спасении Отечества». Здорово там снято, как вокруг измождённые голодные лица, люди оборванные, а он стоит и ветер волосы развевает на лбу: «Сограждане! Друзья мои! Верные соратники! Вы видите, до чего довела страну клика, окопавшаяся у власти. Всеобщая нищета, голод, экономический хаос! И самое страшное, расстрелы беззащитных людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что они хотели хлеба для своих детей. Доколе же мы будем терпеть издевательства над нами и страной со стороны продавшейся международному сионизму демократической клики?!…» Тут я не выдержал просто, нет, ну хоть еврей этот Эйзенштейн, но гениально снял, просто гениально! Особенно, когда показал, как голодающих рабочих, вышедших на демонстрацию, расстреливают, и случайная пуля убивает молодую мать, и её грудной ребёнок в коляске катится к Волге, прямо под копыта казаков… Да, тогда в России жуткие дела творились… Голод был ещё хлеще, чем у нас в восемнадцатом, народу перемерло, просто страшно. Если бы не Корнилов, конец бы русским настал. Он-то смог с дуче договориться, чтобы итальянцы зерно поставили, и деньги нашёл. Правда, скандал был грандиозный, ещё бы — отказ от выплаты внешнего долга до стабилизации экономического положения, конфискация всех банков иностранного капитала, а так же всех банков принадлежащих лицам еврейской национальности… зато денег хватило, чтобы и за хлеб заплатить, и экономику в три года запустить… Вышел я после фильма под впечатлением, и повезли меня на банкет, неофициальный ужин, так сказать. Вокруг одни генералы с адмиралами, самый маленький чин — полковник, и я среди них, скромный обер-лейтенант люфтваффе. Подавали блюда из германского ресторана, привычные для меня. А штрудель вообще бесподобный был… Отвезли меня после банкета опять в гостиницу, и уснул я крепким сном, до самого утра.
