Дмитрий Беразинский - Красный опричник
Командир части вздохнул, и сказал что все вроде бы ясно. Неясно только одно: останется ли он, майор Беспрозванный командовать этой частью или его через месяц перебросят командовать каким-нибудь Иркутским военкоматом. Текучка кадров нынче наблюдается необычайная: кого вовсе увольняют из Вооруженных сил, кого переводят на другую работу, а кого переквалифицируют вовсе — в лесорубы. Чтобы валить тайгу на берегах Колым-реки.
После этой речи майору почудилось, что вскоре и впрямь, придется рукам командирским привыкать к топору, но Волков все то дело просек и решительно пресек.
— Несправедливо уволенные офицеры начинают возвращаться в части. Вот уже несколько месяцев в Москве заседает комиссия по пересмотру дел осужденных. К вам что, ни одного краскома не вернулось?
— Почему «не вернулось»? Вот, Алекперова уволили за пьянство в тридцать шестом… судя по личному делу. А в январе опять вернули.
Волков вздохнул и сказал, что все комиссии — это откормленный полуслепой слон на площади. Кого хоботом вверх зашвырнет, а кого и затопчет. Некоторых после этого реанимируют, а некоторых нет. Такова жизнь, которую можно сравнить с огромным катком — инерционность ее огромна, а смысла до сих пор явного не видно. И если к нему, Волкову, вопросов больше нет, то после обеда им нужно попасть еще в две части. А затем поздним вечером уехать в Минск — в штаб округа. Часть у Беспрозванного не самая плохая, а чтобы стать «отличной» потребуется много труда, так что простор есть, направления указаны — с Богом вперед!
Про бога Волков добавил про себя, чтобы не смущать и так уже порядком смущенного майора. В этот день они побывали еще в двух местах: управлении 44-го стрелкового корпуса (к нему относился 290-й саперный батальон) и на автобронетанковом складе. После посещения управления (туда заглянули напоследок) и все время до посадки в минский поезд Волков ругался последними словами.
— Нет, ну вы видели! Это что, общая черта любой русской армии? Что в Первую Мировую, что в Гражданскую, что теперь! Слетелись, как мухи на… сахар, понимаешь! Вот что докладывать товарищу Сталину надо! Это, а не высокий дух в боевых частях, который неустанно поддерживается силами легиона политруков!
Волкова разъярил тот факт, что управление корпуса было укомплектовано кадрами на все сто процентов, в то время как в строевых частях не хватало офицеров. Откормленная харя местного особиста привела в смущение не только Волкова, но даже и Кречко, а ведь он по роду своей деятельности привык общаться на периферии и всякого повидал. В ответ на приказ Ивана Михайловича ознакомить его с текущей документацией, на стол из сейфа было извлечено полкубометра доносов и компромата на работников управления и прочих офицеров корпуса.
Едва сдерживаясь, чтобы не отхлестать этой макулатурой по тяжелой роже капитана госбезопасности, Кречко затребовал личные дела. Полистав с полчасика папки, он протянул несколько из них Волкову.
— Вот. Полюбуйтесь, товарищ комиссар второго ранга! Полубесконечная система под названием «вхождение в курс дела». Больше всех служит в управлении машинистка из строевой части — три года. Командир корпуса прибыл в начале зимы, начальник штаба — два месяца тому назад, заместитель по тылу — прошлым летом.
Волков поежился.
— Представляю себе, как они работают! Особенно, когда вот такие товарищи капитаны госбезопасности следят за каждым их шагом. И палки в колеса вставляют, и компромат собирают, и стучат вышестоящему по системе Морзе. Что, товарищ капитан, крамольные мысли генерал-инспектор высказывает? Ничего, стукнете кому следует. Мне потом передадут, что именно вы доложили. Посмеемся вместе… если доживете.
Капитан госбезопасности Лопатин был в несколько странном положении. Приехали высокие рожи из Центра и жарят его за то, что он дословно выполняет их прежние указания. Кто его знает, может генеральная линия сместилась чуть в сторону? А может на него сигнал пришел? Так ведь он никогда ни сном ни духом, ни ухом ни рылом. Вся жизнь в борьбе с сомнительным и вредным элементом.
— Товарищ комиссар второго ранга! — произнес он тоскливо, — я ничего не понимаю. Никаких указаний мне не спускалось, новых требований не доводилось — все делаем, как и раньше. У меня одни благодарности в личном деле. Сорок восемь выявленных врагов народа…
— А тебе не приходило в голову, что враг народа в таком случае получаешься ты сам? Если мировоззрение народа не совпадает с твоим собственным, то что, капитан?
— Но ведь Владимир Ильич Ленин и товарищ Сталин в своих трудах указывают…
— Глупец! Товарищи Ленин и Сталин лично тебе ничего не указывают! Если Иосиф Виссарионович предлагает бороться со шпионами и вредителями, то это вовсе не значит, что ты должен этих шпионов и вредителей по триста штук в месяц отыскивать и представлять к высшей мере! Еще непонятно?
Капитан пожал поникшими плечами. Он был как все: работал такими же методами, пользовался одинаковыми приемами, допрашивая на результат. Волков сердито сплюнул в урну.
— Идиот! Ты своей башкой когда-нибудь думать пытался? Ты и тебе подобные подрывают боеготовность Красной Армии! Теперь понял?
— Не совсем…
— Фюр готт, кайзер унд Фатерлянд! — выругался Андрей Константинович, — твою старушку с проседью поперек седла драть отсюда и до рассвета! Имбецилл в погонах! Не запоминай ругательства, придурок, а кайся!
Лопатин послушно втянул голову в плечи и решил молчать. Все равно, что теперь будет: попал под раздачу — так терпеть надо. Что же там все-таки произошло, в верхах? На помощь Волкову пришел Кречко.
— Давайте я попробую к нему достучаться. Слышь, Лопатин, ты хоть связываешь аресты командиров с боеготовностью армии? Понимаешь, что чем больше ты напишешь донесений, тем больше народу посадят?
Капитан кивнул. Еще бы! А как же иначе?
— Вынь башку из плеч! Я с тобой по-хорошему пока и по-серьезному. Ты ведь не Стаханов, придурок, чтобы рекорды ставить. Если всех посадишь, то кто командовать останется? Армия ведь не безразмерная. Или ты потом за солдат примешься? Чтобы офицерам не скучно на Колыме было?
— Так ведь за результат не ругали! — упрямо гнул свою линию Лопатин, — и все признавались…
— А тебе не приходило в голову, что и ты бы признался? Ладно! Хватит! Хватит этих арестов, доносов и нервотрепки. Ты хоть представляешь, каково командиру корпуса работать, зная, что у него в штабе сидит дятел и на всех стучит, стучит, стучит. Ты цигаркой мимо урны промахнулся, а он тебе замечание сделать боится! Ты сапоги забыл почистить, а он видит и молчит. Короче, Лопатин, халява кончается! Придется не стучать, а работать. И вспоминать: чем это начальник особого отдела корпуса заниматься должен, когда стучать на своих коллег не нужно.
После этого состоялся визит к командиру корпуса. Комбригу Ткачеву в момент визита непрошеных гостей показалось, что под ним горит мраморный пол, однако выглядели товарищи «из оттудова» довольно мирно. За револьверы не хватались, дулом в зубы не стучали. Интересовались наличием закрепленной за корпусом по штату техники, людей и лошадей. Справлялись о штатном вооружении, артиллерии корпуса и способах доставки ее на пока еще теоретическое поле боя. Выяснилось, что если личным оружием (карабины СКС и винтовки СВТ и Мосина) корпус еще кое-как укомплектован, то с артиллерией полный бардак. Минометов, пушек и гаубиц наблюдалось около полусотни разновидностей, большинство из них требовали индивидуальных снарядов; запас некоторых видов боеприпасов не достигал и двухсот выстрелов на ствол.
Волков просмотрел некоторые документы и убедился, что действительно, парк орудий был весьма разнообразен: одна полковая трехдюймовка была представлена в вариациях 1893, 1902, 1913 и 1927 годов. Заряды к ним хоть и подходили по калибру, но различались по составу. Полковая 76-миллиметровка образца 1902 года из-за своей чрезвычайной громоздкости требовала для транспортировки не много ни мало — шестерку лошадей. Шестеро бойцов расчета не могли производить перекатывание орудия с целью изменения огневой позиции. Анекдотичные ситуации наблюдались и в прочих случаях.
— Да, уж! — вздохнул генерал-инспектор, — хоть ты создавай отдельные дивизионы прикрытия, вооруженные подобными анахронизмами.
Кречко воспользовался замешательством штабных офицеров и занимался своим любимым делом: бродил по расположению части и разведывал обстановку внутри. Волкову приходилось в одиночку изучать документы, отчеты и служебные записки. Картина была нерадостная. Не хватало техники: тягачей для транспортировки орудий крупного калибра, санитарных автомобилей, ветслужба передвигалась на двуколках, а парк гужевого транспорта тогда составлял едва ли не двадцать процентов от количества военнослужащих. За лошадьми нужен был уход, снабжение кормами, для них необходимы были конюшни, телеги, упряжь и ветврачи. Боевые будни зооветслужбы практически не отражены ни в одной книге о войне — а ведь лошадки внесли вклад в победу Красной Армии не меньший, чем те же саперы или связисты.
