Кир Булычев - Штурм Дюльбера (Река Хронос. 1917)
– Ты дежурный – тебе положено.
Степа нагнулся, поднял с пола телефон, поставил его на край стола, но трубки не снял.
– Что-нибудь случилось с императрицей? – спросил он с повышенной заботливостью, будто собирался тут же нести ей стакан воды.
– Бери трубку! – закричал Коля. Глаза у него стали бешеные. Он начал расстегивать кобуру, пальцы его тряслись. – Я из этого нагана сегодня пристрелил трех человек! Одним больше, одним меньше – какая разница! Какая разница, Степа? Решается судьба России, а ты никак не можешь решить, положено или не положено будить адмирала?
Степа, не отрывая глаз от руки Беккера, которая ушла по ладонь в деревянную кобуру, схватил трубку.
– Девушка! – кричал он и крутил ручку вызова. – Девушка, вы меня слышите? Вы что, решили поспать? Алло! Алло! Ну вот… а то как сквозь землю провалились. Знаю, сколько времени! Лучше вас знаю. Срочно, четыре – двадцать четыре! Да, прямой. Да, из Морского штаба! Я лучше знаю, кто когда спит, а кто нет!
– Вот видишь, – сказал Свиридов, глядя, как Коля застегивает кобуру.
– А ты берсекнул!
– Чего? – не понял Беккер.
Свиридов уже пришел в себя. Он взял со стола зеркало и поглядел на себя. Покачал головой, недовольный видом синей ночной щетины, встрепанных волос, припухших век и мешков под черными глазами.
– Это особое состояние, в которое впадали древние викинги во время битвы. Такой герой крушил и своих, и чужих – после боя его обязательно убивали свои же. Понял?
– Разберемся, – сказал Коля. – Ну, скоро?
Свиридов отложил зеркало, прикрыл ладонью трубку и ответил:
– Это спросишь у беззубого.
И тут же, услышав ответ, другим голосом произнес:
– Простите, ради Бога, это Степа Свиридов. Да, случилось. Скажите, пожалуйста, Александру Васильевичу, что лейтенант Берестов просится срочно переговорить с ним. Берестов, да, Андрей Берестов. Сколько времени? Три часа ночи.
Свиридов протянул трубку Беккеру, а сам снова взял зеркало, прошел к дивану, сел, сапог на сапог, принялся выдавливать угорь из большого пористого носа.
Коля взял телефонную трубку. Она была теплой и пахла какой-то помадой
– видно, от Свиридова.
– Я вас слушаю, – хрипло произнес Колчак.
– Александр Васильевич, я только что прибыл из Дюльбера. Мне нужно поговорить с вами.
– Это настолько важно?
– Я не паникер, ваше превосходительство, – сказал Беккер.
– Та-ак… Дорогая, достань порошок аспирина, – сказал адмирал. – И стакан воды. Вы меня слушаете, Берестов? Прошу вас немедленно прибыть сюда. Сколько времени вам потребуется?
– Семь минут.
– Отлично. Я предупрежу охрану.
Ровно через семь минут Коля Беккер увидел одетого и будто бы еще не ложившегося адмирала Колчака.
– Здравствуйте, – сказал адмирал, оглядывая Колю. – Садитесь. На вас лица нет. Еще не спали?
– Не пришлось, Александр Васильевич. Такие события…
– Тогда рассказывайте. Только коротко.
– Ее Величество, – сказал Коля, который уже отрепетировал краткую речь, – получила сведения, что Ялтинский совет принял постановление об аресте всех членов царского семейства.
Колчак кивнул, будто именно этого сообщения и ожидал.
– Они будут арестованы сегодня. Для этого в Ялту подтянуты какие-то верные Совету части и отряды мастеровых. Возможно, и банды крымских татар.
Колчак поднял бровь.
– Они существуют, – сказал Коля. – Я их видел три часа назад.
– Продолжайте.
– Царское семейство будет перевезено в Симферополь, в тюрьму, затем, возможно, – на север.
– Временное правительство в курсе дел?
– Не знаю, – сказал Коля. – Вот письмо от императрицы.
– Я же просил – ничего не писать! – сказал адмирал.
Из полуоткрытой двери в гостиную проскользнула тонкая женская фигура в золотистом пеньюаре.
– Но сейчас особый случай, – возразил Коля.
– Особые случаи устанавливаю я, – сказал адмирал, протягивая руку.
Коля отдал ему письмо.
– Что же вы, лейтенант, – брезгливо произнес Колчак, – ногами его топтали?
– И ногами тоже, – сказал Беккер. – Ялтинский совет подстроил мне засаду на дороге. Руководил засадой известный эмиссар Совета Елисей Мученик. Он оставался, так сказать, за сценой. А произвел эту акцию отряд крымских татар. Так что для спасения письма – именно его они и искали – мне пришлось пойти на некоторые шаги…
– Какие?
– Я выкинул это письмо в кусты. В последний момент. Так что, обыскивая нас, они ничего не нашли.
– А шоффер? Не проговорился?
– Он не знал о письме.
– Вы держались за нашу версию?
– Да, я клялся, что бываю в Дюльбере из-за княжны Татьяны.
– Поверили?
– Вряд ли. У них свои люди во дворце.
– Разумеется, – согласился Колчак.
– А поручик Джорджилиани предложил Татьяне руку, сердце и политическое убежище в Грузии.
– Вот пострел! Наверное, из князей? Впрочем, там все князья.
– В Совете знают куда больше, чем им нужно.
– Обезумевшие гимназисты и местные шмули – ничего, мы их приструним. И как вам удалось вырваться?
– Мы воспользовались тем, что бандиты напились, и бросились бежать. К сожалению, в темноте погиб шоффер. Я добрался один.
– И письмо в темноте отыскали?
– Как видите, я помнил, где оно лежало.
– Вас не ранили?
– Моя пуля еще не отлита, ваше превосходительство.
– Далеко это было от Ялты? Я имею в виду засаду?
– Недалеко, версты три-четыре от Чайной горки.
Колчак разорвал конверт. Прочел письмо. После секундного колебания протянул его Коле. Коля понял – если у адмирала и были подозрения, он отверг их. Либо счел более выгодным забыть о них, когда каждый человек на счету.
Записка была по-русски, без подписи. Не очень грамотно императрица сообщала о том, что утром или в крайнем случае днем все они будут арестованы. Надежда на то, что Колчак пришлет за ними корабль, чтобы спасти. Иначе все может кончиться трагедией.
Увидев, что Коля кончил читать, адмирал протянул руку и взял у него письмо. Сложил, спрятал в карман.
– Может так случиться, что это письмо станет самой драгоценной реликвией в российской истории. А может быть – если мы с вами потерпим поражение, – за эту бумажку и гроша ломаного не дадут.
Коля провел рукой по глазам, как бы отгоняя дремоту. Он хотел спросить, может ли он уйти отдыхать. Но Колчак, угадав его мысли, сказал сам:
– Пока я буду собираться, Анна сделает нам кофе.
– Иду, иду, – раздался звонкий голос Темиревой. Она скользнула в комнату, неся поднос с кофейником и чашечками. Как и когда она успела сделать кофе – осталось тайной. Коля любовался ею. Свежестью, молодостью и особенно свойственной только очень знатным дамам и подругам великих людей статью.
– Пейте, Андрюша, – сказала она, улыбнувшись Коле, как доброму старому знакомому, – впрочем, они были почти ровесниками, – хоть и видела его второй или третий раз в жизни.
– Дай ему полстакана коньяку. Он перенервничал на службе России, – сказал Колчак, разливая кофе. – Но не больше, а то у него коленки подогнутся и он заснет.
Колчак молча выпил кофе. Он быстро ел и пил, как будто полагая, что принятие пищи – процесс ненужный и почти постыдный. Может быть, в нем сидел тайный чревоугодник.
Когда адмирал с Колей спустились вниз, машина уже ждала у подъезда, ворча мотором и заливая светом фар всю улицу.
– Прошу вас, лейтенант, – сказал высоким елейным голосом полковник Баренц, вкрадчивый начальник контрразведки. Коля поежился, зная, что Баренцу известно о нем куда больше, чем хотелось бы.
– Конечно. – Коля покорно пошел за полковником, злясь, что приходится тратить время на Баренца, когда в кабинете Колчака принимаются драматические решения.
Но по мере того как он рассказывал о ночных событиях, вспоминал, как все было, вспоминал свой страх и унижение, Коля все более проникался желанием найти и перебить всех этих татар. Об Ахмете он не думал – впрочем, Ахмет в городе, что ему делать в горах?
– Кстати, о вашем шоффере? – спросил Баренц, поправляя очки в тонкой золотой оправе. – Вы видели его мертвым?
– Я видел, как он упал, – сказал Коля. – Но у меня не было времени вернуться. Меня бы тоже убили.
– Возможно, возможно, – как врач, сомневающийся в рассказе пациента, произнес полковник.
– Может, он и жив, может, его взяли в плен. Но он упал. Я видел, как он упал. Больше я ничего не знаю.
Баренц оставил Колю в приемной и без доклада прошел в кабинет командующего, где оставался минут десять.
Коле хотелось спать, но в то же время перенапряжение заставляло пульс биться вдвое быстрее, чем обычно. Состояние Коли было близко к лихорадочному.
Коля подошел к окну. За окном еще не начало светать – только пятый час. В блестящих радиаторах и стеклах съехавшихся к штабу автомобилей отражался свет из окон штаба, словно это были не машины, а гигантские блестящие жуки.
– Лейтенант Берестов! – воскликнул Свиридов. – Пред светлые очи!
