Петр Заспа - Wunderland обетованная
— Если бы найти, где вырубается электричество, то они станут слепыми! А ты, кстати, как видишь?
— Тебя рассмотреть могу. Но я о другом думал, — Долгов приподнялся и схватил доктора за плечо. — Когда стоишь одной ногой над пропастью, очень интересные мысли приходят в голову. Если задуматься — так ведь ничего не должно измениться? Уже родились мои родители, и у них вновь появлюсь я. И так же я приду служить на лодку, чтобы затем уйти в свой последний поход. Артём, мне конец, я знаю. А ты пронырливый, ты выберешься.
— Мы вместе выберемся!
— Не перебивай. Может, я впервые задумался о таинственном течении времени, а ты пытаешься порвать такую тонкую нить моих размышлений. Ты только вдумайся в эти парадоксы времени, в которые мы попали! То, что вернуться назад мы не сможем — это факт. Наше время для нас закрыто, и с этим тоже нужно смириться. Но нас разделяет всего шестьдесят восемь лет. Тебе сейчас сколько?
— Двадцать семь.
— Будет девяносто пять. Запросто дожить можешь. Вы, доктора, живучие как коты. Я даже представляю старого скрюченного доктора Петрова, с дорогой тростью в руке и в костюме от Версаче. Ты ведь наверняка станешь светилом в мире медицины! И тебя непременно потянет в наши северные края. Ты вполне смог бы посетить наш закрытый гарнизон по приглашению. Но ты ведь этого не сделаешь? Ты непременно заедешь своими хитрыми обходными путями. Я ведь прав, Артём?
— Никак не пойму, к чему ты клонишь?
— Артём! Долг на мне висит большой! Кому-то это может показаться пустяком, а для меня это очень важно. У нас в семье всегда это было свято! Мой отец меня отвёл за руку в школу. Мой дед триста вёрст на коне скакал, чтобы отца за руку в школу первый раз отвести. А моего Димку ты отведёшь!
Не зная что сказать, Артём в растерянности смотрел на покрасневшего от волнения старпома.
— Не спорь! — Долгов похлопал доктора по плечу и, натужно улыбнувшись, добавил: — Это будет тебе мой наказ! И попробуй только не выполни. Не должен мой сын, как сиротка, за мамкину руку держаться, когда школьный порог переступит. Есть у нас в семье такое поверье: мальчишку в семье на главные события в жизни должна вести мужская рука.
Артём с трудом протолкнул застрявший в горле ком и уже хотел начать убеждать старпома, что он и сам сможет с этим справиться. Но сзади заскрипела дверь, и они замолчали.
— Наш Голиаф уже пришёл в себя?!
На пороге стоял улыбающийся Шеффер, а за его спиной застыли двое солдат.
— Ты, доктор, делаешь чудеса — одним лишь своим присутствием ставишь людей на ноги.
— Где обещанные лекарства?
Артём взглянул на пустые руки Шеффера и помрачнел.
— После. Всё будет после. Сначала работа. Но перед этим мы произведём смену декораций, — пропустив солдат вперёд себя, оберштурмфюрер кивнул на доктора: — Взять его!
Упирающегося Артёма выволокли из камеры, и Шеффер с Долговым остались наедине. Профессор присел и, заглядывая в лицо лежавшему перед ним старпому, сочувственно произнёс:
— Понимаю. Всё понимаю, Арнольд Филиппыч. Горечь поражения для таких как ты — хуже гибели. Я тоже такой и даже не представляю, что бы я сам делал, окажись на твоём месте.
— Давай поменяемся, — криво усмехнулся Долгов.
— Чувство юмора указывает на скрытую силу воли. Мне твоя шутка понравилась. Скажу больше, твою выходку на испытаниях в карьере я тоже расценил как шутку. И на тебя не обижаюсь. Я тоже люблю пошутить. И ты ещё увидишь шутки от профессора Шеффера. А теперь о деле. Как вы говорите, юмор в сторону. Я не буду от тебя скрывать, насколько для меня важна эта работа. Для меня это — всё! И так уж получилось, что это всё зависит от тебя. Сегодня мы опробуем дозу ноль пять. Скрывать не буду, мы приближаемся к тому порогу, когда организм полностью исчерпывает свои ресурсы и уже не может восстановиться, а потому прекращает своё существование. Рубеж, оцененный как единица, очень условный. Я бы сказал, что черта невозвращения находится на дозах в ноль восемь, а то и ноль семь. Мы уже близки к этому порогу. Сегодня ты опять будешь бегать. И мы опять будем снимать кино. В прошлый раз была репетиция, а сегодня начнется серьёзная работа, без права на дубли. Но по твоему лицу я вижу, что ты не понимаешь всей серьёзности возложенной на тебя миссии и уже наверняка задумал выкинуть очередной фокус. Признавайся, Арнольд Филиппыч, ведь задумал?
— А ты ещё и лицемер, — тяжело вздохнул Долгов. — Куда смотрели мои глаза? Ты меня медленно убиваешь и, заглядывая в глаза, спрашиваешь, как мне это нравится? Оказывается, у меня великая миссия! Подумать только, а я и не понял. Что ж ты сам-то, миссионер, не попробуешь, каково это?
— Значит, мы с тобой друг друга не поняли.
Шеффер встал и, выглянув в коридор, приказал:
— Берите его, но осторожно. Замок откройте только на ногах. Ведите за мной, в смотровую.
Долгова подняли и, немного ослабив цепь, чтобы он мог лишь семенить мелкими шагами, повели по коридору. Когда его завели в комнату с широким панорамным окном, Шеффер был уже там. Он стоял к старпому спиной, и смотрел сквозь стекло.
— Я тебе обещал шутку от профессора Шеффера? Вот первая. Подойди, взгляни.
Ангар с объектом в стеклянном коробе Долгов уже видел. Но сейчас рядом с ним, на глянцевом чёрном полу лежал связанный по рукам и ногам Артём.
— Теперь посмотри сюда, на этот вентиль, — Шеффер положил руку на стоявший в углу синий баллон. — А то ты не поймёшь весь юмор моей шутки. Это жидкий азот. Сейчас я его открою, и по этому шлангу он ринется охлаждать объёкт. А мой помощник будет снимать все это на пленку. Так что я останусь в выигрыше в любом случае. Объект покажет свои возможности, и вместо одного фильма я отправлю в Берлин другой. А ты можешь продолжать упираться. Не знаю только, как к твоему упрямству отнесётся наш доктор.
— Чего ты хочешь?
— Хороший вопрос! Он говорит о том, что ты начинаешь думать. Мне всего лишь нужен хороший фильм с тобой в главной роли. Такой фильм, чтобы неверующие кретины, возомнившие себя учёными умниками из Берлина, заткнули рты и признали своё полное поражение. Такое кино, чтобы после его просмотра генералы вермахта сами отреклись от своих планов на новое оружие и потребовали от фюрера отдать все средства на создание сверхсолдат. Теперь ты меня понял, Голиаф?
Долгов отвернулся от окна и молча протянул Шефферу руку.
— Я знал, что мы поймём друг друга, — улыбнулся профессор. — Хотя, честно говоря, боялся, что ты заартачишься, потому что доктор мне ещё нужен. Вдруг он и вправду знает, как препарат «Z» влияет на зрение? Да и тебе он тоже ещё пригодится.
Солнце уже не слепило глаза, и Долгов запросто мог смотреть на тусклый диск.
«Моё зрение начало меняться, — подумал он. — Я превращаюсь в монстра, в одного из них. И сейчас я буду бегать во славу вермахта и ради фильма Шеффера».
От отвращения к себе захотелось плюнуть на собственные ноги, но перед глазами стоял связанный, будто на заклание, Артём, и старпом, тяжело ступая, вышел на тропу. Уже привычно исчезла боль от ран. Мышцы вновь налились силой, вены раздулись ещё сильнее и превратились в чудовищные верёвки, опутавшие руки и ноги. Холодный воздух приятно холодил покрасневшую грудь. Глаза превратились в два кристалла льда.
Он вышел и застыл, подобно библейскому Голиафу перед своим последним боем.
Шеффер невольно восхитился и, махнув рукой, приказал снять цепи. И в тот же миг с вершины карьера донеслось лязганье затворов. Оцепление явно нервничало. Что их ноль два «Z» против его ноль пяти? Но профессор был спокоен и, подозвав Йордана с кинокамерой, встал рядом с Долговым.
— Снимай вначале меня, затем плавно переводи камеру на него!
Бравируя, будто укротитель, засовывающий голову в пасть льва, Шеффер обнял, позируя, Шеффер обнял старпома за плечи и широко улыбнулся в объектив.
— Рудольф, я достойно выгляжу?
— Эрнст, ты звезда кинематографа! Но всё же держался бы ты от него подальше.
— Ничего, он теперь смирный, а этот фильм будет смотреть сам фюрер. Он должен запомнить моё лицо. Ты нас обоих снял?
— Да, сейчас ещё пройдусь по его форме.
— Теперь снимай грузы.
Йордан навел камеру на лежавшие на снегу шесть свинцовых кубов с надписями на каждом: «10 килограмм». Затем, не прерывая съёмку, приказал солдату сложить их в рюкзак и надеть на Долгова.
Шеффер тем временем делал в журнале соответствующие записи и, не удержавшись, чтобы ещё раз мелькнуть перед объективом, застыл на линии старта.
— Первый, бежишь на полную выкладку! Даже когда тебе покажется, что ты уже не можешь, всё равно беги. Мой препарат даёт неисчерпаемые силы! И мы договорились — без глупостей! На сей раз я тебя не прощу. Ты будешь рядом, когда объект начнёт уничтожать доктора. Не заставляй меня делать это. А теперь пошёл!
