Борис Царегородцев - Комфлота Бахирев
– Ваше превосходительство, вам надо к генералу Лобачевскому с этим вопросом.
– Ну что ж, Николай Васильевич, тогда у меня к вам просьба: сейчас зайдем к генералу Лобачевскому, там и обговорим.
С Лобачевским я не был знаком и увидел его сегодня в первый раз. Но его на эту должность назначил сам генерал Юденич, и значит, это боевой генерал.
Генерал меня принял, как только ему доложили обо мне. В кабинете он был не один, тут присутствовал и мой флаг-офицер – Вердеревский. После взаимных приветствий мы расселись на низеньких скамеечках для продолжения разговора.
– Господин генерал! Поздравляю с победой! – искренне проговорил я. – Потеря менее двухсот человек в обмен на город – это совсем мизерные потери по сравнению с теми, что сейчас происходят каждый день на германском фронте.
– Да, победа вышла славная, и этого от нас никто не ожидал, в особенности сами турки. Нам теперь остается только закрепиться тут, а на такой позиции, как эта, мы можем обороняться вечно. Туркам без флота город обратно не взять. Да и турки за последний год пошли уже не те. В большинстве их лучшие полки были выбиты нами под Саракамышем и Эрзерумом, а в Галлиполи нашими союзниками. Будь тут хотя бы полк немецкой пехоты, нам пришлось бы несладко и потери были бы многократно большими. Или нам пришлось бы перед высадкой стереть весь город огнем броненосцев.
– Господин генерал, зачем нам сравнивать турок и немцев, мы все знаем, как воюет немец, да вы и сами убедились в этом по действиям только одной батареи, где были немцы, а не турки. Теперь город наш, и я намерен организовать здесь передовую базу для нашего флота, и нам надо обезопасить город от турок. Для этого нужно занять все дороги к городу, как говорят мои авиаторы, производившие разведку окрестностей, их тут всего три. Я думаю, что в этом вы меня поддержите. Послать по две-три сотни солдат на перевалы с парой пулеметов да с одним орудием, и они смогут там обороняться от полка или даже двух. И это надо предпринять немедленно, пока турки не очухались и сами не закрепились на перевалах. А для того чтобы потом выбить их оттуда, нам придется положить значительно больше людей, чем было потеряно при захвате города.
– Я сейчас же отдам распоряжение. Господин полковник, – Лобачевский обратился к Воробьеву, – один ваш батальон уже контролирует дорогу в районе Аянджыка, что идет вдоль побережья на запад.
– Так точно, ваше превосходительство.
– Что вы о ней можете сказать? Там возможно наступление большими силами?
– Дорога эта идет в относительной близости к побережью и, похоже, не имеет неподалеку от города перевала. Возможно, где-то дальше и есть такой перевал. А то, что она идет вдоль побережья, это только нам на руку, так как ее будет легко удержать с помощью корабельных орудий.
– Вот что, полковник. Направьте людей по этой дороге еще верст на двадцать пять и разведайте ее насчет перевала. Не найдете таковой, значит, закрепляйтесь на самой высокой и выгодной для обороны позиции в тридцати верстах от города. Обследуйте все тропки в сторону от дороги, чтобы турки не смогли вас обойти и ударить в тыл. Найдите среди местных жителей проводников, чтобы они показали вам все щели, откуда могли бы выползти турки. И вот еще что: направьте срочно роту-две – нужно проверить дороги и тропки на юг от селения Аянджык и где нужно поставить заслоны.
– Надо бы и полковника Мартынова с его пластунами озаботить точно таким же заданием, проверить все возможные пути подходов к городу. Они более привычны к таким делам, чем солдаты Воробьева.
– Да-да, пожалуй, будет правильнее послать пластунов, да и люди из армянского батальона более привычны к горам. Полковник Воробьев, как и было сказано ранее, за вами дорога на запад. Оставляете там один полк. Всеми остальными силами организовываете оборону на перешейке.
– Господин генерал, тут такое дело… пока я сюда добирался, в городе увидел нелицеприятные действия со стороны наших солдат. Некоторые занимаются – извините меня – грабежами и насильничают, а солдаты из армянского батальона и убивают в придачу без причины. Я арестовал двоих таких убийц и насильников, они там внизу под охраной моих людей. Есть предложение армянский добровольческий батальон полностью вывести из города и поручить им оборону дороги в районе селения Герзе. А насчет этих двух насильников надо будет поговорить с их командиром.
– Весьма прискорбно, что они так поступают, но это месть. Вы, адмирал, не видели и не знаете, что вытворяли турки с их народом, они уничтожили десятки тысяч армян, а возможно, сотни. Так что, если наши добровольцы и убили тут в городе десяток-другой, то это только капля в море по сравнению с тем, что сотворили турки. Но я поговорю с Канаяном, чтобы он придержал своих, и давайте отдадим ему его воинов, он сам разберется со своими людьми.
– Если вы считаете, что так будет лучше, ну что ж, я не буду настаивать на наказании этих двоих, а также вмешиваться в ваши взаимоотношения с армянскими частями.
– Ну вот и договорились. А я сейчас же отправлю посыльных за полковником Мартыновым и за командиром армянских добровольцев. Надо будет согласовать дальнейший план наших боевых действий.
Не прошло и трех часов нашего ожидания, когда первым прибыл командир армянского батальона – Канаян. На него было страшно смотреть, его лицо было багровым от злости, а руки подрагивали, он не знал, куда их деть, все время хватался за рукоятку кинжала, а когда сжимал его, то костяшки его пальцев белели. Он выкрикивал ругательства на двух языках, и было понятно, кому они предназначались. Вначале он никак не мог внятно объяснить, что так вывело его из себя, хотя мы и догадывались, что он мог увидеть там, в лагере.
Неподалеку от лагеря были обнаружены несколько массовых захоронений, в которых было несколько тысяч умерших и убитых из этих лагерей. Я решил, пока Канаян не успокоится, не стоит говорить ему о его людях. Глядя на него, я подумал: если бы этот город брали одни только армянские части, тут в живых не осталось бы ни одного турка.
Вскоре приехал полковник Мартынов на раздобытой где-то бричке. Когда все собрались, мы обговорили наши дальнейшие действия на несколько дней вперед, пока войска закрепляются на берегу. Все понимали, что несколько спокойных дней у нас есть, так как турки сейчас подавлены, да и войск поблизости у них нет. Вот этими днями нам надо в полной мере воспользоваться и построить крепкую оборону.
К 19 июля вся территория в радиусе тридцати верст от города была нами захвачена. Перевалы на всех трех дорогах через горы были в наших руках. Почти на всех горных тропках стояли заслоны. Еще я попросил генерала Лобачевского и его штаб распустить слух, чтобы на каждом углу говорили, что через неделю сюда начнут прибывать войска для наступления по двум направлениям. Одно – через центр Турции на Адану, где скоро должны высадиться наши союзники и повести наступление навстречу нам. Второе наше наступление должно проводиться на угольный район Зонгулдак—Эрегли, чтобы захватить его и оставить турок без угля.
А на следующие сутки из Синопа вышел еще один конвой в сторону Крыма, но на этот раз с освобожденными военнопленными и гражданскими. Но всех за раз мы не смогли отправить, надо организовывать еще один конвой. Решили, что следующий конвой пойдет в Трапезунд, туда мы собрались отправить армян и тех греков, которые не захотели выезжать в Крым, а остаться в занятой нами восточной части Турции.
Глава 10. Константинополь в шоке
I
Захват Синопа для турок был полной неожиданностью – это же в двухстах милях от ближайшего к нему занятого русскими Трапезунда.
Через несколько дней после того, как мы заняли Синоп, в Стамбуле у султана собрался большой военный совет. Откровенно говоря, султан Решад Мехмед V практически не имел никакой власти в Османской империи, как и великий визирь, Саид Халим-паша. Вся власть была сосредоточена в руках трех человек, которые установили военную диктатуру, – «трех пашей», или триумвирата. Это лидеры государственного переворота 1913 года – Исмаил Энвер-паша, присвоивший себе портфель военного министра, но до этого он женился на племяннице султана. Это чтобы как-то сгладить захват власти, все же через племянницу он стал ближе к султану. Следующий в этой тройке был министр внутренних дел Мехмет Талаат-паша, потом полковник Ахмед Джамаль-паша, ставший морским министром. Мехмед V хотя и считался главнокомандующим вооруженными силами Османской империи, но главным тут был Энвер-паша. Также на этом совещании присутствовали еще несколько военачальников, и одним из них был принявший на себя командование объединенным германо-турецким флотом вице-адмирал турецкого флота (контр-адмирал германского флота) Вильгельм Сушон. Это он, находясь в момент объявления войны со своим отрядом кораблей в составе «Гебена» и «Бреслау» в Средиземном море, в условиях полного господства английского флота, должен был или погибнуть, или затопить свои корабли. И сейчас никто не скажет, что это было – или такой уж везучий был адмирал Сушон, или англичане, как всегда, сыграли в свою игру. Но немецкие корабли не только не были пущены ко дну, но сумели проскочить буквально под дулами неприятельских пушек и совершенно невредимыми достигли турецких территориальных вод. Сутки спустя Берлин объявил во всеуслышание, что кайзер Вильгельм «уступил» оба корабля турецкому правительству. Качественное превосходство этих кораблей над прочим составом турецкого флота делало их совершенно уникальным фактором в боевых действиях на море. Своих самых опасных противников черноморцы метко окрестили «дядей» и «племянником». Вместе с кораблями под сень полумесяца перешел и весь их личный состав, а командующий германским отрядом контр-адмирал Сушон сменил свой прежний головной убор на мусульманскую феску и стал именоваться теперь «Сушон-паша».
