Побег из волчьей пасти (СИ) - "Greko"

— Ты меришь всех по себе. Ты любишь до конца, дружишь до конца, ненавидишь — тоже до конца! Для тебя нет полутонов! Или Черкесия тебя сделал таким. Или ты уже был таким. Я не берусь судить. И, давши клятву, ты будешь ей верен. Я имел уже десятки случаев в этом убедиться. В этом — твоя сила. И слабость одновременно. Найдутся люди, которые этим воспользуются.

— Я был о черкесах лучшего мнения!

— Так они — тоже люди. И склонны потакать своим слабостям. Их кодекс чести не способен в полной мере заменить роль религии, к которой у них сложное отношение. Этические нормы, которые предлагает церковная доктрина — не важно христианская или мусульманская — и набор странных рыцарских самоограничений — они конфликтуют. Признаться, я устал от Черкесии.

— Так давай выбираться отсюда!

Легко сказать, да трудно сделать! Нам и втроем было тяжело. А теперь, когда нас осталось полтора человека, стало еще труднее перетаскивать наш конный караван через снежную полосу перевала. Спенсер вытаптывал цепочку следов, ибо действовать руками не мог. Прижимал к груди закутанные в тряпки кисти и шипел от боли. Я кое-как проводил по расчищенной дорожке лошадей, стараясь беречь левую руку, и помогал Эдмонду со снегом.

Подсобил снова катер. Он перестал упрямиться. Миновав опасный, по его мнению, участок, он прошел последний отрезок по углублениям в снегу от наших ног. И бодро двинулся к тропе, ведущей вниз, увлекая за собой остальных лошадей. Они энергично затрусили за вожаком, словно застоялись на перевале и теперь спешили вкусить экзотических даров соседней страны.

Нам пришлось их догонять, хотя сил уже почти не осталось. Ни секунды, заразы, не дали нам на передых, не говоря уж о небольшом банкете в честь нашего прибытия в Грузию! Дело обстояло именно так: мы шли по дороге Сванетии, шатаясь от усталости, мечтая о корке хлеба и оставляя за спиной цепочку из кровавых капель!

Боже, что это за дорога! Вернее, не дорога, а узкая тропа с приличным уклоном. Она постоянно петляла. Ее то и дело перегораживали скалы, мимо которых лошади не проходили, а протискивались. Внизу ревела горная речка. Быть может, миллион лет назад она прорезала себе путь через камень и создала этот умопомрачительный слалом.

Спуск по скальному карнизу оказался сложнее, чем подъем по предыдущему, на той стороне перевала. Мы двигались, как в полусне. Слишком много выпало на нашу долю. Усталые ноги с трудом находили нужную точку опоры на коварной тропе. Спускаться с горы вообще тяжело, а после всех наших испытаний — вдвойне. Не было и речи о том, чтобы продолжить путь верхом. Я был не уверен, что Эдмонд, в принципе, сможет сесть на лошадь и нормально ею управлять. Про себя я вообще молчал — проще мешок на спину коня закинуть!

На наше счастье, прилично спустившись, мы столкнулись с местным пастухом — с весьма колоритным персонажем в короткой рваной черкеске чуть ниже пояса и башмаках мехом наружу, перевязанных ремешками. Его голову венчала пышная кудрявая шевелюра с плоским суконным кружком вместо шапки. Вылитый человек-одуванчик!

Не случись этой встречи, нам пришлось бы разбивать лагерь прямо на узкой тропе, ежеминутно опасаясь получить по голове скатившимся камнем. Но все устроилось лучшим образом. Сван показал нам обходную дорогу, которую мы бы сами ни в жизнь не отыскали. По этому кружному пути, следуя за негаданным проводником, мы почти к ночи прибыли в сванскую деревню. Ее мы разглядели издали. Трудно было не заметить высокую квадратную башню под двускатной деревянной крышей. К ней нас и привел пастух, сдав с рук на руки местному старейшине.

— Смею заметить, Коста, что после суток без крошки во рту, пережив смертельные опасности, как-то не вспоминаешь про достижения цивилизации, вроде ложки или вилки, и начинаешь есть с ножа, как местные горцы. Какой к черту этикет, когда ты нагулял такой аппетит, — Спенсера приберег чуточку сил, чтобы шутить. Или они прибавились у него после кружки с горячим мясным бульоном.

Мы сидели на первом этаже крепко скроенной толстостенной башни вокруг очага. Над ним висела тонкая каменная плита, защищавшая потолок от огня. Окон не было. В углу был устроен люк на второй этаж. Сколько их было всего, мы не спрашивали. Чтобы туда забраться, использовали бревно с перекладинами. В случае нападения его вытягивали наверх. Башня была, по сути, оборонительным сооружением. Мини-крепостью. Иногда она спасала от схода лавин. Если деревню засыпало, люди могли выбраться через верхние этажи.

— Вам стоит спешить, уважаемые! — предупредил нас старейшина. — Проходы в Имерети закроют снега, и останетесь в Сванетии до следующего лета.

Он сидел рядом с нами, не притрагиваясь к еде. Лишь указывал клинком ножа на особо лакомые кусочки баранины. И угощал нас пивом в березовых туесках. Настоящим пивом, а не просяной бузой!

— На лошадях вы в два дня доберетесь до Кутаиси.

Я с трудом понимал старейшину. Он разговаривал на сложной смеси грузинских, мингрельских и сванских слов. Но общий смысл мне был понятен.

— Я не уверен, уважаемый, что мой спутник способен долго держаться в седле. Как видите, у него проблемы с руками.

— Я дам вам двух проводников. Поедут на ваших лошадях. Будут ехать рядом с инглезом и не дадут ему упасть. Если устанет, пройдется пешком. Дорога хорошая. Ехать — одно удовольствие, если править прямо по гребню.

Небольшого росточка, в рваной черкеске с короткими полами, с открытой грудью, поросшей седыми волосами, он казался последним человеком, слову которого можно было доверять. Но за ним пристроился его нукер-карачаевец в роскошном наряде с серебряными позументами и держал его кисет и трубку, проявляя к хозяину максимальную предупредительность. Мы так и не поняли, к чему был этот маскарад[1].

— Катер ваш хочу! — без обиняков поставил условие старейшина. — И еще двух лошадей.

Мы принялись торговаться. Я настаивал на том, чтобы за нами остались обе вьючные лошади. Ехать через Грузию о двуконь мне казалось хорошей идеей. И мне было понятно, что катер, привыкший бегать по горам, представлял для сванов огромную ценность. И чем они собирались кормить трех лошадей? Сеном уже не запастись!

В итоге, этот довод оказался решающим. Договорились на моих условиях. Старейшина принес крест и Евангелие. Он их поцеловал, сунул в рот палец, поднял его вверх и дунул на него. На мой вопрос, что значит этот обряд, он пояснил, что призывает Святого Духа в свидетеля клятвы.

… Утром двинулись в новый поход. Отдохнули, но силы полностью не вернулись. И раны болели.

Эдмонд с трудом взобрался на лошадь. Руки его серьезно беспокоили. Ему приходилось управлять лошадью ногами. Ему помогали два наших проводника — рослые, мускулистые парни в светлых чохах[2] и стриженные в скобку.

На голове у каждого красовался все тот же суконный кружок, подвязанный под выбритым подбородком. Они рассказали, что используют свои шапочки как пращу. Если встретится нам заяц или еще какая съедобная живность, мигом камнем ее подобьют.

Мне же взамен утерянной на перевале папахи подарили сванскую шапку — всем известный круглый колпак из тонкого серого войлока, обшитый тесьмой. Не сказать, чтобы я был в восторге. У меня такая шапка ассоциировалась с баней. Дал себе зарок, что разживусь в Кутаиси уже привычной папахой. Впрочем, для холодного климата сванских гор войлочная шапочка была в тему. И спать в ней ночью, наверняка, будет удобно. Свои ночные колпаки мы еще в Абхазии потеряли.

Нам предстоял путь по многочисленным горным отрогам и хребтам, протянувшихся зеленым каскадом к Сванскому Хребту. Мы еще были на приличной высоте. Ранним утром мы словно плыли на своих лошадях над облаками. До них, казалось, можно было дотянуться рукой. И уже чувствовалось приближение зимы. Приходилось кутаться в свои многострадальные накидки, подбитые мехом. Наверное, мы выглядели жалко, особенно, Спенсер. Рукава его накидки восстановлению не подлежали.

Наряды наших проводников тоже нельзя было назвать щегольскими.