Шофер (СИ) - Никонов Андрей

— Ну и ладно, сейчас ты всё равно ничего не узнаешь. Давай дождёмся, когда твоя Серафима придёт в себя и сама всё расскажет, тогда и решим, что делать. А сейчас вставай, мой милый друг, веди меня ужинать и в кино, потому что я устала и хочу посмотреть на чужую придуманную жизнь.

Сергей тоже был не прочь отвлечься, переоделся, и вывел Лену на улицу.

— Ты куда машину дел?

— Ковров забрал. Завтра и до конца недели у меня дела, не смогу его возить.

— Ага, — девушка задумалась, потом решительно мотнула головой, — значит, пешком пойдём, мы же не буржуи какие-нибудь. А знаешь, у меня появилась идея, твоему Коврову нужен ещё один шофёр.

— Обойдётся, — Травину эта идея не очень понравилась.

Лена на это ничего не сказала, только упрямо сжала губы.

Заместитель начальника двадцать четвёртого отделения Бернштейн всё-таки выкроил минуту, и позвонил субинспектору Панову. Тот ничего отрицать не стал, только уточнил, как зовут знакомую Кольцовой, а когда положил трубку, достал изрисованный лист бумаги, и изобразил там ещё одну женскую фигурку, провёл от неё линию к силачу, а возле фигурки поставил жирный знак вопроса.

— Интересно, — сказал он сам себе, — а она здесь при чём?

Он перезвонил в то же двадцать четвёртое отделение, благо милиционер, который сопровождал Кольцову, оказался на месте, и уже у него выведал подробности, которые никак расследованию дела о смерти гражданина Пилявского не помогли.

С утра с этим самым делом следователь торопил, но как-то неубедительно, Веденскому и самому не хотелось заниматься преступлением, в котором был только один подозреваемый, да и тот мало что несовершеннолетний, так ещё и сбежал. Панов его успокоил, сказал, что подержит бумаги у себя ещё пару недель, ну а если ничего не обнаружится, тогда отдаст. Но бюрократия тут была не при чём, работник уголовного розыска надеялся убийство раскрыть и виновных найти.

Будь воля субинспектора, он бы сволочей, которые довели музыканта до смерти, к стенке поставил, но и царский режим, и новая власть к уголовным элементам относились снисходительно, мучителям Пилявского грозило лет пять, а то и меньше, с учётом дворянского происхождения жертвы.

Решение дать Ермолкину сбежать было спонтанным — пацан оказался умным, несмотря на придурковатое лицо, легко провёл неопытного милиционера, и от агента, которого Панов за ним послал, тоже скрылся. Следствия Федька не боялся, дружков бы своих так и так не назвал, а как на свободе оказался, наверняка к ним побежал. Трогать мальчонку, как считал субинспектор, они не будут, не совсем ведь звери, дальше на побегушках подержат, а уж он, Панов, узнает — кто.

Да ещё Травин помог нечаянно, заявился к хулиганам в больницу, и Ермолкина обвинил. Считай, у Федьки этого теперь доказательство есть, что он бандитов не выдал, а молодой человек осиное гнездо разворошил.

Травин оказался на листочке не случайно, все события, связанные с делом Пилявского, так или иначе приводили к нему. Хулиганов на больничную койку отправил, так среди них Ермолкин затесался. С племянницей Пилявского шуры-муры после убийства закрутил. Жил у Пахомовой, которая домработницей у убитого, точнее — умершего, работала. И вот теперь появляется женщина по имени Серафима Олейник, которую, вполне вероятно, напоили, избили и изнасиловали, её судьбой интересуются сначала Травин, привезший женщину в больницу, а потом и Кольцова. Где у Олейник место в этом ребусе, Панов пока не знал, но внутренний голос убеждал — неспроста это. Травин ведь не один в парке был, а с женщиной, вполне возможно, что именно с Серафимой. Хулиганы её видели, могли отомстить. Не все, двое физически не способны были это сделать, а вот третий мог. Может, третий — это и есть один из бандитов? Тогда он и на остальных выведет.

Панов раскурил погасшую трубку, откинулся на спинку кресла. Было у субинспектора чувство, что что-то он не учёл, но он списывал его на излишнюю мнительность, за годы работы в канцелярии Панов каких только страстей на бумаге не начитался, криминальные романы и рядом не стояли. А в жизни оказалось всё гораздо проще, бандиту ведь что нужно — золотишко прибрать к рукам, бабу потискать, водки выпить, в ресторации погулять широко да перед такими же, как он, удалью воровской похвастаться, ради этого бандит ворует и убивает. Неинтересны ему гениальные планы и тонкий расчёт, нахрапом всё больше, силой, а не умом. Поэтому никуда они, эти субчики, не денутся, непременно себя обнаружат. Так или иначе.

Радкевич в полдень завтракал. В это время в ресторане народу почти не было, извозчики да простой народ всё больше по чайным на Преображенской площади сидели, деловые и совспецы появлялись ближе к обеду, а остальные — под вечер, когда на сцене рассядутся музыканты. Братья Лукашины сидели напротив, Павел с аппетитом ел, а Пётр на еду смотреть не мог, его подташнивало.

— Что-то ты бледный, — Радкевич подцепил ножом завиток масла, размазал по хлебу. — За руль точно сесть не сможешь?

— Боюсь я, — Петя старался на масло не смотреть, комок подкатывал к горлу и не уходил, — доктор сказал, лежать надо хотя бы дня два.

— Что же ты на этого здоровяка полез? Видел же, кулачище как твоя дурная голова, последний ум у тебя вышиб. Ладно, вы только снова на рожон не лезьте, а то не хватало мне без помощников остаться. Проверим субчика, вдруг кишка тонка, да, Пашка?

— Как есть, — Павел важно кивнул, втянул чай из блюдца. — Говорю вам, Герман Осипыч, не потянет он.

— Ну и ладно, Петька оклемается скоро, и нужда отпадёт, — Радкевич взглянул на часы, до назначенного Травину времени оставалось несколько минут. — Опаздывает, голубчик.

Сергей появился без двух минут двенадцать. Не то чтобы он специально подгадывал, привычка приходить вовремя его и тут не подвела. Пётр при виде обидчика приподнялся, но брат надавил ему на плечо, усаживая обратно на стул.

— Молодец, успел, — Радкевич бросил салфетку, — ну что, пойдём, покажешь свои умения.

Травину приходилось ремонтировать и перегонять с места на место и Фиаты, и Рено, и Паккарды, и Роллс-Ройсы. Студебеккер образца 1916 года, кабриолет с кожаным верхом и двумя удобными мягкими кожаными диванами, ничем особенным от таких же автомобилей не отличался, не то, что Форд, для которого в Америке требовалось отдельное водительское удостоверение. Четырёхспицевый руль с двумя рычажками — газа и момента зажигания, две педали, два рычага возле правой ноги. Сергей уверенно тронулся, отчего Павел недовольно скривился, а Радкевич, наоборот, похлопал молодого человека по плечу.

— Поехали. На Большую Ордынку вначале, а потом куда скажу.

Компаньон Шпули нигде долго не задерживался. Сначала они остановились возле двухэтажного дома на Большой Ордынке, рядом с галантерейным магазином, Радкевич и его подручный пробыли внутри минут двадцать, и вышли довольные. Потом проехали в Китай-город, к пятиэтажному жилому дому, здесь пришлось остановиться на полчаса, пассажиры вернулись с кислыми лицами и ругались. По обрывкам фраз Сергей догадался, что эта парочка ездила выбивать долги, и в этот раз им не повезло.

Из-за засилья упряжных экипажей движение в Москве было хаотичным и дёрганным, приходилось и стоять какое-то время, и вырываться вперёд, на свободное пространство, разгоняя лошадей рыком двигателя, один извозчик, у которого повозка чуть не перевернулась, хлестнул кнутом по автомобилю и чуть не попал Павлу по руке, и они ещё какое-то время простояли, пока Лукашин выяснял с обидчиком отношения, и запрыгнул обратно, стоило появиться милиционеру. Но от стража порядка они сбежать не успели, тот проверил документы Травина, выписал квитанцию и получил серебряный рубль штрафа.

К пяти вечера Студебеккер побывал на пяти адресах, наконец встал на стоянку на углу Геренальной возле ресторана «Звёздочка», и Травин уже было подумал, что рабочий день закончился, но Радкевич так не считал.