Оазисы (СИ) - Цзи Александр

— Я думаю о Рыцаре Дебрей. Самое страшное в нашей ситуации — то, что мы не знаем его целей относительно меня… Мы знаем, что он хочет подарить свободу для Оседлых, считая Оазисы тюрьмами, но я-то зачем ему понадобился? Да и Рыцарь Дебрей ли этот Осаму? Может, это разные люди?

— Мы ни в чем не уверены, — мягко произнес Матиас. — Но я убежден только в одном: между тобой и Рыцарем есть связь. Когда ты обнаружишь эту связь, ты найдешь Рыцаря.

Алан мрачно промолчал, глядя на дорогу перед собой. Он отметил, что Матиас сказал “ты обнаружишь”, а не “мы обнаружим”. Но Матиас тут же добавил:

— А мы поможем тебе.

“Жениха” Пилигримы сопровождали только одного, но хлопот от него было не меньше, чем от десятка. Хорвэш совершенно не представлял, что такое самостоятельная жизнь и тем более жизнь кочевая. Во время первого же привала его высочество изволил прогуляться за пределы крохотного участка, защищенного Ожерельем Невест. Матиас спохватился первым и привел принца из-за кустов в крайне возмущенном состоянии — оказалось, что Хорвэш не считает достойным своего высокого положения мочиться при всем народе. Он так громко возмущался, что Матиасу пришлось дать ему легкий подзатыльник, чтобы не привлекал внимание Тварей.

К удивлению Алана, Хорвэш ничуть не обиделся, а даже восхитился жесткости и грубости Пилигрима. Он еще не привык, чтобы мужчины проявляли характер.

Во время второго привала принца привела в недоумение тушка кролика — ранее ему доводилось вкушать либо Амброзию в разнообразном виде, либо отделенное от костей чистейшее мясо. Тэн, обмениваясь с Димитрием смеющимися взглядами, принялся охотно учить принца, как нужно обгладывать кости.

“К тому времени, когда мы прибудем в Парадайз, — подумал Алан, — они научат его грызть кости, мочиться при всех и вытирать сопли о всё, что под руку попадется”.

Собственно, такая перспектива беспокоила не особо. Волновало другое: необходимо достичь Парадайза как можно скорее, еще до того, как Хорвэш пройдет полный курс этики Пилигримов. Впрочем, надежды на это мало. Принц не мог долго ехать в седле, жалуясь на мозоли на заднице, а заставлять его скакать молча и не останавливаться на отдых мешала совесть — как-никак за сопровождение заплачено более, чем щедро.

Посему Алану оставалось наблюдать, скрипя зубами, как принц разглагольствует во время очередной остановки о вещах, которые, в сущности, не должны особо трогать юнца, проведшего беспечную жизнь.

Хорвэш любил размышлять о свободе, но делал это не так, как Рыцарь Дебрей. Хотя даже простое упоминание свободы заставляло сжиматься сердце Алана. Свобода, по Хорвэшу, заключалась не в способности перемещаться куда угодно по Дебрям, а в количестве ее степеней. Алан плохо понимал, что он имеет в виду, да и не прислушивался особо.

— Вот в Амазонии, — вещал принц, — у меня была только одна степень свободы: идти в пещеры добывать Амброзию. Выбора не было!

— Неправда, — встрял Тэн, который слушал Хорвэша с большим интересом. — Ты три раза в неделя ходи к женщина, делай дети.

Принц скривился.

— Как животное… Вы так радуетесь возможности совокупиться с другим представителем рода человеческого, будто это единственное, ради чего вы появились на свет. Спариться, набить брюхо и сладко поспать — вот о чем мечтает большинство, подобное животным. Но меньшинство, у кого есть мозги, не таково!

— И каково же меньшинство? — с улыбкой спросил Матиас.

Хорвэш с грустным видом крутил в руках бесполезный в Дебрях прибор с двигающимися картинками. Здесь он, понятное дело, не работал.

— Меньшинство мечтает о радостях, которые дарованы радостями разума. А возможности разума гораздо значительней возможностей тела. Вот вы, Пилигримы, думаете, что свободны? Вовсе нет. Вся ваша свобода — это Дебри. На самом деле вы прикованы к ним, как мы прикованы к родному Оазису.

Алана словно что-то неприятно кольнуло — в словах мальчишки был резон.

— Но мы можем остаться в любом Оазисе на свой выбор, — возразил Димитрий.

— И долго вы там просидите, зная, что можете в любой момент его покинуть? — вопросом на вопрос парировал Хорвэш.

— Хмм, — пробурчал Димитрий, оглаживая рыжую бороду.

— Рано или поздно вы станете Аляракуллами, которые ищут, но не находят свой дом. Или же быть вам Странниками. То есть Пилигримами, как вы зовете себя сами. В итоге мы видим, что свободы у вас не так уж и много!

Алан помрачнел еще больше, хотя и так не светился от счастья последние часы. Упоминание Аляракулла испортило настроение окончательно.

Но Димитрий, как и положено не слишком сообразительному человеку, не сдавался и продолжал спорить:

— И что ты нам предлагаешь, мальчик?

— Для вас? Не знаю. Перед вами все четыре стороны света, идите куда хотите. Лично я считаю, что слишком большой выбор не лучше, чем полное отсутствие выбора. Что касается меня, то я буду жить в Парадайзе, а там для того, кто умеет мыслить, полное раздолье!

— В одном Оазисе? В тисках Черной границы?

Хорвэш улыбнулся.

— Даже в тисках Черной границы можно построить свободное человеческое сообщество.

Местность между тем менялась: растительность становилась всё более чахлой и редкой, зато чаще встречались обширные пустоши с жалкими колючими кустиками, едва живыми в отсутствие воды и под палящими лучами безжалостного солнца. Постепенно пустоши слились в одну бескрайнюю каменистую пустыню, усеянную отвесными скалами и наклонными гигантскими камнями, навеки застрявшими в грубой сухой земле.

Море осталось далеко на юге и больше не напоминало о себе соленым запахом и свежим влажным ветром. Ветер сделался сухим, порывистым, швыряющим мелкий песок в глаза, дующим, казалось бы, сразу со всех сторон одновременно.

Завывание ветра, от которого дрожали редкие колючие кусты, и выбеленный солнцем однообразный пейзаж удручали. Однако к концу первого дня путешествия, как по заказу, впереди зазеленело пятно, оказавшееся крохотным живым оазисом с чистым родником и травой, на которую Пилигримы сразу же отправили пастись распряженных лошадей. Затем быстро соорудили Ожерелье.

— Раньше мы делали Ожерелье Невест, — сказал Димитрий, набирая в бурдюк воды из родника, — а теперь Ожерелье Одного Жениха. Ха-ха! Куда катится мир?

Тэн напился, встав на четвереньки и погрузив губы в воду, как корова. Когда-то, в ответ на замечание друзей, он ответил, что, зачерпывая воду ладонью, человек замутняет ее, поднимает со дна сор и просто-напросто расплескивает драгоценную жидкость куда ни попадя. Если же пить по-коровьи тихо, не взбаламучивая воду, не расплескивая ее, всасывая ртом, то от этого будет всем хорошо — и человеку, и зверям, и природе в целом. И вообще, человека человеком делают добрые поступки, а не то, как он пьет. После такого ответа никто больше не пытался делать Тэну какие-либо замечания. Алан про себя отметил, что хитрый кочевник прав.

Напившись, Тэн звучно рыгнул, пригладил редкие перышки усов, развалился прямо на травке под кустом с плоской вершиной и очень мелкими, колючими листочками, и зажмурился, как сытый кот.

— Какой дивный место! — пропел он. — Как грамотно создавай боги наш мир!

Хорвэш, который проигнорировал попытку Матиаса помочь и тщетно, но упрямо пытался расседлать кобылу, тут же отреагировал:

— Почему тогда боги не дали свободу всем людям?

— Может, потому, что большинство людей ее не заслуживай? — хихикнул Тэн, не раскрывая глаз.

— А разве не от богов зависит, заслуживают люди чего-либо или нет? — запальчиво выкрикнул Хорвэш, наконец сдернув с кобылы седло и чуть не упав при этом.

Тэн открыл было рот, но так и не нашелся, что ответить.

Зато в разговор вступил Алан:

— Ты думаешь, Хорвэш, что боги создали нас такими, какие мы есть, и наказали за это? По мнению Оседлых, мы, Пилигримы, не в силах найти покоя, а Оседлые для нас, Пилигримов, — пленники Черной границы. Это несправедливо, но всех все устраивает… Почти всех.