Честное пионерское! Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Я вздохнул. В двадцатый, а может, и в тридцатый раз за сегодняшний день прикоснулся к левому виску. Память вновь и вновь воскрешала боль (как добавку к прочим воспоминаниям). «Ёлка в сугробе, много снега», — мысленно повторил я. Эти два момента я отметил и сразу после «приступа». Потому и сказал Зое Каховской, что смертельные неприятности поджидали рыжего в следующем году. А вот спортивную сумку Вовчика я вспомнил только на уроке математики. Она буквально кричала, что третьеклассник в тот день возвращался с тренировки (для других целей мальчик ту сумку не использовал — спортивная форма извлекалась из неё лишь для занятий в зале и на время стирки). А ещё я выделил, что мотивом для нападения стали деньги: «Мишкины деньги». И это значило, что Вовчик накануне той стычку получил крупную сумму (либо от меня, либо для меня).

Что такое в понимании уличных хулиганов «крупная сумма» я представлял смутно. Они могли отобрать у третьеклассника даже мелочь на школьный обед. Но вот какой куш в их сознании перевесил опасения перед стычкой со старшим братом Вовчика (а та непременно бы случилась) — этого я не знал. Потому и предположил, что у рыжего мальчишки отобрали не пару монет, не рубль и не десять рублей — гораздо больше. Ещё сообразил, что Вовчик наверняка получил те деньги при свидетелях (ведь кто-то же «настучал» о них хулиганам). А значит: получил их рыжий не от меня (не стал бы я светить при посторонних большими деньгами). Выходило, что Вовчик в тот день нёс деньги мне. И, вполне вероятно, что шёл он из Дворца спорта (из «Ленинского», где проходили занятия боксом). Случилось это безобразие (могло случиться) уже после празднования Нового года.

* * *

После школы мы с Каховской разошлись по домам. Но вскоре снова встретились в квартире Солнцевых. К Паше я пришёл позже Зои. Потому и застал там удивительную сцену: Каховская вместе с Вовчиком, с ещё щеголявшим в школьной форме Кругликовым и с Пашей Солнцевым играла в «Олимпиаду» (простенькую «ходилку» — любимую игру из моего прошлого детства). Зоя сидела на полу (поджав ноги) плечом к плечу с Вовчиком, бросала кубики, отсчитывала фишкой ходы. Не фыркала, не задирала нос. Спорила и смеялась вместе с мальчишками.

Дети меня не заметили: очень уж увлеклись игрой. Я не привлёк к себе их внимание и не вторгся к ним в гостиную. Поначалу приоткрыл рот от изумления. Не меньше минуты простоял у порога комнаты: наблюдал за необычной умиротворяющей картиной. Слушал звонкий детский смех. Наблюдал за тем, как школьники спорили, как отбирали друг у друга кубики (но не ругались). Заметил, как Каховская пару раз взъерошила Вовчику волосы — Паша Солнцев при этом удивлённо таращил на приятелей глаза и глуповато усмехался (деликатно маскировал усмешку кашлем).

Я покачал головой и тоже улыбнулся (при виде того, как Зоины жесты смущали и обезоруживали рыжего мальчишку). Едва не сболтнул шутку. Однако промолчал, взглядом отыскал циферблат настенных часов (прикинул, сколько осталось времени до тренировки). И тут же вспомнил о «делах насущных». Тихо прошёл в спальню Солнцевых (давно уже не мою) — проверил, на месте ли копия папиной повести. Убедился, что испачканные копировальной бумагой листы не исчезли. И только после этого со спокойной душой присоединился к игре.

* * *

В субботу вечером позвонил генерал-майор Лукин.

Я уже улёгся спать, избавился от надоедливых тревожных мыслей, был близок к просмотру первого сна. Но мою дремоту разогнал задребезжавший в Надиной спальне телефон. Поначалу я подумал, что звонок мне приснился. Разодрал глаза, прислушался. Услышал Надин голос, но не разобрал слов. Потом различил в тишине шаги (Мишина мама «шлёпала» босыми ногами по полу) и увидел в дверном проёме комнаты Надежду Сергеевну. Иванова предстала передо мной взъерошенная, с затуманенным взглядом. Она зевнула и сообщила, что меня «требует к телефону» Фрол Прокопьевич Лукин. Я в очередной раз пробежался взглядом по Надиной новенькой ночной рубашке. Отбросил одеяло. И не слишком резво пошёл в гостиную.

— Мне тут давеча шепнули интересную новость, — сказал генерал-майор (точнее, прокричал из трубки мне в ухо). — Николая Анисимовича вчера исключили из КПСС. Полгода не прошло, как Устиныч восстановил в партии Молотова. А теперь вот… он же вышвырнул оттуда Щёлокова. «За грубое нарушение партийной и государственной дисциплины». Вот такие дела, Мишаня!

— Бывает, — пробормотал я.

Зевнул.

— Никак, разбудил тебя? — спросил Лукин.

Он выслушал мои заверения в том, что я «ещё не ложился».

— Я чего тебе, Мишаня, позвонил-то! — сказал Фрол Прокопьевич. — Напоминаю, что жду вас завтра. Сразу после полудня. Невестка обещалась накрыть нам стол. А ты сам знаешь: готовит она превосходно. Так что пообедаем. Познакомлюсь с твоими родителями. Поболтаем о жизни. Жизнь-то вон какие сюрпризы нам преподносит. Больших людей из партии исключают…

Я заверил генерал-майора Лукина, что «мы обязательно придём».

И не обманул.

Глава 16

Утром в воскресенье после почти полуторачасовой зарядки я уже привычно, но заслуженно похвалил старания Мишиной мамы. Четыре месяца диеты и ежедневные физические упражнения заметно преобразили фигуру Ивановой. Складки на её боках исчезли не полностью. Однако теперь они смотрелись скорее пикантно, а не безобразно. Да и сама Надежда Сергеевна за осень будто помолодела. Она сейчас выглядела едва ли не юной студенткой. Надя обзавелась модной причёской. Сменила наряды. Исчезли серые мешки, что уродовали её лицо (и это несмотря на ежедневные «подработки»). Движения Ивановой обрели уверенность и лёгкость. Испарилась и грусть из её взгляда. Немаловажную роль в Надином преображении сыграла улыбка, что осенью и в начале зимы стала частой гостьей на лице Мишиной мамы.

Я послушал краем уха Надино воркование по телефону, пока наряжался в «парадную одежду». Иванова обговаривала с Виктором Егоровичем, точное время нашей с ним встречи. Я вновь удивился тому, что многие «взрослые» до сих пор казались мне едва ли не глупыми и наивными детьми. Пылкие (всё ещё не «остывшие») отношения папы и Надежды Сергеевны напоминали мне о том, что я когда-то уже вырастил двоих детей (пусть и уделил им тогда недостаточно времени). Они меня радовали… и пробуждали в душе грусть. Будто я был древним стариком, у которого «лучшие» времена остались в далёком прошлом. В обществе «взрослых» я теперь чувствовал себя неуютно, будто в чужой компании. Уже заметил, что с большей охотой общаюсь с детьми (будто с собственными внуками). А ещё мне нравились беседы с Фролом Прокопьевичем.

При общении с генерал-майором Лукиным я не ощущал себя взрослым и опытным человеком. Но не потому что ветеран Великой Отечественной войны обладал сверхинтеллектом, энциклопедическими знаниями или гениальностью. За свою жизнь Фрол Прокопьевич накопил огромный жизненный опыт. Мои приключения в «бандитские девяностые» не шли ни в какое сравнение с испытаниями, выпавшими на его долю во время Второй мировой войны. А мои потраченные на коммерцию годы не принесли мне знакомств с «историческими» личностями, о которых генерал-майор отзывался словно о «простых смертных» и своих «старинных» приятелях. Я регулярно навещал Лукина (пусть и не задерживался у него надолго). И мне казалось, что Фрол Прокопьевич всякий раз радовался моему появлению: встречал меня будто любимого племянника.

Мы регулярно разговаривали с генерал-майором о моих «снах». Пенсионер конспектировал мои рассказы в тетради — после переписывал на отдельные листы бумаги (лишь те моменты, которые собирался выдать за собственные предсказания). Фрол Прокопьевич не отчитывался передо мной, кому именно пересылал свои записи (хотя и упоминал, что «дарит» их не только сыну). Я не выпытывал у него имена и должности адресатов. По сути, перед бывшим лётчиком я словно исповедовался: доверял ему в основном те свои знания о будущем, которые (как велела совесть) необходимо было если не исправить, то уж точно не помешало бы последствия тех событий «смягчить» (как от тех же землетрясений в Армении). При случае я поинтересовался у Лукина, почему он изображал провидца даже перед собственным сыном — не раскрывал истинный источник информации.