Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)
Он позвонил колокольчиком и вызвал подругу моего кузена. Ей оказалась та женщина, что встретила меня у входа.
- Вы оказались гораздо выше, чем я представляла, - произнесла горничная, когда мы шли по коридору. - Наверное, не знаете отбоя от дам. Они наперебой спешат назначить вам свидания.
- Вы первая, - усмехнулся я, - кто говорит мне о свиданиях. Поверьте, моя жизнь гораздо скучнее, чем кажется.
Угу, я старый солдат и не знаю слов любви. Ещё не хватало отбить подругу у Карла, он мне этого до конца дней не простит.
Тоскливый взгляд Марии долго сверлил мне спину. Эх, за милых дам, за милых дам... Может, и впрямь обзавестись боевой подругой, организм-то молодой, своего требует. Хотя, много ль таких найдётся, что мой характер сдюжат? Да и служба нынче непростая пошла: свободного времени с каждым днём всё меньше и меньше становится. Женщина любит тепло и ласку, как автомат чистку и смазку. Такая вот армейская пословица наоборот.
Я отправился к зданию Тайной канцелярии с чувством неизгладимой симпатии к Джону Куку, говорливому, но обаятельному врачу. Если он действительно настоящий профессионал, нет никакого резона удалять его из Петербурга. Пожалуй, стоит на днях навестить подполковника и замолвить словечко.
Глава 28
- Долго ж тебя носило, - Ушаков не стал скрывать неудовольствия. - Другой с первыми петухами б ко мне прибежал, а ты никак в полдень пожаловал. Пушка только-только жахнула. Я уж солдат за тобой отправлять хотел.
- Простите за опоздание: к лекарю заходил, - сознался я. - После того, как с вашими катами вплотную наобщаешься, полжалованья на лекарства извести можно.
Генерал засмеялся.
- Хватит ужо жалиться, фон Гофен. Глянь на себя в зеркало - здоровый как буйвол, тебе не по дохтурам ходить надо, а девок окучивать. Иль ты и там тоже поспел?
- Полноте смущать меня, Андрей Иванович. Я в делах амурных секретность люблю.
- Надеюсь, не только в амурных. Задал ты мне вчера задачу с Пандульфи энтим. Долго голову ломал, полночи не спал, на кровати ворочался, а к утру смекнул, как мы с тобой всё обстряпаем. Пока ты у лекаришки своего пропадал я уж и распоряжения отдать успел, и человека нужного нашёл, а чтобы он, голубчик, к беседе долгой и серьёзной подготовился, велел его, сокола, в холодной подержать. Догадываешься, о ком речь веду?
- Никак нет, Андрей Иванович. Ни на грош понятия не имею.
Ушаков расплылся в улыбке:
- И я тоже думаю, куда тебе догадаться. Хоть и умный немец ты, фон Гофен, но к полёту мысли российской не привычен. Я такую персону для Пандульфи припас - уж он все пальчики как котяра сметану оближет. Знатная может авантюра выйти. Порадуешься за меня, старика, что в скудоумость не впал ещё, несмотря на преклонность лет.
- Андрей Иванович, что вы право слово загадками со мной разговариваете! Да и вам грех на возраст жаловаться. Считайте, полжизни всего прожили, впереди ещё столько же.
- Ох, и льстец ты, барон. Знаешь, как ключик к старости моей подобрать. Ну, так и я тебя уважу, потерпи токмо чуток. Сейчас приведут человечка, натешишь своё любопытство. Да и я весь в гаданьях - получится ль у меня, иль не получится. Хучь монетку кидай.
- Нельзя вам в трудах ваших методой сей пользоваться, ненадёжная слишком, - усмехнулся я.
- И то правда.
Ушаков снял парик, помахал им будто веером:
- Жарко мне. Ну да пар костей не ломит. Любишь в баньке париться?
- Конечно.
- Вот и я сызмальства большой любитель. Раскалю камни докрасна, водичкой колодезной наподдам, хорошо... Душа в небеса улетает, музыку ангельскую слушать. Арфы там али скрипки какие. А потом в прорубь горячим нырнуть. Ух! - генерал задвигал сжатыми в локтях руками. - Ты на чины мои высокие сейчас не смотри, я ведь начинал когда-то с самой ни наесть сошки мелкой. Всё прошёл: и бедность, и скудость. И повоевать при Петре Ляксеиче довелось. С простого солдатика карьер свой зачинал. Теперь вишь, как возвысили меня. А я каким был, таким и остался. Простой как лыко. И ты гляди на меня и на ус мотай, покуда из ума я не выжил. Пригодится наука в будущем.
В дверь постучали.
- Заходите, - крикнул Ушаков.
В проём протиснулся капрал со смуглым обветренным лицом:
- Приказывали арестанта к сему часу доставить.
- Вот и славно, - заурчал великий инквизитор. - Заводите сюда, сокола ясного.
Караульные втолкнули связанного человека в офицерском мундире. Он поднял мутные глаза, и я с удивлением узнал своего ротного.
- Капитан-поручик Басмецов!
- Позор на мою голову это, а не капитан-поручик, - зло произнёс Ушаков. - Я ведь с его батюшкой почитай не один пуд соли съел. Мы ж как побратимы были, а этот... - генерал произнёс обидное слово, - крестником мне доводится. Андрюхой в мою честь назвали! Я ж его поганца на этих коленках держал, по грибы с ним ходил, на охоту ездил. Басмецов-покойник на сынишку нарадоваться не мог - умный, грил, растёт, старательный, уважение и почёт проявляет, к наукам тянется. Всё просил пристроить сынка за ради дружбы нашей. Я, дуралей, слушал его, ухи как лопухи развесив. И что из того вышло? Из полка Семёновского в гвардию новую с повышением отправлял, думал, от сердца отрываю. А он как бурьян в огороде вырос, хоть с корнем дери. Все труды впустую пропали. Что делать-то мне с тобой, Андрей Пантелеевич?
- Делайте что хотите, - угрюмо произнёс офицер. - В вашей я власти. Готов понести любое наказание.
- Вот ты как глаголешь! Верно, что хочу, то и ворочу. Долго шкуру твою да качан пустой спасал, перед матушкой-царицей покрывал, пятнами от стыда покрываясь как леопарда какая. Видел надысь эту животину при дворе императрицы, - Ушаков, не сдержав эмоций, сплюнул.
Басмецов ещё ниже склонил голову.
- А почему стеной за тебя стоял? - спросил великий инквизитор и сам ответил:
- Всё потому, что Пантелей Басмецов от пули швецкой меня заслонивший, в глазах до сих пор стоит. Я ему кажинную неделю за упокой свечи ставлю, да молебен делаю. Но не знал, не ведал я, что придётся мне сына крёстного в колодки заковывать. Знаешь, чего императрица наша, Анна свет-Иоанновна на днях мне сказала?
- Откуда знать мне, Андрей Иванович? - опустил глаза капитан-поручик. - Пьян я был как сапожник. Вроде как зачал намедни австерии одну за другой обходить, так и не мог остановиться. У вас, дядюшка, в гостях токмо и очухался, когда в холодную приволокли да на пол земляной бросили.
- Велела она тебя в солдаты разжаловать, да в армию, что на войне турецкой сражается, направить.
- Может это и к лучшему, - вздохнул Басмецов. - Что может быть сиятельней, чем сложить голову не во славу Бахуса, а отечества ради!
- Приятно слышать мне речи такие, - успокоено произнёс Ушаков. - Вижу, не всю совесть ты, Андрюха, в кружке пивной оставил. Об отечестве вспомнил. И оно о тебе помнит, горе луковом. Хочешь, чтобы вместо абшида[19], карьер твой наладился, мундир офицера гвардейского остался?
- Вестимо хочу, Андрей Иванович, - с нескрываемой надеждой сказал Басмецов.
- Тогда слушай меня внимательно, капитан-поручик. Поговорил я с матушкой маненько, слово дал своё честное, умилостливил и отложил приказ её гневный ненадолго. Но от тебя теперь всё зависеть будет. Как поведёшь себя, такой и прибыток получишь.
- Андрей Иванович, да я... - Басмецов не веря в собственное счастье, едва не заплакал, - землю из-под ног ваших горстями есть буду, ноги поцелуями покрою, на колени паду, и за вами ходить так буду. Что скажете, всё сделаю. Хучь на плаху пойду.
- Кто ж знает, может и до плахи дойдёт дело. Смотри, Андрюха, подведёшь меня - лучше сам удавись!
- Вот те крест, Андрей Иванович, какую бы муку не принял, не подведу, - истово закрестился офицер.
- Даже пред искушением Бахусовым устоишь?
- В рот не возьму заразу огненную!
- Ладно, памяти светлой отца твоего, Пантелея, прощаю и всецело на тебя полагаюсь в деле важном и государственном. Сколько долгов накопил, крестничек?
- Много, Андрей Иванович, не одну тыщу рубликов. На распутство, девок гулящих, водку окаянную тратился, ничего не жалел. Деньгами швырялся направо и налево. Да и в карты везти перестало. В долгах как в шелках я.
- М-да, - почесал затылок Ушаков. - Хорошо погулял, крестничек, нечего сказать. Ладно, мы тебя из долговой ямы выручим. Не сразу, но выручим.
- Каким образом, Андрей Иванович?
- Да таким, - Ушаков откинулся на спинку кресла. - Пойдёшь с подчинённым своим, сержантом фон Гофеном, сразу после обеда к ростовщику - итальянцу Пандульфи, вещицу ему вот эту заложишь, - великий инквизитор вытащил из стола ларец, украшенный драгоценными камнями, - о себе, ничего не таясь, кроме встречи нашей, расскажи, речи его послушай. Позовёт тебя Пандульфи к себе на вечер званный, соглашайся, но не сразу, манер держи. Ужом проскользни, но войди к итальянцу в доверие. Это и будет для тебя задание, капитан-поручик. Что у Пандульфи узнаешь, мне пересказывай. Если зачнутся речи подозрительные, 'слово и дело' кричать прилюдно не вздумай. Выслушал, запомнил, ко мне приходи. Я тебе раскумекаю, как дальше быть. А о мундире своём не беспокойся. И он, и чин пока при тебе будут. И для всех ты лейб-гвардии офицером останешься. Возникнет интерес, я тебя и выше чином двину. А сейчас иди, умойся, платье в порядок приведи. Я для тебя комнатку особливую приготовил.
