Гарри Гаррисон - Кольца анаконды
— Как война на севере, сэр? Нет ли новостей?
— Никаких, кроме той, что там сейчас идут отчаянные бои. Прежде чем вступить в схватку с врагом, генерал Грант телеграфировал мне, что отходит на заранее подготовленные позиции. Добавил, что больше не отступит и не допустит поражения.
— Вы уж ему поверьте. Мы в Шайло не верили. Нам пришлось заплатить десятью тысячами убитых за доказательство его правоты.
— И к тому же двенадцатью тысячами наших. — Вспомнив об этом, Линкольн сорвался на ноги, неловко пересек тесный салон и вернулся обратно. — Душа моя полна изумлением и надеждой. Мы вместе столкнулись с общим врагом…
— Ради поражения и уничтожения которого должны объединиться.
— Поддерживаю всем сердцем. Мы обязаны ухватиться за это перемирие и каким–то образом обратить его в мирный союз, который позволит нам одолеть нашего совокупного врага. Пойдут ли ваши южные войска на подобный договор?
— С радостью. Прежде всего, несмотря на ужасы и гибель, обрушенную на штаты этой междуусобицей, до сей поры то была война солдата против солдата. Теперь ситуация разительно переменилась. Чужеземная держава не только вторглась на нашу землю, но и надругалась над нашими женщинами. Они должны быть отомщены.
— Так и будет. Чему было положено отличное начало, когда наши объединенные войска атаковали и уничтожили захватчиков.
— Но не всех. Многие ускользнули морем. Пока ваш броненосец и ваши суда были заняты боем, изрядная часть вражеского флота рассеялась. Таким образом, захватчики ускользнули во второй раз. Эти войска британцы наверняка пустят в ход, чтобы усилить полки, ведущие наступление на штат Нью‑Йорк.
— Присоединитесь ли вы к нам, чтобы дать им отпор? — Еще не договорив, Линкольн осознал, насколько чреват последствиями этот вопрос, насколько веским и судьбоносным может стать ответ.
— Конечно же, мистер Линкольн, — не задумываясь, ответил Дэвис. — Отказ лег бы на честь Юга несмываемым пятном. Достойные мужи Севера под командованием генерала Шермана пали в битве при Билокси, и мы обязаны почтить их память. Мы не просим, чтобы другие бились за нас, но с радостью поможем соотечественникам одолеть врага, вторгшегося в наши общие пределы.
Линкольн опустился в свое кресло, внезапно ощутив усталость, будто нарубил вязанку дров.
— Вы понимаете, насколько важно только что сказанное вами?
— Да.
— Вместо того, чтобы убивать друг друга, мы станем рука об руку убивать тех, кто вторгся в нашу страну.
— Именно так я это и вижу. А поскольку наши армии ныне слились воедино, мы обязаны подумать о военнопленных, захваченных обеими сторонами.
— Ну конечно! Наш первый совместный приказ провозгласит об открытии тюрем, чтобы пленные могли вернуться по домам. Это будет не только практичным, но и гуманным поступком. А также символом перемены в наших отношениях. До тех пор, пока мы доверяем друг другу, нас ждет успех.
Авраам Линкольн пятерней прочесал свои всклокоченные волосы, будто хотел привести в порядок несущиеся галопом мысли.
— Джефферсон, после того что мы сказали друг другу, я просто вынужден открыть вам сокровеннейшие мысли, потаеннейшие чаяния. Я бы хотел снова видеть Союз единым, но говорить об этом сейчас не буду. Куда важнее, что мне хотелось бы окончательно положить конец братоубийственной войне. Уверен, когда она началась, никто из нас и не воображал, какие ужасы грядут. Теперь внезапно наступил мир и единство, которые продержатся, пока мы воюем с общим врагом. Врагом, которого одолеем. И тогда?..
Поджатые губы Дэвиса вытянулись в ниточку.
— И тогда аболиционисты снова перейдут к нападкам и угрозам. Повод, повлекший войну, отнюдь не исчез. Мы готовы лишиться жизни, но не чести. На Севере есть люди, которые этого не допустят. Как только наш общий враг будет разбит, они снова набросятся на нас. Однажды они уже оттолкнули нас от Союза и наверняка не остановятся перед этим в другой раз.
— А ваши плантаторы пообещают положить собственные жизни и жизни многих других во имя дарованного Богом права порабощать других людей.
— Правда. Наш стиль жизни и дело Юга есть скала, на которой мы стоим.
— Вы по‑прежнему беретесь утверждать подобное после того, как под Шайло полегли двадцать две тысячи человек? Неужели брат и дальше должен убивать брата, пока наша земля не захлебнется кровью?
Сняв темные очки, Дэвис промокнул платком слезящиеся глаза.
— В данный момент они не убивают друг друга.
— Так должно быть и впредь. Давайте на время забудем о том, что нас разделяет, и вспомним о том, что нас связывает. Мы бьемся рука об руку и должны отыскать способ уберечь единство. Лично я пойду на все, лишь бы помешать недавней войне разгореться снова. Она не должна повториться! Я сажал редакторов в тюрьмы, — некоторые не вышли на свободу по сей день, — чтобы утихомирить голоса, выступающие против моей политики. С равным успехом я могу бросить за решетку воинствующих аболиционистов, если таковые будут угрожать нашему возрожденному единству. Можете ли вы поступить подобным образом?
— Тюрьмы есть и у меня, мистер Линкольн, и я тоже заполню их теми, кто будет грозить упомянутому единству. Но вопрос остается на повестке дня. Как быть с рабами? Я рабовладелец, но, полагаю, хороший человек. Добрый хозяин. Я забочусь о них, потому что сами они о себе позаботиться не могут.
Линкольн медленно покачал головой.
— Мы должны попытаться, хотя бы попытаться. Мы нашли способ временно прекратить войну между штатами. Должна же быть дорога к миру. Мы обязаны найти эту дорогу и пойти по ней. Мы должны проявить непреклонную решимость в отыскании этого пути. В то же самое время нам известно, что следует предпринять — заткнуть рот оппозиции, заткнуть рот тем, кто может поколебать возрожденное единство, а уж затем, возможно, удастся отыскать путь, мы просто обязаны отыскать путь раз и навсегда положить конец кровопролитной войне. Но мне кажется… нет, я знаю, что сказанное не должно покинуть стены этой комнаты. Да, о военном союзе ради отпора захватчикам следует трубить во весь голос. Это война патриотическая и благородная, и никто не станет оспаривать нашего постановления. Что же до остальных решений, каковые мы на данный момент должны назвать поисками пути к будущему миру, то о них не следует упоминать ни полусловом.
— В этом я с вами целиком и полностью согласен. Общее дело объединит нас и обрадует тех, кому предстоит идти в бой. А о том, что мы ломаем голову о путях достижения иных целей, надо молчать, или мы поставим наши народы под удар.
Они обменялись рукопожатием, чувствуя душевный подъем, проникнувшись обоюдной уверенностью, что существует возможность, пусть покамест и крохотная, что когда–нибудь в будущем новый союз будет воздвигнут на руинах старого.
Подойдя к стенному буфету, где стоял графин с холодной водой, Линкольн наполнил два стакана. Сделал большой глоток из своего стакана и вдруг поспешно поставил его.
— Я знаю, кто может помочь нам в общем деле, — англичанин, натурфилософ по имени Джон Стюарт Милл. Думаю, он послан нам сострадательным провидением в час нужды. Это человек, пользующийся широким международным признанием и написавший книгу о том, что называет политической экономией. Сей великий мыслитель может оказаться тем самым проводником, кто поведет нас по тропе к нашей обоюдной цели.
— Английский изменник?
— Вообще–то нет, он просто лояльный представитель человечества. Он выступает за нашу свободу, как его соотечественник Томас Пейн выступал за нашу свободу во время революции. Он остановился вместе с дочерью в Вашингтоне. Он твердо верит, что американская система достойна всяческого восхищения и подражания. Он начал разговор о недавней войне и о том, как положить ей конец. Он не шарлатан, а джентльмен, наделенный живой энергией и ярким умом. Надеюсь, он сумеет нам помочь.
— Разделяю ваши упования, если сказанное вами — истина.
— Мы должны при первой же возможности тщательнейшим образом изучить его рекомендации…
Тут раздался деликатный стук в дверь.
— Нас должны были побеспокоить только по прибытии генералов, — сообщил Линкольн, осушил стакан и направился открывать дверь.
— Они здесь, — доложил Николай.
— Уже видим. И пусть откроют иллюминаторы, пока мы тут не сварились в собственном соку.
Хрупкий Уильям Тикамси Шерман, одетый в помятый, испачканный в боях мундир, разительно контрастировал с элегантным, подтянутым главнокомандующим армией Конфедерации. Как только офицеры вошли в салон, Джефферсон Дэвис вскочил с кресла, стремительно подошел к генералу северян и схватил его за руку. Дэвис не вымолвил ни слова, но сила обуревавших его чувств была очевидна. Линкольн высказался от имени обоих.
— Разделяю чувства мистера Дэвиса, генерал Шерман. Все мы их разделяем. И благодарим вас за все.
