Дмитрий Янковский - Знак Пути
Дорога словно нехотя изогнулась, легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Громовник еще больше пригнулся и конь под ним затрясся как телега с кривым колесом – безнадежно, испуганно, страшно. Того и гляди скинет как в прошлый раз. Но самоуверенный витязь не стал дожидаться, сам соскочил с седла и беззаботно подняв голову шагнул вперед. Конь не пошел за хозяином, прижался у края дороги, глаза бешено таращились в темноту, бока вздымались будто кузнечный мех.
Жур седло покидать не спешил, конь под ним робко топтал опавшие листья, плелся чуть позади бодро шагающего Громовника, как всегда рвущегося к намеченной цели. Ишь ты, даже меч не достал! До чего же самоуверенный гад… И когда эту самоуверенность сорвало с лица словно маску, сменив удивлением и испугом, Жур довольно сощурился – значит есть сила, способная остановить эту тварь.
Но то, что удалось разглядеть в свете звезд, напугало Жура может быть даже больше, чем жуткое превращение Громовника.
Посреди дороги, поставив рослого серого скакуна поперек, восседал в седле закованный в полный доспех воин. Грозный, безжалостный, бесстрастный. Блеклый металл вяло мерцал в неверном свете, лицо скрыто надежной личиной шлема, огромный меч лежит в руке расслабленно, но всегда готов превратиться в губительную булатную молнию. Он был нереален как призрак и реален как смерть, легок как ветер и тяжел как поступь древнего Бога.
Нечеловеческий страх пронзил Жура от затылка до пяток, казалось зад буквально примерз к седлу, руки безвольно опустились, едва удержав поводья. Страшный витязь молча глядел из под личины, звезды рельефно высвечивали тусклые пластины доспеха и вдруг показалось, что именно нереальное совершенство делало этого витязя таким грозным. Ведь разум, помимо воли, всегда оценивает возможного противника сперва по внешнему виду – где какие мышцы надуты, где-то доспех ненадежен, зато шлем сидит как влитой. Все это создает образ, а боевой опыт безошибочно строит из мелочей верную оценку врага – селен или слаб.
Но тут весь опыт летел под хвост Ящеру… У противника не было боевых изъянов. Ни одного! Полное совершенство – доспех вычищен и крепок, конь в меру откормлен, меч выправлен от зазубрен словно нынешним вечером. Даже глазные отверстия личины до жути поразили правильностью размера и формы – глядеть не мешают, а вот поди в нее попади!
Грудь незнакомца вздыбилась, набирая ночной воздух, и властный голос мощно произнес одно только слово:
– Камень!
– Да кто ты такой? – посеревшими губами спросил Громовник.
– Я тот, кого небо не зрит и земля не слышит…
От этих слов, размеренных и серьезных, Жур и вовсе стал ледяной глыбой, даже моргнуть не мог, аж глаза пересохли. В памяти всплыл рассказ Заряна о необычном воине Стражи, который никогда в Страже не был, но что-то непонятное связывало его с древним воинским братством. Неужели это сам Беглец? Великие Боги… Древняя сказка, воплощенная в могучем теле и огромном мече…
Но Громовник, хоть и слышал от старика легенду о Беглеце, но перепугался не сильно – в раз обернулся кошмарным зверем и медленно, уверенно, стал бочком обходить страшного воина.
И тут Жура словно шилом пониже спины угадали, он понял, что другого случая судьба просто не даст. Руки уверенно потянули повод, разворачивая жеребца, пятки ударили в конские ребра, заставляя без дороги рвануться в лес. Деревья бросились навстречу нестройным войском, подлесок повел чуть заметной звериной тропой и только звезды неслышным шепотом указывали дорогу, тихо вращаясь вместе с хрустальным куполом неба.
В ночном лесу расстояние очень обманчиво… Сколько успел пробежать обессиленный конь? Верст пятнадцать? Высвободившись из под бьющейся в агонии туши, Жур подхватил с седла старый меч и бегом помчался вперед, стараясь не думать о том, что наверняка гонится следом за ним.
Тело поспешно разогревалось… Еще не до пота, но пальцы с удовольствием растянули туговатый ворот.
Пальцы с удовольствием растянули туговатый ворот, летний день быстро вступал в свои права, прогрев приземистую избушку от крыши до вросшего в землю основания. Жур не усидел внутри, толкнув щербатую дверь, лес радостно встретил шумом ветра в ветвях и праздничным гомоном птиц.
Память металась, не желая выпускать из цепких когтей, снова и снова напоминала о тех страшных днях. Надо было все рассказать неведомым витязям! Наверняка ведь что-то знают, наверняка… Так вот всегда – примеряемся, изучаем друг друга, а как доходит до главного, боимся язык повернуть. Стыдобища… Может своей историей уберег бы от злого лиха. Хотя они, по всему видать, сами-то не из слабых. Вернутся еще… Обещали, значит вернуться. Благо на Руси честное слово дороже желтого отблеска золота.
Лишь бы только не столкнулись со злом раньше, чем узнают его реальную силу. Влипнуть в эти сети легко, а вот выбраться…
Выбраться из цепких объятий сна было не просто – утомленное тело словно вросло в замшелую лавку, но ощущение нараставшей тревоги все же заставило поднять тяжелые веки. Слух пытался уловить направление опасности, но лес бросался лишь привычными звуками ночной маяты. И все же что-то не так! Видать все же добрался, проклятый…
Молодой Жур грохнулся на колени, руки судорожно шарили по влажному земляному полу, пытаясь отыскать заброшенный меч. Хотя против оскаленного черного ужаса это не более чем портняжная игла, но умирать надо с оружием, все же не курица и не бык на бойне.
Косая дверь отлетела от пинка как щенок, даже взвизгнула громко и перепугано, Жур вырвался в ночь широко расправив плечи, готовый встретить любую опасность острием меча. И умереть… Да, умереть он приготовился в первую очередь – лучше один раз полыхнуть яркой зарницей, чем всю жизнь горбить плечи! И именно в этот миг, до боли устав бояться, Жур стал иным. Из закаленного в испытаниях крепыша с неустойчивой совестью, он превратился в грозную силищу, где во главе не раздутые мышцы, а стальная, несгибаемая воля.
– Ну иди сюда, тварь окаянная! – сощурившись прошипел он во тьму. – Выходи, поглядим что у тебя есть окромя грозного вида!
И замер… Но на этот раз не от страха. Глаза вычленили из черного кружева веток высокую серую тень – огромный всадник в блекло-сером булате выехал к избе на сером, как волк, скакуне. Совершенно бесшумно, будто утренний ветер вынес клочья тумана с реки. Ни ветка, ни прошлогодний лист не хрустнули под копытом, ни один ремешок не скрипнул, даже черненое серебро сбруи ни разу не звякнуло в тишине.
– Он жив. – коротко бросил незнакомец, повернув к Журу сверкающую личину шлема. – Мне был нужен не он.
Жур медленно опустил меч, понимая, что драки не будет, а если бы и была, то уж больно короткая.
– Значит он найдет меня… – следом за острием меча опустилась и буйная голова. – Никуда мне не деться! Либо смерть… Либо еще хуже.
– Всегда есть способ освободиться. – сухо ответил витязь. – Всегда! Зло подчиняет себе лишь тех, кто сам в силах творить его.
Он развернулся, подняв с земли вихри опавшей листвы и конь без единого звука растворился во мгле, только падали, падали иссохшиеся по жаркому лету листья.
Зло подчиняет себе лишь тех, кто сам в силах творить его… Значит можно освободиться… Нужно… Только надо спешить, пока Громовник не добрался досюда. Надо успеть… И тогда все.
Жур обогнул избушку, наткнувшись на разоренный дровяной сарайчик. Кое что есть, а нам много не надо! Он сразу откинул приглянувшуюся ветвь, руки, обжигаясь занозами щепы, сгребли мелкий хворост в охапку и вскоре растрескавшаяся печь выпустила первые струйки сизого дыма.
– Гори, гори ясно… – сухими губами нашептывал Жур. – Чтобы не погасло…
Он подождал языков огня, счастливо улыбнулся и снова вышел наружу, поднять припасенную ветвь. Ветка была тяжелой, с красивой рогатиной на конце. Юноша печально оглядел лес, будто прощаясь, большие лохматые звезды заиграли в блестящих глазах, рука до хруста сжала рогатину и Жур шагнул в темноту избы, уже освещенную разгоравшимся пламенем.
Рогатина полыхнула в огне, словно ее полили добротным маслом, сначала огонь с наслаждением сожрал кору, затем острые сломы веток полыхнули желтыми язычками, зашипели и раскалились рубином углей. В самый раз…
Жур деловито достал из огня ветку, рывком сбив жадное пламя, дрогнувший воздух старательно раздул яркие угольки, сделав ветку похожей на голову улитки со светящимися на рожках глазами. Юноша поднес рогатину к самому носу, словно глядел в жутковатое лицо неведомого существа, а потом это существо коротко и сердито ударило его углями в глаза.
В глаза дул бодрящий днепровский ветер, ласкал словно нежные девичьи руки, приятно холодил щеки, разогретые румянцем давних воспоминаний. Уже давно страшные раны не напоминали о себе болью. Привык. Стерпелся.
18.
