Александр Конторович - Черная тропа
Нетерпеливый наш доктор Холечек заявился с самого ранья. Только что на месте не приплясывая от возбуждения, с трудом выслушал доклад дежурной медсестры.
— Хорошо, Магда, распорядитесь, чтобы подготовили душ Шарко — у нашего пациента сегодня два сеанса.
Величественная медсестра кивает и степенно выходит в коридор. Слышно, как звучат по паркету ее шаги.
— Вы так ничего и не придумали? — взволнованно спрашивает меня доктор.
— Увы… у меня слишком мало информации… Я даже не знаю, где сейчас нахожусь! Что тут за города поблизости? Станция, наконец!
Холечек нервно облизывает губы и вытаскивает из кармана… книгу!
— Я не знаю и сам, нас везли на самолете, потом автомобиль… Но здесь была библиотека — на книге есть штамп!
Увы, но название санатория мне ничего не подсказывает.
Дновский район?
Это уже теплее — мы под Псковом.
И что это мне дает?
— Какое сегодня число?
— Семнадцатое июня сорок третьего года! — волнуется врач.
М-м-да… почти год еще ждать, пока наши сюда придут.
— Карандаш и бумагу мне дадут?
— Бумагу — да. А вот карандаш… это запрещено.
— Писать я пальцем буду?
Холечек нервно переступает с ноги на ногу.
— Обождите!
И исчезает за дверью.
А медсестру он еще раньше отослал… и «медбраток» в палату не войдет — не положено ему. Так что несколько минут гарантированного невмешательства у меня есть.
Что имеется в палате из оружия?
В традиционном понимании этого слова — ничего.
Но ведь есть и нетрадиционные, так сказать, способы… Хотя это уж смотря для кого, они нетрадиционные. Китайцы, например, так даже лопаточки для риса в этом качестве пользуют! Не жалуются.
Пулемет — он, конечно, поантуражнее будет. Да и по эффективности лопатку для риса превосходит существенно. Но его у меня нет, как, впрочем, и лопатки.
А что есть?
У-у-у… знал бы добрый доктор, что могут сотворить шаловливые ручонки вдобавок к не слишком демшизанутой голове… Демшизанутой — в том смысле, что никакими нравственно-этическими нормами, типа толерантности и всеобщего человеколюбия, не замусоренной. А вполне себе разумной и хорошо (надеюсь) соображающей.
В общем — тот еще коктейль получается, куда там приснопамятному Молотову…
Впрочем, отсутствовал Холечек недолго — и пяти минут не прошло. Целая вечность для понимающего человека.
— Вот! — протягивает он мне блокнот. — Это чтобы писать!
— Хорошо. А — чем?
Мне предлагается огрызок карандаша, сантиметров шести-семи длиной. Хм… ну, хоть что-то…
— Затачивать его, как я понимаю, нечем?
Еще два аналогичных огрызка — целый арсенал!
А срезы-то на карандашах свежие… только что приготовили? Обломали и заточили получившиеся огрызки.
Дновский военный аэродром.
Самолет из Берлина прибыл к полудню. Зарулив на стоянку, пилот выключил двигатели.
Ожидавшие его прилета автомашины тронулись с места и, подъехав к транспортнику, выстроились в шеренгу. Захлопали дверцы, и охрана, выскочив наружу, оцепила самолет, оттеснив в сторону аэродромных техников.
И только тогда наконец открылась дверца. Оттуда выдвинулась наружу лесенка.
Первыми по ней сошли двое эсэсовцев, настороженно оглядывавшихся вокруг. Потом в дверном проеме возник профессор, сопровождаемый своими ассистентами. Еще какие-то люди, тащившие с собою чемоданы и ящики.
— Герр профессор? — возник около самолета комендант объекта. — Машины поданы — можно ехать.
— Хорошо… За нами идет еще один самолет, обеспечьте его встречу.
— Яволь!
Захлопали дверцы автомашин, негромко заурчали моторы. Небольшая автоколонна быстро пронеслась по полупустым улицам городка и скрылась в лесу.
Радиограмма.
Михалычу
«Лектор» прибыл. Ждем указаний.
ЧасовойРадиограмма.
Часовому
Будет еще один самолет. Ждите указаний.
МихалычА вот после обеда что-то поменялось…
Началось с того, что ко мне в палату заявились сразу две медсестры, придирчиво ее осмотревшие. Протерли мокрой тряпкой пол. Что-то где-то подправили и, окинув напоследок все критическим взором, степенно удалились.
Так…
Или я полный либералистический лопух — или меня кто-то собрался осчастливить своим визитом…
И кто же?
Уж точно не для следака из ГФП тут такие приготовления устраивают. Не та птица, так сказать…
Местный босс?
Похоже.
Или какая-то комиссия с самого верха?
А за каким, простите, рожном?
Пленный подполковник (исключительно со слов, доказательств-то ведь нет?), даже и наболтавший неведомо чего, не та фигура, чтобы его навещали генералы. Смысл-то от подобного визита какой?
Это в наше время на стандартную бытовуху обязательно пожалует сам начальник управления. Чтобы лично окинуть руководящим взором место преступления. И указать местным операм и следакам — что именно они должны делать! И что — не должны. Словно без таких вот ОВЦУ (особо важных ценных указаний) ходящий по земле народ обязательно сотворит какое-нибудь гнусное непотребство, за кое его потом надо будет всячески взгреть. И поиметь в разных формах, в том числе и нетрадиционным способом.
И ведь не думает никто, что генерал этот от земли оторвался еще во времена незапамятные, давно и прочно позабыв все, что когда-то делал сам!
У немцев (во всяком случае — здесь и сейчас) не так.
Пока не так.
Стало быть, визит этот чем-то другим вызван.
Долго гадать не пришлось.
Хлопнула дверь, и на пороге нарисовался «медбраток». Не из числа тех, что обычно сидят около моей двери — новый. Но тоже, надо сказать, весьма впечатляющий. Не скажу, чтобы у меня возникло желание поработать с ним в спарринге. А вот он на меня посматривал вполне так оценивающе…
Здрасьте — новый гость!
Точнее — относительно старый.
Тот самый очкастый деятель, что в кабинете у Холечека сидел. Он и сегодня выглядел как-то так основательно… по-хозяйски, я бы сказал.
Мужик быстро вошел в палату, я даже и приподняться не успел.
— Сидите, подполковник! — делает барственный жест очкастый. По-немецки, между прочим, говорит, дурака не валяет. Откровенно говоря, я был бы удивлен, заговори этот визитер вдруг по-русски. Как-то это с ним не вяжется — слишком уж прет из него немец.
Он пододвигает к себе стул и неторопливо на нем устраивается.
— Удивлены?
— Простите, чем? — также по-немецки отвечаю ему.
— Тем, что я знаю ваше воинское звание, например.
— Доктор Холечек любезно просветил меня на этот счет.
— Ах, доктор… ну-ну… И что вы собираетесь теперь делать?
— У меня есть какой-то особенный выбор?
— Выбор всегда есть, — немец совершенно невозмутим и как-то по-академически сух и деловит.
— Неплохо было бы послушать…
— Вот что, подполковник, времени у нас мало, поэтому предлагаю перейти сразу к делу.
Очкастый меняет позу, сплетает перед лицом тонкие холеные пальцы. Странно, но я никак не могу за ними уследить…
— Мне известно ваше место службы. Известны задачи, которые вы там исполняли. Ваши цели, точнее — цели вашего руководства.
— И что с того?
Он растягивает слова? Или это только мне кажется?
— Мы работаем в этом направлении и многого достигли. Кстати, вместе с нами работают также некоторые русские специалисты.
— Поздравляю вас. Но ко мне-то все это каким боком относится?
— Вы — испытатель, так?
И что ему отвечать? А разница какая-то есть? У немца уже явно сформировалось какое-то мнение, и сейчас он хочет услышать от меня подтверждение своим мыслям. Или опровержение. И что лучше? В смысле — для меня лучше, не для фрица же? Черт, пальцы эти…
— В какой-то мере.
— Я так и предполагал… и как часто вы…
— Нечасто.
— Это заметно.
Интересно, черт возьми, по чему именно это заметно? Чем я таким особенным вдруг выделяться стал? Рога и хвост не выросли. По-китайски не заговорил. Летать не умею.
Молча пожимаю плечами — мол, тебе виднее.
Как ни странно, очкастого такой ответ вполне устраивает, и он благодушно мне кивает.
— Вас ведь кто-то направлял все это время?
Ясен пень, я что — по своей воле сюда сиганул? Так сказать, желанием горел с тобою пообщаться?
Нет, впрочем, некоторое специфическое общение — оно так очень даже кстати бы тут пришлось… Вот только удовольствия ты, мил-друг, с того не получил бы никакого.
— Да, у меня был научный руководитель.
Вот только понимать бы — чем это он там, а главное — как руководил? Валяясь в полной отключке, как-то очень затруднительно воспринимать действия окружающих…
