Василий Звягинцев - Бульдоги под ковром
– Зачем же сразу воевать? – словно бы удивился Алексей. – Это я так, на всякий случай. Мы когда первый раз на Валгаллу выходить собирались, с чего начали? Автоматом обзавелись. А тут не Валгалла, тут планета Земля эпохи войн и революций… Если разве на Новой Зеландии поселиться. По-моему, только там в двадцатом веке не всерьез стреляли. Да и то японцы и союзники вокруг маневрировали, подводные лодки крутились, и если на берегу не отсиживаться, так и там без моей машинки не обойтись.
Новикову пришлось согласиться. Он мог бы, конечно, попытаться раскрутить Алексея, добиться от него методом психоанализа более подробного и откровенного ответа, но не стал этого делать. Достаточно уже, особенно после совместного руководства Великой Отечественной войной, он знал и характер Берестина, и все его склонности. Начав жизнь в роли кадрового офицера ВДВ, став впоследствии достаточно преуспевающим художником, Алексей оставался в душе прежде всего военным человеком и, попав в телесную оболочку командарма Маркова, нашел себя как крупный полководец. Само собой, теперь уже смириться с жизнью обывателя, пусть и неограниченно богатого и свободного, он не мог. Мысль о том, что он командовал сотнями тысяч людей, мог принимать и воплощать в жизнь исторические решения, сверлила душу куда сильнее, чем так называемая «несчастная любовь». Да и была ли она на самом деле?
Пересилив себя, Андрей выбрал подходящий момент и спросил:
– Не сочти за нескромность, конечно, но в предвидении всего предстоящего как ты думаешь выходить из положения?
– Какого положения? – не понял Берестин. А Новиков считал, что он среагирует сразу.
– Из того самого. С Ириной. Мне кажется, она себя чувствует очень плохо.
– Да о чем ты?
Новиков постарался как можно деликатнее объяснить, что именно он хотел обсудить с Берестиным.
– Ну, старик… – Алексей изобразил на лице подлинное изумление. – Кажется, с комплексами у тебя тоже не все в порядке. Да, было такое, скрывать не собираюсь, но прошло, прошло… Одно время было трудновато, я на самом деле сильно увлекся. Однако – вовремя опомнился. Ты думал, я на самом деле такой сопливый романтик, как получился в собственных мемуарах? Нет, не совсем… Друг мой Андрюша – извини, что так я тебя называю, но я чуть постарше и повидал много всякого, – разве ты не знаешь, что такое простой строевой лейтенант ВДВ? И я им где-то остаюсь, невзирая на легкий налет интеллигентности.
Ирина меня околдовала, а она это умеет, но как только возник ты и стало понятно, что мне не светит, я без большого труда взял себя в руки. Что ж, ты думал, мужик моих лет будет целый год не спать ночами и лить слезы в подушку? Уже в Москве, в сорок первом, я утешился с Леной… Хорошая была девушка, интересно, как у нее дальше все вышло? – Взгляд Берестина стал грустно-мечтательным. – Одним словом, брат, не бери в голову. Нам с тобой делить нечего. Извини, если по моей вине тебе пришлось еще и из-за такой ерунды волноваться. Ты у нас тоже поклонник Гумилева, так вспомни, что он писал:
…И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во Вселенной,
Скажет: – я не люблю вас —
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше…
Новиков чувствовал себя крайне неудобно. Нет, что они наконец поговорили и, кажется, подвели черту под создававшей постоянную напряженность проблемой, это хорошо, но у Андрея осталось ощущение, будто Берестин очень спокойно над ним посмеялся.
Мало того, что он дал понять, кто из них пацан, а кто – мужик, так вдобавок заставил Новикова усомниться в своих профессиональных качествах. Какой же ты, мол, психолог, если за год не смог разобраться в пустяковом треугольнике?
Но как раз профессионально Андрей был уверен в своей правоте. И, переведя разговор на нейтральную тему, вскоре откланялся. Берестин не стал его удерживать. Так что осталось не совсем понятно, в чем был истинный смысл их встречи. Вряд ли Алексей позвал его, чтобы просто похвастаться своим «генштабом». Скорее всего он собирался обсудить нечто для себя важное, но разговор с самого начала пошел не по тому руслу. Жаль, если так. Берестин достаточно серьезный человек, и приходящие ему в голову идеи могут иметь далеко не тривиальные последствия.
«Глупею я что-то в последнее время, – думал Новиков, спускаясь по широкому трапу, больше похожему на парадную лестницу Эрмитажа, и нервно постукивая пальцами по перилам. – Совсем нюх потерял».
Если бы он мог видеть, что происходит сейчас в каюте Берестина, настроение его наверняка бы улучшилось. А Берестин, закрыв за гостем дверь, прошел через короткий коридор в соседний отсек, симметричный первому. Здесь у него размещалась настоящая художественная мастерская, куда более просторная и лучше оборудованная, чем в Москве. Переборки украшали многочисленные пейзажи Валгаллы. Но не они его сейчас интересовали. Алексей остановился перед почти готовой картиной. Непрописанным оставался лишь правый верхний угол. Видно было, что работа удалась. Физически ощутимо от нее тянуло холодным пронзительным ветром, выгибающим черные голые ветви деревьев Тверского бульвара. Лимонно-багровая полоса закатного неба подсвечивала снизу рыхлые сине-черные тучи. А по лужам центральной аллеи шла на зрителя стройная женщина в длинном черном пальто, опустив голову, погруженная в тревожные, мрачные мысли. Каким-то необъяснимым ухищрением Берестину удалось передать именно это – холод, тревогу, тоскливое предчувствие неведомой и неизбежной опасности.
Алексей присел на угловой диванчик напротив холста, вытянул ноги и оперся локтем о спинку, найдя взглядом какую-то, очевидно, важную для него точку композиции. И сидел так очень долго, не то погрузившись в творческий процесс, не то просто вспоминая давний уже, роковой для очень многих вечер…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ИСХОД
Ведь это было так давно
И где-то там, за небесами…
Куда мне плыть, не все ль равно,
И под какими парусами.
Н. ГумилевГлава первая
Погода за последние дни как-то внезапно и странно испортилась. Новиков и раньше знал, что резкие климатические изменения и катаклизмы обычно влекут за собой и жизненные перемены. Просто до сих пор ему не приходило в голову заняться соответствующими изысканиями. Городской человек, если он не в путешествии и не на войне, не слишком расположен придавать вопросам метеорологии большее значение, чем диктуют повседневные нужды или логика светской беседы.
А тут так все сразу сошлось… Индейское, оно же бабье, лето кончилось мгновенно. Накануне еще светило и грело мягкое сентябрьское солнце, полыхали красками осени окрестные холмы, и вдруг наутро задул сильный порывистый северный ветер, загудели снасти «Валгаллы», загуляли по коридорам Замка непонятно откуда взявшиеся сквозняки. Низко опустилось мглистое небо.
То, что у них был сейчас пароход, оказалось подарком судьбы. Или Воронцова с Антоном. Большой, надежный, с герметически закрывающимися дверями и иллюминаторами, специально предназначенный для того, чтобы обеспечить пассажирам уют, комфорт и безопасность в любые штормы и ураганы. С верхних застекленных ярусов надстройки смотреть на разгулявшиеся стихии и разверзшиеся хляби было даже приятно. Шелестят, нагнетая теплый воздух, кондиционеры, плещутся далеко внизу серые, даже на вид холодные волны, глубокие кресла в каминном зале обещают приятную беседу у живого огня. Хорошо, одним словом, на берег сходить не хочется, ехать под злыми зарядами дождя по раскисшей дороге в ставший неуютным, словно бы покинутый Замок. Да и почему «словно бы»? Они его на самом деле покинули, переселившись на «Валгаллу».
По поводу названия корабля споров почти не было. Только Лариса сказала, что на корабле с таким именем плавать по земным морям будто бы и странно русским людям, да Шульгин для точности предложил добавить к названию индекс «два», но в конце концов сошлись на том, что усложнять ни к чему, а «Валгалла» там, или «Россия», или вообще «Низвержение самодержавия» – никого, кроме владельцев, это не касается и в цивилизованном мире воспринимается спокойно.
Так вот, по всем вышеназванным причинам в Замок этим ненастным утром поехали только Новиков с Шульгиным, чтобы закончить не сделанное накануне, а всем остальным нашлись занятия на корабле.
А если бы даже и не нашлись? Что может быть приятнее – никуда не торопясь, пронежиться в постели до полудня, просыпаясь, слушать жесткий стук дождевых струй по металлу надстройки и их же мягкое шлепанье – по палубному настилу, и снова ненадолго засыпать, а потом, после обеда, устроиться в кресле с книгой или перед экраном видеомагнитофона и ждать общего ужина, придумывая попутно меню поэкзотичнее…
И этим же утром Антон получил ментаграмму с категорическим приказом приступить к реализации Инструкции немедленно.
