Александр Михайловский - Рандеву с «Варягом»
Для казаков Охранной стражи была даже создана особая форма: черные тужурки и синие рейтузы с желтыми лампасами, фуражки с желтым кантом и тульей. Чтобы лишний раз показать отличие Охранной стражи от регулярных войск, ее служащие не носили погон. Вместо них были изображения желтого дракона. Кроме того, офицеры носили наплечные позолоченные жгуты.
Драконы украшали сотенные значки, они же были на пуговицах и кокардах папах, из-за чего в уральской сотне даже чуть было не начался бунт. Казаки-староверы поначалу решили, что дракон — «печать Антихриста», и носить его изображение категорически отказались. Когда начальство пригрозило казакам крупными неприятностями, они нашли выход — стали носить папахи кокардами назад. Ведь по их понятиям, «печать Антихриста» ставилась на лоб, а на затылке она вроде как «не считалась».
Служащие Охранной стражи получали жалованье, намного превышающее денежное довольствие рядовых, унтер-офицеров и офицеров Российской армии. К примеру, рядовой получал 20 рублей золотом в месяц, вахмистр — 40 рублей. И это не считая бесплатного обмундирования и казенных харчей. Немудрено, что армейские сильно недолюбливали стражей и дали им кличку: «гвардия Матильды» — по имени Матильды Ивановны, жены их главного начальника, министра финансов Сергея Юльевича Витте.
Но, несмотря на все обидные прозвища, Охранная стража несла свою службу исправно. Ее главной обязанностью была охрана непосредственно железнодорожного полотна и станционных сооружений. Вся линия железной дороги была поделена на отрядные участки, а те — на ротные. Вдоль путей стояли пешие посты — от пяти до двадцати человек. От поста к посту велось непрерывное круглосуточное патрулирование.
У каждого поста были построены наблюдательная вышка и «веха» — высокий столб, обмотанный просмоленной соломой. В случае нападения на пост солому поджигали, тем самый подавая тревожный сигнал соседнему посту.
В первое время хунхузы вели себя нагло, нападая на посты Охранной стражи и даже на железнодорожные станции. Но казачки быстро дали им укорот. Не ограничиваясь обороной, они совершали глубокие рейды, преследуя шайки разбойников. Формально Охранной страже разрешалось контролировать местности на 25 верст в обе стороны от железной дороги и вести наблюдение еще на 75 верст. Но казаки на все эти запреты плевали и охотились за хунхузами на расстоянии до 200 верст от железной дороги. При этом они не обращали внимания на протесты местного китайского начальства, прекрасно зная о том, что это самое начальство зачастую связано с хунхузами, служа им чем-то вроде «крыши». За это разбойники делились с китайскими чиновниками частью своей добычи.
И хотя казачки изрядно проредили банды хунхузов, немало их еще промышляло вдоль полотна КВЖД, выискивая прорехи в охране и нападая при первой же возможности на поезда и товарные склады на станциях.
По сведениям, полученным Познанским от своих информаторов, после начала войны хунхузы резко активизировали свою бандитскую деятельность. У них появились современные японские и английские винтовки, боеприпасы, которых грабителям всегда не хватало, и инструкторы, мало похожие на жителей Поднебесной, зато очень смахивающие на обитателей Японских островов.
Именно эти сведения и вызывали большую тревогу у нашего жандарма. Он не исключал вооруженного нападения на спецпоезд, тем более что после нашего отбытия из Талиенвана японские шпионы могли свободно сообщить по телеграфу о необычном эшелоне и о непонятных образцах боевой техники, которые были на него погружены. О важности же людей, которые ехали на этом поезде, говорил хотя бы тот факт, что проводить их приехал сам наместник.
Приняв к сведению все то, что рассказал нам ротмистр, мы все вместе снова склонились над картой, лежавшей на столе, и стали прикидывать — где, в каком месте наши противники могли бы совершить нападение на литерный состав… Прапорщик в основном помалкивал, не столько потому, что был самым младшим по званию, сколько потому, что не имел реального опыта в таких делах. Майор Османов и поручик Бесоев, напротив, в подобных делах ориентировались, как рыба в воде, и не раз удивили жандармского ротмистра в ходе обсуждения.
— Да-с, господа, — сказал Познанский, вытерев мокрый лоб, — опасные вы люди, опасные. Не завидую я вашим противникам. Так значит, говорите, разъезд? Вот только, интересно, какой.
— Михаил Игнатьевич, — ответил майор Османов, прищурившись, — могут эти злыдни, конечно, и в чистом поле пути подорвать, но это маловероятно. Нет у них специалистов в этом деле, да и заметив место подрыва, машинист сможет остановиться и дать задний ход. А вот на разъезде они могут просто перевести стрелки и направить нас в тупик. То, что вагоны блиндированы, им, скорее всего, неизвестно, но даже броневагоны можно забросать фитильными бомбочками. Ведь так, поручик?
Бесоев молча кивнул, а потом ткнул пальцем в точку на дороге, ровно на полпути между Киньчжоу и Мукденом:
— Я бы, к примеру, устроил засаду где-то здесь. Именно сюда проще всего стянуть отряды со всей дороги, и, кроме того, этот участок мы будем проезжать уже в темноте. Следовательно, шансы на успех у хунхузов будут гораздо выше. Им же еще придется уничтожить охранный пост, а так просто казаки не сдадутся.
— Согласен с вами, поручик, только с одной небольшой поправкой. В том месте, которое вы указали как наиболее подходящее для засады, сейчас находится выдвигаемый к реке Ялу корпус генерал-лейтенанта Штакельберга. Хунхузы все же разбойники, а не самоубийцы. А вот между этим местом и Мукденом — вполне возможно. — Этими словами ротмистр завершил наш военный совет. — Исходя из всех высказанных соображений, в ночное время караулы необходимо удвоить, на паровоз тоже поставить двоих матросов для наблюдения по обе стороны путей. Если они увидят что-либо подозрительное — два коротких гудка. Итак, господа, — за дело.
14 (1) ФЕВРАЛЯ 1904 ГОДА, ВЕЧЕР.
СТАНЦИЯ ТАНХОЙ.
Министр путей сообщения Российской империи князь Михаил Иванович Хилков.
Такой холодной зимы в Забайкалье не было давно. Но это было лишь нам на пользу. Лед на Байкале достигал толщины до полутора аршин. Так что через озеро можно было сделать и гужевую переправу, и даже железнодорожную. Зная наше вечное российское разгильдяйство, еще выезжая из Петербурга в Иркутск, я направил по телеграфу распоряжение местному железнодорожному начальству подвозить к месту намечаемой переправы рельсы, шпалы, костыли и прочие материалы для строительства временной железной дороги.
Первой открыли гужевую переправу. Произошло это 12 января по григорианскому календарю, или 31 декабря по нашему счету. В первую очередь по льду пустили воинские части — уже тогда в воздухе пахло войной и нашим войскам в Маньчжурии нужны были подкрепления. Воинские части двигались по ледовой трассе обычно в пешем строю. Лишь в сильные холода или во время метели для перевозки солдат использовали сани. Шли солдатики налегке — снаряжение и вещи везли лошади на санях. Еще несколько саней сопровождали воинскую колонну. Они предназначались для уставших или заболевших. Лошадей должно было хватить на всё — управление железной дороги наняло больше трех тысяч голов.
Прибытие эшелонов было спланировано таким образом, чтобы войска пересекали озеро в светлое время суток, а к вечеру, выйдя на берег, садились в поезда Забайкальской железной дороги. Эшелоны войск делали в один день переход по льду в 44 версты. На каждые четыре человека наряжались одни сани для перевозки солдатских вещей. Обычно через Байкал в сутки по гужевому пути переправлялось не более четырех эшелонов.
С учетом холодов для организации переправы были приняты особые меры. Вдоль пути, через каждые шесть верст были построены теплые бараки. На половине пути устроили станцию с говорящим за себя названием «Середина», где были буфеты с горячей пищей — отдельно для пассажиров первого и второго классов и особо для третьего. На этой станции пассажиры, как едущие за Байкал, так и обратно, останавливались около часу — для отдыха лошадей.
В ночное время путь освещался фонарями, расположенными на верстовых столбах. На конечных станциях трассы на Байкале и Танхое было электрическое освещение. А на станции «Середина» горели керосиново-калильные фонари. На случай частых в здешних местах буранов около всех бараков были установлены колокола, чтобы своим звоном указывать направление тем, кто заблудится в снежной круговерти. Кроме того, вдоль всего пути на шестах была подвешена телефонная линия, и аппараты находились на всех станциях и во всех бараках, чтобы можно было сообщить по линии о происшествиях, трещинах или подвижках льда. Для наблюдения за состоянием дороги по озеру были организованы особые рабочие артели, которые расчищали путь и в тех местах, где появились трещины, немедленно наводили через них небольшие мостики, ставили фонари и сигналы, а если было нужно — и сторожевые посты.
