Александр Калмыков - На пути Тайфуна
Карьера Мевеса явно не складывалась. Из-за небольшого проступка его направили сюда, в эту дыру, да еще назначили в заместители офицеру, который был младше его по званию. Поездка в Берлин тоже ничего хорошего не сулила. Даже если вся информация, которую они добыли, покажется Канарису ценной, хотя вряд он ли даст себя легко убедить, то все лавры пожнет Кайзер. А если адмирал решит, что все это чепуха, то все шишки посыпятся на капитана. А вот если шепнуть главе гестапо Мюллеру о том, что у разведки есть ценные сведения, которыми они не хотят делиться, то он этого не забудет.
Наконец, капитан придумал маленькую уловку, которая помогла ему избавиться от мук совести. Он взял несколько дел, которыми занимался последние дни, и войдя в кабинет Кайзера спросил у него разрешения передать их в ГФП**. В этом не было ничего необычного. Функции тайной полевой полиции и фельджандармерии пересекались, командование у них было общим, и они постоянно тесно сотрудничали.
Кайзер как раз с довольным видом клал трубку телефона,
— Хорошо, Мевель. Неизвестно сколько ты пробудешь в Берлине, а лейтенант Бартауэр сейчас очень занят. Пусть ГФП получит себе все лавры от поимки коммунистов, а у нас и так дел по горло. Да, я только что разговаривал со Смоленском, завтра утром будет самолет в Германию, и там найдется одно место для тебя.
— Только одно? А как же Козлов?
— Посидит среди багажа, ничего с ним не случиться.
По улице двигался сплошной поток раненых, которые брели в сторону госпиталя. Больниц не хватало, и медпункты устраивали в школах, одна из которых как раз располагалась неподалеку. Кое-как обмотанные бинтами солдаты в основном шли сами, только немногих несли на носилках или везли на повозках. Заметив, что тяжелораненых почти нет, и сообразив что это означает, капитан вздрогнул и невольно взглянул на стену дома, из которого он вышел. Ему на мгновение показалось, что туда опять вернулась табличка с надписью "пл. Ленина", как было до прихода фашистов.
— Возможно, пока я буду в Берлине, — удрученно подумал Мевель, — здесь уже появятся русские. А почему бы и нет? В июле большевики уже смогли отбить город обратно, и удерживали его почти месяц. Что помешает им снова вернуться сюда. Если мы начали бросать своих раненых, значит дело плохо.
Здание бывшего горотдела НКВД, в котором теперь располагалась Гехайме фельдполицай, было недалеко, и капитан отправился туда пешком. Его план основывался на том, что начальник ГФП, как и многие из его руководства, раньше работал в гестапо, и сохранил связи со старыми сослуживцами.
И действительно, достаточно было намека, что имеется важная информация, которой Канарис не хочет поделиться с конкурирующим ведомством, и Мевель получил номер телефона, по которым можно позвонить в Берлине, чтобы организовать встречу с Мюллером.
Вылет чуть было не отменили, так как в сумерках к городу подлетела эскадрилья русских бомбардировщиков. Но маленький аэродром их не интересовал, главной целью налета был железнодорожный узел. Самолеты отбомбились по вокзалу, уничтожив стоящие там поезда. Особенно эффектными были взрывы нескольких вагонов со снарядами, осколки которых разлетелись по городу больше чем на километр.
Легкораненые солдаты, занявшие все здание вокзала, с началом налета поспешили укрыться в подвале, служившим бомбоубежищем. Места для всех не хватало, так как здесь были сложенные какие-то ящики. До этого раненые с тревогой обсуждали, что с ними будет: отправят в другой госпиталь, или сразу на фронт. После разгрома железнодорожных путей шансы эвакуироваться куда-нибудь в ближайшее время у них сильно упали. Но как выяснилось, это было еще не самое плохое. Бомба, пробившая крышу и удачно упавшая рядом с открытым входом в подвал, уничтожила несколько десятков солдат: как тех, кто стоял недалеко от входа, так и тех, кому места в бомбоубежище не хватило.
В сумерках было не видно, сопровождаются ли русские бомбардировщики истребителями. Поэтому только когда они улетели, транспортному Юнкерсу разрешили взлетать. Пилоту, как и всем его пассажирам, очень хотелось осмотреть последствия налета. Но в темноте его могли сбить свои же зенитки, готовые стрелять во все, что летает. Поэтому транспортник ограничился одним кругом вокруг города, не пытаясь пройти над его центром.
С высоты Мевелю была хорошо видна станция, охваченная огнем. Грохот снарядов, все еще продолжавшихся взрываться, доносился даже сквозь рев самолетных двигателей.
— Какой же молодец у меня шеф, с теплотой подумал он о человеке, которого собирался предть. — Все-таки постарался выбить для меня самолет, а то был бы я сейчас там, в этом аду.
* В РИ так и было, он покончили жизнь самоубийством в январе 1943 г. при взятии частями Красной армии г. Великие Луки.
** ГФП — "Гехайме фельдполицай". Переводится как "Тайная полевая полиция" или "Тайная военная полиция".
Глава 10
24 сентября.
Вилли Леман*, гауптштурмфюрер СС и начальник подотдела 4-E-1 гестапо, занимающегося общими вопросами контрразведки, был одним из прообразов литературного героя Штирлица. Советский разведчик Максим Исаев никогда не смог бы стать штандартенфюрером, так как у всех офицеров СС обязательно проверялась родословная за двести лет. А вот Вилли был чистокровным немцем, и такую проверку легко прошел. Вторым, более важным отличием от киношного образа было то, что у Лемана не было радистки Кэт, как не было и рации с шифрами и кодами. Съездить в Швейцарию, как это запросто делал Штирлиц, чтобы связаться хотя бы через советское посольство, он тоже не мог. Поэтому после начала войны у Лемана не было никакой возможности передавать свои сообщения в Центр, и приходилось ждать, пока советская разведка сможет прислать связных. Но сведения, которые он сегодня узнал, были настолько важными, что их обязательно нужно было передать в Москву. Любым путем и любой ценой.
Сегодня рано утром, скорее даже ночью, гауптштурмфюрера срочно вызвали на совещание к Мюллеру. В этом не было ничего необычного, ему часто приходилось общаться даже с Гейдрихом, возглавлявшим главное управление имперской безопасности, а срочные вызовы были нормой в работе гестапо. Но вот то, что он услышал, было настолько невероятным, что все присутствующие на совещании сначала не хотели в это верить. А когда поверили, то сидели ошарашенные несколько минут, и не могли вымолвить ни слова. Бывалые сотрудники имперской безопасности, знающие множество тайн, о которых не докладывали даже Гитлеру, были потрясены тем, что Советы смогли прислать агента из будущего.
Сейчас Вилли стоял в своем кабинете у окна, держа в руке незажженную сигарету, о которой он давно забыл, и напевал песню, наиболее подходящую в данной ситуации. Пел он про себя. Хотя его кабинет и не прослушивался, но привычки контрразведчика настолько въелись в подсознание, что ему не нужно было себя контролировать. Поэтому Вилли мог не опасаться, что кто-то случайно услышит его пение, что могло бы закончиться для него большими неприятностями. Дело в том, что песня была на русском языке.
Наверх вы товарищи, все по местам,
Последний парад наступает,
Врагу не сдается наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает.
Русский язык Леман не знал, но эту песню выучил, и смысл каждого слова понимал. Причем, не только понимал, но и очень хорошо себе представлял. В тот зимний день, тридцать семь лет назад, он стоял на палубе германского корабля, находившегося в порту Чемульпо, и своими глазами видел, как героические моряки Варяга готовились вступить в неравный бой. Из гавани русский крейсер выходил под звуки оркестров, игравших на всех иностранных кораблях, находившихся в порту. Наблюдать сам ход сражения Вилли не мог, так как был простым матросом, и бинокля у него не было. Но когда «Варяг» вернулся, он смог хорошо рассмотреть повреждения, полученные крейсером, прежде чем команда затопила его. «Кореец», который почти не пострадал, взорвали, чтобы враги не смогли поднять его и отремонтировать. Та отвага, которую продемонстрировали русские даже в заведомо безвыходной ситуации, оказала сильнейшее впечатление на юного Вилли, и стала одной из причин, по которой он сделался убежденным противником войны с Россией. Позже ему также пришлось стать свидетелем Цусимского сражения.
Пропев песню до конца, Леман начал снова, но уже по-немецки:
Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!
Heraus zur letzten Parade!
Der stolze 'Warjag' ergibt sich nicht,
Wir brauchen keine Gnade!
Напевая, гауптштурмфюрер одновременно мысленно прокручивал в уме сегодняшние события. Когда на утреннем совещании начальники отделов гестапо стали возмущаться самим предположением о том, что Германия может проиграть войну, он один протестовал неискренне. Хотя с формальной точки зрения ход войны для Вермахта был очень успешным, но до победы было также далеко, как и три месяца назад. Несмотря на все поражения и большие потери, Красная Армия не была сломлена, и продолжала яростное сопротивление. Вот в Японии и Турции ситуацию оценивали объективно, и вступать в войну с СССР эти страны пока не спешили.
