Дмитрий Полковников - Опытный кролик
— Потому что пятнадцатого, в воскресный день, когда боеготовность у нас не выше плинтуса, мой батальон еще не будет готов. До этого немец войны не начнет!
Так он что, провокацию задумал? По грани идет комбат, по грани.
Ненашев рассмеялся, видя, как напряглось лицо Елизарова.
— А говорили, что тетрадь смотрели? Двадцать восьмое июня, шестого июля и далее другие воскресные дни, вплоть до первого августа, пока не наступит осень, начнутся дожди и гуси не потянуться в теплые края. А, если серьезно, я настроен на пакости с запада с самого утра. Неужели, не доложили?
Елизаров поморщился. Кто-то на песке написал слово «СССР», а потом перечеркнул, то ли глумясь, то ли предупреждая. Прямо напротив позиций капитана.
Ненашев продолжил:
— Значит, не заинтересовали вас мои листочки? Зря! Рисовал я исключительно впечатленный книгой Иссерсона «Новые формы борьбы», особенно абзацем, как достичь тактической внезапности. Ну, и благодаря вашей теплой комнате, пришлось рассчитать время подхода пехоты на свои позиции в укрепленном районе, и сделать вывод: если там — Максим ткнул пальцем в плывущее в небе облако — не примут меры и вовремя не предупредят, то встречать незваных гостей здесь придется вам и мне. Как вы думаете, удержится ли мой участок девять часов, пока шестая дивизия под огнем не покинет крепость?
— Сколько? — поразился Елизаров. Военные их в свои планы не посвящали, а поднять любую из застав разведчик мог меньше чем за тридцать минут.
— Девять часов, — повторил Максим. Даже этот срок нереален, но к чему еще больше нервировать сидящего рядом человека, первым попытавшимся его раскусить.
— Сам что будешь делать?
— Заочно соглашусь потренировать печень, — улыбнулся Максим — Но есть два условия. Первое, познакомьте меня с начальниками застав, которые рядом. Я уже убедился, ваши ребята любого за пояс заткнут, но воевать в укрепленном районе не умеют. Могу научить или считаете, что это вызовет протест немцев?
Панов не знал, как обстоят дела именно здесь. Примером для него был Рава-Русский УР, пограничный отряд и 41-я стрелковая дивизия. Находясь рядом они за полтора года не провели ни одного совместного учения [221].
«Вот упертый», Елизаров задумался. Но правильно напомнил. Надо поговорить с начальством — огневые точки Брестского укрепрайона строят рядом с заставами, а побывать в них никто так и не удосужился. И армейцы ничего не предлагали, держа в сооружениях с мая лишь небольшие караулы.
— Хорошо, через штаб погранотряда они получат устное распоряжение. Еще?
— Теперь второе, — Максим из полевой сумки достал скоросшиватель, — Дополнение к тетради. Обоснование, темы и учебные планы. Наркоматы у нас разные, но может, пройдет в рамках отряда? Сразу предупреждаю — на авторство не претендую.
— Хорошо, сегодня же посмотрю — усмехнулся разведчик, — Значит, мы договорились?
Глава двенадцатая или «шпионская». (9 июня 1941 года, понедельник)
В прошлом году почту в СССР сделали рентабельной, а в сорок первом решили навести на предприятия связи культурный вид. Не должны советских людей встречать облезлые стены, невыносимые очереди и, частенько, хамоватые сотрудники [222].
Но поскольку корреспонденцию теперь теряли редко, почтовая карточка Ненашева, подписанная чужой фамилией, в воскресенье оказалась на Московском почтамте. Потом ее понесли на Знаменку, в девятнадцатый дом, именуемый остряками за цвет «шоколадным».
Здание теперь выглядит значительно внушительнее выстроенного в девятнадцатом веке двухэтажного особняка с широкими крыльями корпусов и восьмью колоннами в центре. До революции на фасаде значилось «Александровское военное училище», а теперь ничто не указывало, что в одном крыле разместилось Разведуправление РККА.
Да, именно сюда писал Саша, поскольку НКГБ, если верить «историкам», в услугах Панова давно не нуждался.
В этот день красивая блондинка, полируя маникюр, сурово смотрела на бывшего штабс-капитана царской армии Нелидова. Его полковничьи погоны дрожали от страха, а руки выводили на картах синие жирные стрелы, насквозь пронзающие Белоруссию. Опытный шпион в тридцать девятом году попался полякам, далее переселился в камеру на Лубянку.
Как, исходя соплями, рыдал о нем весь германский генштаб!
Пропал, сгинул ценный кадр, рекомендованный самим Канарисом. Кто же заменит главного консультанта и организатора командно-штабных игр по России? Кто допишет знаменитый план тридцать шестого года: взять Минск на пятый день войны? Пять лет им страдали немцы!
А то знаменитое майское танго! Тьфу, вальс в германском посольстве? В середине мая, на приеме, по паркету скользил посол Шуленбург, восхищенно держа в руках русскую красавицу и шепча ей что-то романтичное на ушко. Но разведчица осталась холодна к фашисту. Кружась с немцем по посольству, последовательно передвигаясь из одной комнаты в другую, она считала пятна от снятых со стен картин. Когда разрядность переполнилась, в голове вспыхнула лампочка: «скоро война» [223].
Дипломаты Гитлера как-то за месяц ухитрились узнать о поступившем указании от девятого июня. Фантастика или там был настоящий арийский попаданец. Впрочем, коктейль-прием в немецком посольстве в Москве был, но в июне, за несколько дней до начала войны, но все было на местах [224].
Но заместителю Меркулова, товарищу Фитину, еще предстояло прокрасться в кабинет товарища Сталина мимо храпящего на боевом посту секретаря Поскребышева. Девятнадцатого июня он посетителя не заметил [225].
Так что доверять тем, кто писал или посмертно редактировал «мемуары» ветеранов разведки, Панов не мог. Ну, не тянул он пока еще на мастера разгадок закулисных интриг и разоблачителя масонов высокой степени посвящения [226].
У Саши случай клинический. Его преследовали постоянные, навязчивые, маниакальные подозрения, что аналитикой в госбезопасности считали статистику выявления и раскрываемости.
Все, что шло не по профилю конторы, занимавшейся политической разведкой, не обобщалось, лишь учитывалось. Да, материалы специальной сводкой докладывалось в Наркомат обороны. «Выслано Тимошенко. Судоплатов», «Военные сведения переданы НКО. Меркулов» есть в резолюциях документов, шедших в Разведупр, обозначенных как сведения наивысшей степени достоверности, не подлежащие проверке.
В пользу подозрений Панова говорил товарищ Судоплатов [227] и его собственный жизненный опыт. Да, принеси он такой «Календарь сообщений агентов резидентуры» из Берлина своему генералу…
Саша, когда вписывал текст в почтовую карточку, поморщился, вспоминая обидный урок.
«Ты что, Панов, сдурел, где выводы, обобщения, сопоставления? Где графики, расчеты, критерии и оценки? Я решение должен принять, а не думать за каждого!» — красный от стыда человек со звездой на каждом просвете погона вылетел из кабинета. Хорошо хоть, в команде был, постепенно отучили от работы почтальона.
Обращаясь в Разведупр, капитан знал, что и он сейчас больше похож на проходной двор. Контору несколько лет лихорадило от смены начальников и внезапных обновлений трудового коллектива. Однако «Перечень донесений о военной подготовке против СССР» внушал Панову некий оптимизм.
У военных явно не одна извилина. В отличие от коллег-чекистов, они скрупулезно внесли туда графы: «за период», «начало наступления» и «причины» нападения.
А на рассекреченных шифротелеграммах встречались слова: «в целом материал опять бессистемный и неудовлетворительный», «материал Ариец преподал в том же безобразном стиле, что и раньше» — резидент военной разведки «Арнольд» (он же — генерал-майор Тупиков).
Впрочем, откроем главный секрет предвзятости Саши в отношении блондинок. Он предпочитал брюнеток.
*****Мареева недоуменно посмотрела на почтовую карточку, пришедшую почему-то из Бреста. Некто сожалел, что придется задержаться в Белоруссии до двадцать второго, а может и вовсе. И не успеет воспользоваться ее приглашением, и посетить немецкую выставку в субботу, четырнадцатого июня. Подпись «Арнимов», далее в тексте, написанном дрожащим почерком послесловие: привет Косте Леонову.
Тридцатитрехлетнюю женщину, в капитанском звании, с орденом Красной Звезды, вряд ли можно было назвать красавицей. Симпатичной, да. Круглое и открытое мальчишеское лицо, большеватый рот, короткая стрижка, небольшая ямочка на подбородке. Как раз такое лицо должно быть у участкового педиатра, которым Полина мечтала стать.
За плечами две «командировки» в Германию и Швейцарию, множество успешных вербовок, награждение. Знание трех языков. Муж-орденоносец, воевавший в Испании. Дочь, фотографию которой ей разрешили держать при себе. Арест родственников, недоверие руководства, увольнение из органов — и тут заступился Ворошилов. За границу ее из-за анкеты больше не пускали, а поручили заниматься учебной работой, да переводом письменных донесений агентов.
