Виктор Мишин - Внук
- Ты кто, чучело? Какой ты командир Красной Армии? Под трибунал пойдешь! Я тебе это обеспечу.
- Простите, товарищ командир, - жуя сопли, плакал лейтеха, - ошибка вышла. Больше не повторится, честное комсомольское!
- Конечно, не повторится! - Майор начал куражиться, - тебя расстреляют и баста!
Лейтенант завыл от безнадежности. Вернулись красноармейцы, с каким-то командиром. Не видел, кто он по званию. Мне вообще, плохо было видно. Кое-как, я забрался на лавочку, и выглядывал краем глаза.
- Вот этот рядовой, нагло и безобразно себя вел на посту, грубил старшему командиру, не захотел представиться, угрожал оружием. Арестовать, я лично прослежу за тем, чтобы его судили по всей строгости закона! Пока одни в землю ложатся, защищая родину, другие живут в свое удовольствие!
- Товарищ майор, он же лейтенант? - удивился пришедший особист.
- Я сказал - рядовой! Увести эту сволочь! Михалыч, трогай! - Истомин запрыгнул обратно в машину, и вся наша кавалькада, двинулась дальше. Мимо так и сидевшего на земле, наглого лейтенанта, и бегающего вокруг него, размахивая руками, представителя НКВД.
- Не круто вы с ним? - робко спросил Михалыч.
- Нормально! Не хрен с такими сердобольничать. Давай в центр, нам бойцов в госпиталь отвести надо. Обоим операции предстоят, не хватало еще их потерять!
- Слушаюсь, товарищ майор! - Михалыч нажал на газ. - Только я не знаю, где тут центр, я же не местный.
- Пока прямо держи, поедем вдоль реки, до Красной Площади, а дальше скажу, - бросил Истомин.
На Красной Площади, остановили во второй раз. Видимо удивившись видом нашей разношерстной колонны. Патруль, в этот раз, попался адекватный, Истомин предъявил документы, и почти сразу, мы продолжили путь.
А госпиталь, в который меня привез Истомин, оказался бывшим Аничковым Дворцом. Здание было бы великолепным, если бы не война. Нет, разрушений не было. Просто обстановка накаляла. Хотя другой и быть не может.
В госпитале царил аврал. Здесь находилось очень много гражданских. В основном пожилых людей. Уже потом, от санитарок, я узнал, что люди с крайней стадией истощения, поступают в огромных количествах. Я своими глазами увидел, как это было. Пожилые мужчины и женщины, молодые женщины, дети, худые настолько, что у них не было сил ходить. Были забиты все коридоры, и даже лестничные пролеты. Санитары носились как угорелые. Сами не многим, отличаясь от своих подопечных.
Для меня, видеть это все было выше моих сил, говоря проще, я просто струсил. Струсил смотреть в глаза этим людям, которые ждут от нас, военных, защиты. А мы ни чем пока не можем помочь. Даже наладить снабжение продовольствием, и то не получается. Короче, я воспользовался тем, что ранен был только в руку, сбежал уже на пятый день. Как только почувствовал себя лучше. Рука, конечно, болела, по вечерам, готов был на стены лезть. Но все равно, было уже намного легче.
Операция, длилась очень долго. Я, то вырубался, то очухивался и матерился. Оказалось, вместе с пулей, в рану попали частички ватника, и появилось небольшое нагноение. Мурат мне пулю-то вытащил, но вот внутри, почистить было нечем, вот так и получилось. Хирург, вырезав из меня кусочек мяса, сказал, что обошлись малой кровью. Пришлось поверить.
Когда оказался на улице, ни хрена легче не стало. То и дело, попадались люди, исхудавшие, усталые, отрешенные. На проспекте 25ого Октября, по которому я двинулся, прогуляться, людей было мало. Некоторые заглядывали в глаза, другие проходили, не поднимая головы. А когда у Аничкова моста, ко мне подбежала девочка, лет пяти, я вообще потерялся.
- Дяденька командир, у вас нет хлебушка? А то мы с сестренкой не ели два дня.
- А где твои родители, девочка?
- Папу у нас убило, мама на работе, не приходит уже два дня.
- А где ты живешь дочка? - почему-то спросил я.
- Здесь не далеко. - Отозвалась девчушка, и глаз не сводит. - На Стремянной.
- Как тебя звать, родная? - мне хотелось застрелиться, благо оружие мне оставили, ситуация в городе была очень тяжелой, все чаще, случались диверсии.
- Таня Зернова, а сестру Аня. Она маленькая совсем.
- У тебя еще родные есть? Бабушка или дедушка?
- Нет, бабуля померла перед войной. А деда давно уже, я еще маленькая была.
- Пойдем, я отведу тебя домой, подождешь там. Я обязательно вернусь. Найду твою маму, и принесу поесть, тебе и сестренке.
- Анечке молоко нужно, его не где взять. Соседка, тетя Оля, сказала, не выживет она.
Бля, я не знал, что делать! Пятилетний ребенок, так запросто говорит о смерти! Гребаные фрицы, до чего довели народ. И после такого, они еще собираются победить. Нет! Такой народ, не сломать!
- А сколько же твоей сестренке, ты сама-то еще мала? - спросил я и взял ее за руку.
- Два годика, а мне шесть уже. Я взрослая! - серьезно заявила она, увлекая меня вперед.
Дошли мы быстро. Девочка и вправду жила близко. Мы перешли по мосту Фонтанку, потом свернули направо, на Нахимсона, и тут же налево, это и была Стремянная улица. Я читал редкие таблички на домах.
Когда я увидел ее сестру, пришлось даже отвернуться. Маленький, худющий комочек, она лежала в кроватке, и плакала. Схватив ее на руки, стал, осторожно покачивая, успокаивать. Постепенно, Анютка перестала плакать, только тихо всхлипывала. Я положил ее обратно в кроватку, накрыл ее своим ватником. Старшей, на голову одел свою шапку. В квартире было холодно.
- Танюшка, есть у вас какие-нибудь теплые вещи? Вы же замерзнете!
- Печка потухла, а спичек никто не дает. Мама с собой последние унесла. Вот и не топим со вчерашнего дня.
- Показывай скорее, где печка?
- Вон там, в углу, - показала она. - Только у нас дров-то нет, мама с работы должна была принести.
Я быстро подошел к печке, открыл. Это была, обыкновенная буржуйка. С трубой, выведенной в форточку. В ней лежало несколько расщепленных досок, по виду, от ящиков. Вот люди! Не могли разжечь что ли, детишкам? Быстро разведя огонь, я решительно разломал два стула. Рука болела, а когда напрягся чуток, ломая мебель, дернуло особенно сильно. Подумал, нужны ли стулья, если замерзнешь заживо!
- А где мама работает?
Девочка рассказала, объяснила, как быстрее дойти. Потом принесла плохонькое пальтишко. я хотел укрыть им малютку.
- Вот, это мое старое. - Подала она его мне.
- Какое же тогда на тебе? - подумал я, видя, что на ней одето не лучше того, что она мне отдала, только размером побольше.
- Так! Слушай меня внимательно! Сиди дома, подкладывай палки в огонь, только помаленьку! Чтобы на дольше хватило. Но смотри, чтобы не потухло! Я сейчас еще что-нибудь сломаю, чтобы вы тут не замерзли. Ты погрей воды на печке, попейте с сестренкой. Я скоро вернусь. Найду твою маму, и принесу поесть. Ты меня поняла?
Девочка замотала головой.
- И никуда не уходи.
Выйдя из дома, я как есть, без шапки и ватника, бросился бегом по тому адресу, что мне указала Танюшка. Ее мама, как, оказалось, работала в небольшом цехе, когда-то бывших мастерских, стоявшей неподалеку школы. Я вошел внутрь, и отыскал мастера. Им оказалась крупная женщина, лет пятидесяти.
- Здравствуйте, я бы хотел увидеть, Зернову Анастасию!
- Так померла она! - огорошила меня мастачка, - еще вчера ночью. Увезли ее, милиционеры.
- А вы знаете, что у нее, двое детей осталось, и младшей всего два года.
- Конечно, знаю. Только у всех дети! И всех кормить надо. Если вы о том, что я подумала.
- Ясно, до свидания. - Разговаривать больше не хотелось, я вышел из цеха, и столкнулся с патрулем.
- Стоять, руки в гору! Кто такой? - Спросил меня бравый сержант, в шинели и каске, одетой прямо на шапку.
- Здравия желаю, товарищ сержант. - я показал ему бумажку, выпрошенную мной у военврача. ГэБэшные документы, доставать не стал.
- Что же вы, товарищ лейтенант, раздетым ходите, - искоса поглядывая на меня, говорил сержант, - вы находитесь на лечении, а больные не должны гулять по улицам.
- Да все нормально, сержант. Начальство ищу.
- Какое? Вашего начальства здесь быть не может!
- Сюда заходил по делу. Дети остались без матери, приходил узнать, что с ней.
- Понятно, товарищ младший лейтенант, вас проводить, может, дороги не знаете?
- Пожалуй, сержант, мне нужно в управление НКВД, где оно располагается?
- Так на Литейном, пойдемте, мы вас проводим.
Один из солдат патруля, снял с себя шинель и протянул мне.
- Оденьтесь, товарищ лейтенант, мороз такой, а вы чуть не голый.
Не став корчить из себя героя, я принял из рук бойца шинель, и, одевшись, поблагодарил его. И правильно сделал, что оделся! Рука на морозе стала болеть особенно сильно.
- Вы где воевали, товарищ лейтенант? Здесь, у города, или подальше? - Стал меня расспрашивать сержант, пока мы двигались по проспекту.
