Александр Михайловский - Иным путем
Кто такой – этот ваш «крепкий мужик»? Начнем с того, что всех российских крестьян условно можно разделить на четыре категории. Первые – это те, кто не может дожить на собственном зерне до следующего урожая. Вторые – те, кому удается до нового урожая дотянуть. Третьи – те, у кого остаются кое-какие излишки, которые можно пустить на продажу. Ну, и четвертые – это и есть «крепкие мужики» Петра Аркадьевича, которые имели достаточное количество излишков для того, чтобы их хватало не только на нормальную жизнь, но и на развитие хозяйства.
Только не следует забывать, что первые две категории – это примерно 75 % крестьян. Не скажете, Петр Аркадьевич, куда их всех девать? Ведь вы же собираетесь разрушить общину? Тогда те, кто имеет деньги, скупит землю у тех, кто их не имеет. Вы представляете – сколько горючего материала, сколько сотен тысяч людей, которым просто нечего терять, будет выброшено на улицу? Да господа эсеры, которые мечтают о мужицком бунте, вам памятник при жизни должны поставить!
– Гм, – подал голос император, – а действительно, Петр Аркадьевич, куда девать всех этих обезземеленных крестьян?
– Безземельных крестьян необходимо переселять на пустующие земли, – ответил Столыпин, – в Южную Сибирь, Забайкалье, Дальний Восток, Маньчжурию… Это позволит нам уменьшить напряжение, связанное с нехваткой пахотных земель в центральных и малороссийских губерниях России, и заселить доселе мало заселенные территории на дальних окраинах державы, резко увеличив там количество русского населения.
Ленин смущенно кашлянул.
– Петр Аркадьевич, в ваших словах есть резон, но ведь потребуется переселить десятки и сотни тысяч, а может, и миллионы людей. А это потребует от государства огромных денежных затрат, ведь крестьяне поедут в ту же Сибирь со своими семьями, скарбом и скотом. По первым же прикидкам, ваша программа, будь она реализована в полном объеме, потребует переселения никак не менее двадцати миллионов душ в течение десяти лет. Вдумайтесь в эти цифры и представьте себе двадцать миллионов русских мужиков, баб, ребятишек, и так не видящих света белого, а тут еще им надо переселяться в эту далекую ужасную Сибирь, в которую раньше гоняли только каторжников под конвоем. Видите ли вы себя, Петр Аркадьевич, в роли Моисея, который ведет свой народ к счастью? Готовы ли вы к такой непосильной работе и огромной ответственности? Это вам не сорок лет с еврейскими племенами по пустыне путешествовать, тут задача посложнее будет.
Император Михаил одобрительно кивнул, а Ильич, сделав паузу, чтобы дать оппоненту время насладиться эффектом – чувствовался адвокатский опыт выступлений в суде – продолжил свою речь.
– В связи со всем вышесказанным, – произнес он, – возникает несколько закономерных вопросов. Первый из них – где взять такие огромные средства в нашем, еще надо сказать, недостаточно богатом государстве? Второй вопрос – сколько из этих средств дойдет до переселяемых крестьян, сколько будет разбазарено и какую часть этих денег попросту разворуют. Ведь каждый начальник за Уралом чувствует себя царем и богом. Ваше величество, если вы не верите мне, то спросите хотя бы у Иосифа Джугашвили, и он не откажется поделиться с вами своим опытом общения с такими начальниками.
– Взяточников и казнокрадов мы будем строго наказывать, – взвился Столыпин, – да так, чтобы другим неповадно было!
Ленин хмыкнул.
– Свежо предание, да верится с трудом. Деньги – это далеко не всё, ведь в тайге их есть не будешь. Нужен тягловый, мясной и молочный скот, инвентарь, семенное зерно для посева, продовольствие на первое время, пока переселенцы не встанут на ноги. Где все это взять, как хранить, на чем перевозить? Тем более что в таком большом количестве… Тут, как сказал бы наш общий знакомый, штабс-капитан Бесоев, намечается операция не меньше чем фронтового масштаба.
А как, позвольте, раскорчевать в одиночку дремучую тайгу или даже просто распахать степную целину? В России, а тем более в Сибири, в силу суровости климата, крестьянину просто невозможно вести хозяйство в одиночку. Переселенцы будут вынуждены объединиться в общины, которые вы так стараетесь разрушить, и никакие принятые в Петербурге законы их интересовать не будут. Как в народе говорят: «На колу висит мочало – начинаем все с начала…»
Столыпину было нечем крыть. Он побагровел, но сдержался и лишь развел руками. Михаил понял, что надо срочно сворачивать обсуждение плана аграрной реформы, и, пользуясь своим правом, вынес вердикт.
– Господа, – сказал он тоном судьи, откладывающего слушание дела, – из сегодняшнего разговора я понял, что вопрос аграрной реформы требует тщательной доработки. Петр Аркадьевич, я попрошу еще раз продумать ваши предложения, не забывая ни о суровости нашего климата, ни о сложившихся традициях нашего народа, ни о характере русского мужика. Полагаю, что господин Ульянов тоже не откажет вам в консультации, поскольку я вижу, что он досконально изучил сей вопрос. Всего вам наилучшего, господа, аудиенция закончена.
Когда мы все, собрав бумаги, дружно направились к дверям, император вдруг произнес голосом, похожим на голос актера Леонида Броневого – того самого, который «папа Мюллер»:
– А вот вас, Александр Васильевич, я попрошу остаться…
3 мая (20 апреля) 1904 года, 14:05.
Санкт-Петербург, Зимний дворец, Готическая библиотека
Великий князь Александр Михайлович Романов – он же ВКАМ, он же Сандро – вошел в Готическую библиотеку Зимнего дворца. Михаил сидел за большим письменным столом и читал какую-то толстую книгу, время от времени делая карандашом пометки в своем рабочем блокноте. Желая привлечь к себе внимание, Александр Михайлович кашлянул.
Михаил II оторвал взгляд от книги и поднялся со стула, чтобы поприветствовать своего двоюродного дядю.
– Здравствуй, Сандро, – устало сказал он. – Очень хорошо, что ты пришел. Присаживайся. У меня есть к тебе серьезный разговор.
– И ты тоже здравствуй, Мишкин, – поздоровался Александр Михайлович, присаживаясь на стул с резной деревянной спинкой напротив императора. – Скажи, как мне теперь к тебе обращаться – как раньше, или по полному титулу – «Ваше Императорское Величество»?
– Ах, Сандро, оставь свои шуточки, – небрежно отмахнулся Михаил, – ты был, есть и будешь одним из немногих людей, с кем я могу чувствовать себя просто человеком, а не самодержцем. Только вот так хорошо знакомого тебе Мишкина уже нет. Тот лейб-кирасир, шалопай и баламут из меня вышел сразу после ранения. Ну, а остатки улетучились после злодейского убийства Ники. Так что давай сойдемся просто на Михаиле или, в крайнем случае, на Михаиле Александровиче.
– Хорошо, Михаил, – кивнул Александр Михайлович, – я и сам уже заметил, что за те три месяца, что прошли с той поры, как на Байкале мы первый раз встретились с людьми из будущего и заглянули в ту пропасть, которую разверзлась перед нами, ты очень сильно изменился.
– Ну да, – Михаил устало потер виски, – я иногда и сам себя не узнаю. Тут давеча дядя Сергей за обедом принялся выговаривать мне какую-то чушь, которую у меня не было совершенно никакого настроения слушать, так я так ему ответил, что мама́ даже на мгновение показалось, что за столом сижу не я, а мой покойный папа́, который тоже очень не любил, когда ему в чем-то перечили. А дядя Сережа от удивления чуть не поперхнулся куском ростбифа. До конца обеда он больше не проронил ни слова. И мне самому непонятно – что же на меня тогда нашло.
– Правильно и сделал, – одобрительно кивнул Александр Михайлович, – мне ли не знать, как эти все наши дражайшие родственнички сидели у Ники на шее и ни в грош его не ставили. Знай только, выпрашивали у него деньги для себя и теплые местечки для своих протеже. А вот с тобой, как я вижу, этот номер у них не пройдет… Не все котам масленица.
Михаил сморщился, словно съел ломтик лимона.
– Да ну их всех, этих дядюшек, тетушек, кузенов и кузин. Вот займусь децимацией нашей расплодившейся до безобразия императорской фамилии. Пусть к ней принадлежат только мама́, мои сестры Ксения и Ольга и дочери Ники. А остальные пусть будут просто нашими родственниками, но не имеющими никаких привилегий и судебного иммунитета. Да и содержание из казны и моих личных сумм будут получать лишь престарелые и не способные к какому-либо созидательному труду. Пусть служат России и трону в армии и флоте, занимаются историей, как твой брат Николай, или пишут стихи и переводят Шекспира, как твой кузен Константин Константинович. Словом, пусть все найдут себе занятие по способностям или по уму. Ну, а если ума нет, то хоть курьерами и сидельцами в лавках.
– А я как же? – удивленно спросил Александр Михайлович. – Значит ли все тобой сказанное, что и я перестану быть членом императорской фамилии?
– Ну, с тобой проще, – сказал Михаил. – Ведь ты муж моей сестры Ксении и, следовательно, принадлежишь к нашей семье. Во всяком случае, до тех самых пор, пока кому-то из вас не придет в голову блажь развестись… Кроме того, я и позвал тебя для того, чтобы обсудить твою будущую работу. Ума у тебя предостаточно, и ты можешь стать моим помощникам в очень важном для меня деле….
