Товарищ "Чума" 10 (СИ) - "lanpirot"

— Этого… хватит?.. — Я задыхался, вытирая кровь с губ.

Лютовлад медленно опустился передо мной на одно колено и стиснул мою голову ладонями.

— Слушай сюда, щенок! — Его голос был грубым, но в нём внезапно прорвалось что-то почти… отеческое. — Ты должен сдержать его. Иначе…

Я поднял взгляд.

— Иначе из славного потомка нашего рода ты превратишься в его могильщика.

Синий огонь погас. Тени предков молчали. А Всадник в глубине моего сознания ждал, временами пробуя на прочность связавшие его цепи предков и каким-то чудом уцелевшую ментальную стену.

Лютовлад отпустил мою голову, но его взгляд продолжал сверлить, будто пытался прочесть в моих глазах ответ на незаданный вопрос. Впервые за все время его лицо, обычно искаженное сарказмом или насмешкой, выражало что-то другое — почти человеческую тревогу.

— Ты понял? — спросил он тихо, но каждое слово будто било молотом по наковальне.

Я кивнул, с трудом переводя дыхание. Мои окровавленные губы скривились в неком подобии улыбки.

— Понял, не дурак. Дурак бы не понял.

Тени предков зашевелились. Первый Хранитель, казалось, вырос в размерах, его медвежья накидка колыхалась, будто живая. И я понял, что он в своей жизни тоже, как и сам прародитель, умел оборачиваться в животных, только не в волка, а в медведя.

— Тогда прими это, — проревел он и шагнул вперёд, протягивая мне что-то.

Я протянул руку — и в ладонь лег старый медвежий коготь, покрытый рунами. Он был холодным, как лёд, но «в глубине» его мерцал какой-то слабый огонёк.

— Печать праотцов, — пояснил третий. — Она будет держать Чуму, пока не ослабеешь ты сам. Духовно. Если падёшь — печать треснет.

— А если устою?

— Тогда научишься слышать его… но не слушаться.

Я сжал коготь в кулаке. Внутри меня тут же возмущенно дрогнуло — всадник почуял угрозу.

— Жалкие путы… — Но его голос в моей голове уже звучал глуше, словно из-за толстой двери — печать праотцов работала.

Лютовлад оскалился, но на этот раз его улыбка была скорее одобрительной.

— Ну что, внук? Готов учиться?

Я встал на ноги.

— Всегда готов!

И в этот момент земля под моими ногами содрогнулась.

Третий Хранитель резко поднял голову:

— Он уже пробует вырваться…

— Тогда начинаем! — проревел первый и ударил концом древка секиры о землю.

Воздух вокруг нас завихрился, и внезапно я осознал, что стою уже не среди теней в родовом храме, а посреди древнего капища, окружённого камнями, испещрёнными теми же рунами, что и на медвежьем когте в моей руке. И где-то в глубине, за новой преградой, всадник Чума засмеялся:

— Хорошая попытка…

Но цепи, скованные предками, его держали. Пока держали… Лютовлад медленно разжал пальцы, но его взгляд меня не отпускал. В воздухе повисло тяжёлое молчание.

— Ты всё еще слаб, — наконец произнёс витязь, и в его голосе не было уже ни злости, ни насмешки. Только холодная констатация факта. — Но у тебя всегда есть выбор.

Я хотел ответить, но в этот момент из глубины сознания донёсся шёпот, обжигающий, как раскалённый металл:

— Прими меня, я сделаю тебя сильнее. Сильнее всех…

Я сжал зубы. Боль пронзила тело, но и его голос на мгновение смолк.

— Я… не твоя игрушка, Чума!

Лютовлад наблюдал за мной с каменным лицом, но в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения.

— Ха, — внезапно фыркнул он. — Может, и не сдохнешь сразу.

Что было дальше, я практически не помню. Только боль, терзающую каждую клеточку моего тела. Но голос всадника совсем затерялся — я больше не ощущал его присутствия. Наконец Лютовлад отошёл в сторону. Его тень, удлинилась, сливаясь с остальными Хранителями, и вдруг я осознал — я больше не вижу их лиц. Никого. Только неясные силуэты, расплывающиеся в сумерках.

— Что происходит? — попытался я крикнуть, но голос сорвался в хрип.

Капище дрогнуло. Огромные валуны по краям круга начали шевелиться, словно пробуждаясь от тысячелетнего сна. Их поверхность треснула, и из щелей потекла чёрная смола. Нет, не смола — кровь. Я резко обернулся. На центральном камне, где прежде был алтарь, теперь сидел он — прародитель.

Его фигура была смутной, словно тень, наброшенная на остов могучего чёрного волка. Глаза — две угольные ямы, наполненные мерцающим кровавым огнём. Сегодня он разительно отличался от того образа умудрённого сединами старца, в котором пребывал в прошлый раз.

— Теперь мы можем встречаться только здесь, — произнёс прародитель. — Я отдал слишком много сил, чтобы спасти твоего сына… Поговорим по душам, внучек?

[1] Фе́рязь — старинная русская и польская одежда (мужская и женская) с длинными рукавами, без воротника и перехвата. Применялась как парадная верхняя одежда боярами и дворянами. Надевалась поверх кафтана. Ферязь была широкой в подоле, до 3 метров, с длинными, свисающими до земли рукавами. Надевали её следующим образом: в рукав продевали лишь одну руку, собирая его во множество сборок; другой рукав спускали вдоль фигуры до земли. Благодаря ферязи появилось выражение «работать спустя рукава». На грудь пришивались нашивки (по числу пуговиц) с завязками и кистями. Завязок 3, 4, 5 или 7. Каждая нашивка имела петлю для пуговицы, поэтому позднее нашивки стали называться петлицами. По краю ферязи пришивалась «круживо» — кайма с украшениями. Ферязь шили на подкладке (холодная ферязь), иногда и на меху, из дорогих тканей, бархата, с применением золота.

Глава 22

Разговор с прародителем тоже вышел тяжелым. Он и так потратил на нас с Глафирой и сыном всю свою силу, и едва насовсем не ушел. Даже совместной энергии эгрегора рода едва хватило, чтобы его удержать. Только теперь существовать он мог только в этом призрачном мире древнего капища, куда вытащили и меня три родича-хранителя.

Но беседа, несмотря на всю её неоднозначность, оказалась очень продуктивной. Вольга Всеславьевич много чего знал и о всадниках, и о Хаосе, и о демоне Рааве. Этот допотопный старикан и в первое наше знакомство подметил во мне предводителя всадников, поэтому и «почтил» какого-то жалкого ведьмака своим внимаем.

Но хитрый старикан ни словом, ни полусловом не обмолвился об этом, желая посмотреть, как я самостоятельно справлюсь с этой напастью, которая явно была мне не по зубам. Как, впрочем, не по зубам она оказалась и всей бригаде Хранителей, которые не смогли изгнать из меня всадника, а лишь сковали его на время.

Призрачный свет капища дрожал, словно пламя свечи на ветру, искажая фигуры окружающих меня деревянных идолов. Как обычно в таких ситуациях в мою голову полезли странные мысли — а зачем они здесь, эти идолы древних богов? Ведь самого прародителя, сына Великого Змея — Ящера, едва ли не почитали как бога? Ему самому впору идола на капище ставить. Так зачем ему вся эта окружающая «шелуха» из мелких богов?

Вольга Всеславьевич нависал надо мной, полупрозрачный, как дым, но в его глазах всё еще горел огонь, который не угасал веками. Его фигура, отчего-то принявшая в этом иллюзорном мире исполинские размеры, казалась почти бесплотной, но сила и властность из его голоса никуда не исчезла.

— Так ты все знал… — произнес я, неосознанно сжимая кулаки. — С самого начала знал…

Прародитель усмехнулся, уменьшаясь в размерах до обычного, человеческого, и его борода колыхнулась, будто под невидимым ветром.

— Знать-то знал, да не в этом дело. Ты ведь сам почуял, что всадник — часть тебя, а не просто «случайная зараза». Иначе бы не сопротивлялся ему так… истово…

Я резко взглянул на него исподлобья:

— Если знал, почему молчал?

— Потому что путь познания — через испытание, — ответил прародитель спокойно. — Ты и сам это понял бы со временем. Но времени, похоже, у тебя осталось не так много.

В его словах была горькая правда. Всадник внутри меня рано или поздно сбросит оковы, наложенные Хранителями. А его могучая энергия разобьёт и выстроенные внутренние ментальные барьеры, вырвавшись на простор моего сознания.